– И тебя припахали? – спросила Алла без тени злорадства, когда я уже в третий раз пыталась уложить пакеты под коляску так, чтобы ничего ниоткуда не вываливалось.
– Аленка учится, – ответила я, задрав нос и сделав особое ударение на втором слове.
Алла ничуть не обиделась, похвалила даже:
– Молодец. А моя ни за что не хочет. Я ей столько курсов предлагала: и парикмахеров, и визажистов, и косметологов. Без толку. Вот уж действительно: «Не хочу учиться, а хочу жениться», – и она засмеялась легко и беззаботно, без малейшей тени расстройства.
– А чем Дина сейчас занимается? – Я не собиралась спрашивать, но как-то само вылетело. Видно, любопытство было все же сильнее нежелания общаться с Аллой.
– Работает, – произнесла она с такой гордостью, словно речь шла о месте по меньшей мере в швейцарском банке.
– Няней? – Первое, что пришло мне в голову.
– Нет. Менеджером по ведению хозяйства.
– Кем?
– Дом помогает вести. Богатый. Хозяевам некогда, а она и приберет, и почистит.
– И приготовит.
Снова беззаботный хохот. Алла смеялась до слез и только потом, вытащив Матвейку из песочницы и отряхнув, откликнулась:
– Да бог с тобой. Динкиной стряпней только крыс травить. Она сроду к плите не прикасалась. Тряпку и швабру, правда, тоже не жаловала, но тут уж любишь кататься… – Алла загадочно замолчала, а я высказала предположение:
– Сложно другую работу найти?
Женщина пожала плечами:
– Да нет, наверное. А зачем ей другая?
Я растерялась:
– Ну-у-у…
– На этой гораздо больше шансов.
– Сделать карьеру? – удивилась я.
– Ага, – Алла хмыкнула. – Карьеру. Жены нового русского. Там у хозяев сынок имеется, так Динка вокруг него и выплясывает. Может, чего выгорит.
– А любовь? – брякнула я первое, что пришло в голову.
– Я ей о том же, – Алла наконец перестала смеяться. – Но свою-то голову не приставишь. Что ж поделаешь, – вздохнула она, и я, сама не ожидая того, закончила:
– Переходный возраст.
– Ну да, – обрадовалась Алла. – Точно. Все никак не закончится.
– Платят-то хорошо? – Зачем я спросила? Чего хотела добиться?
– Не обижают, – кивнула Алла. – Нам с Матвейкой хватает.
– Вам?
– Ну а как же? Не можем ведь мы втроем на бабкину пенсию выплясывать. Денежки Дина исправно дает. А как еще? Родила – обеспечивай. Я так считаю. Уж если воспитывать не успеваешь. Она там живет, у хозяев дом в Жуковке. Но по воскресеньям как штык появляется, выгуливает сынулю. Правда, Матвейка? – Алла щелкнула внука по носу и направилась к дому, помахав мне на прощанье рукой.
Домой я вернулась в противоречивых чувствах. Аленка Анечку не обеспечивала, не воспитывала и, скажем прямо, вообще мало ею интересовалась. Когда я приносила дочери ребенка, она поднимала воспаленные глаза от тетрадок и махала руками, давая понять: «Потом, не сейчас». По выходным Аленка с мужем бегали в кино, в клубы или в гости. Естественно, без коляски. В общем, себя не утруждали. Мой муж качал головой, я возилась с Анечкой. Возилась и думала, что это намного, намного лучше, чем работать горничной. Да, Алла сидит с внуком просто так, я же помогаю своей дочери стать дипломированным специалистом. А уж после она будет мне помогать и рассыпаться в благодарностях.
Аленка получила диплом и устроилась на работу: два через два. Два дня пашет с утра до ночи, третий отсыпается, четвертый наводит марафет в салонах: маникюры-педикюры, массажи, обертывания. Ей надо выглядеть. У нее имидж, на который уходит вся зарплата. Потратить копейку на штанишки для Анечки Аленке в голову не приходит. Зять пишет диссертацию, муж обеспечивает семью, я сижу дома, Анечка растет – все довольны. Или нет? Наверное, все-таки нет, потому что зять заводит любовницу – коллегу-аспирантку, невзрачную серую мышь; Аленка плачет и почти не вылезает из салонов, а муж, глядя на мои синяки под глазами, руки в цыпках и волосы с непрокрашенной сединой, стучит по столу и орет:
– Хватит! Достали! Меня достали и мать тоже. Она вам не домработница!
Я удивляюсь, но метко вставляю:
– Конечно, нет. Я менеджер по ведению хозяйства. – И почему-то смеюсь.
Дети съезжают. Анечке берут няню – дело рук и кошелька товароведа. Я привожу себя в порядок и выхожу на работу и, иногда встречая уставшую, замотанную Аллу, не могу не позлорадствовать: «Все-таки у нас совершенно разные дети. Как хорошо, что Аленкин переходный возраст давно закончился». И вообще, сравнивать Аленку и Динку – гиблое дело. Одна умница и отличница, а другая (правильно муж сказал) – домработница.
Аленке предложили новую должность. В Англии. Ехать либо сейчас, либо никогда. Она пакует чемоданы. Зять что-то бубнит о неоконченной диссертации и сматывает удочки. Аленка что-то говорит о серой мыши, но больше не плачет. Анечку возвращают мне. Она уже ходит в детский сад, и хлопот должно быть поменьше. Я даже могу остаться на работе – великое одолжение моей образцово-показательной и очень умной дочери. Конечно, умной. Не каждому предлагают работу в Англии. Теперь, встречая Аллу, не могу удержаться от разговоров по душам. Она жалуется на Динку. Та скачет с места на место и не желает расстаться с идеей о красивой жизни. Никакие душеспасительные беседы на нее не действуют, потому что «переходному возрасту свойственно невообразимое упрямство». Алла вздыхает:
– Все время твержу ей: «Ты никто, и звать тебя никак». А она только глазами полыхнет, Матвейку чмокнет, и до свидания, до следующего воскресенья. А он у окошка встанет и все маму высматривает.
Я испытываю сочувствие к Матвейке – он вполне симпатичный малец – и, конечно, не могу удержаться от хвастовства. Выкладываю все про английский контракт и испытываю настоящий кайф, когда Алла говорит о том, как мне повезло с дочерью. Хочу намекнуть на то, что воспитывать надо было, а не списывать баловство на переходный возраст, но молчу. Какое мне дело до Динкиного воспитания? У меня-то все хорошо.
Аленка улетает, Анечка растет и о маме не спрашивает. Я зову ее к скайпу, кричу:
– Мама звонит!
А она продолжает рассматривать картинки в книжке.
– Подожди, – говорю дочери. – Сейчас я ее приведу. Посмотришь, как она выросла.
– Не надо, – Аленка совершенно не расстраивается. – Я хотела с тобой поговорить. Что ты скажешь, если я не приеду в этом году в отпуск?
– Не приедешь? – Я теряюсь. – А почему? Не отпускают?
– Ну не то чтобы… – Аленка замялась. Я жду продолжения. – Есть отличная возможность слетать на Гавайи практически бесплатно.
– А как же ребенок?! – возмущаюсь я.
– Ну, мам! – кривит губы Аленка. – Ладно, мне надо бежать.
На Гавайи ее приглашает какой-то коллега. Такой же молодой и перспективный, как она. Канадец. Из хорошей семьи. Почти аристократ. Мы входим в положение. Даже радуемся. Аленке надо устраивать личную жизнь, да и Анечке нужен папа. На аспиранта рассчитывать не приходится. Он исчез из нашей жизни вместе со складскими деликатесами.
Аленка возвращается из отпуска с бронзовым загаром на теле и золотым колечком на безымянном пальце. Мы собираемся на свадьбу.
– Только без Анечки, – заявляет дочь.
– Как?! – немеем мы от гнева.
Выясняется, что о наличии Анечки канадец пока ни сном ни духом, так что со знакомством придется повременить. Мы остаемся в Москве, а Аленка плетет мужу что-то о том, что ужасное английское консульство не дает родителям виз. Знакомимся с Полом по скайпу. Вернее, знакомлюсь я – муж гуляет с Анечкой, чтобы она ненароком не завопила «Мама!», глядя в экран. Пол симпатичный и обходительный, по-русски не понимает ни слова. Я пеняю Аленке на то, что обманывать мужа нехорошо, и вообще, было бы неплохо сначала удостовериться в том, что твой избранник готов принять ребенка, а потом уже идти к алтарю. Она говорит, что сама разберется, и мы довольно прохладно прощаемся. Я спускаюсь во двор. Муж читает газету, Анечка качается на качелях. Здесь же Алла с Матвейкой. У Аллы круги под глазами и скорбные складки у рта.
– Мама умерла, – сообщает она в ответ на мой вопросительный взгляд. – Схоронили на той неделе.
Я приношу соболезнования, Алла кивает и интересуется:
– Как Аленка?
– Замуж вышла.
– Там? – У Аллы округляются глаза, я кивком подтверждаю догадки. – Англичанин? – Алла закатывает глаза, намекая на Аленкино везение. Как же, везение! Если бы не ее светлая голова, не было бы ни диплома, ни работы, ни свадьбы. При чем тут везение?! Наконец отвечаю:
– Канадец.
– Поздравляю, – Алла пытается казаться искренней. – Теперь уедете, жизнь увидите нормальную.
Не замечая моего недоумения (нас пока еще никто не приглашал), она продолжает:
– А Динке как не везло, так и не везет. Она ж у меня тоже с одним познакомилась, и тоже не местным, – Алла хихикнула, – с украинцем. Водителем к ее работодателям устроился, вот и сладилось у них.
– С водителем? – опешила я и начала было: – А как же…
– Любовь, – отрезала Алла. – Против этого не попрешь.
– Ну да, – согласилась я и посмотрела на Анечку – результат нашего пиетета перед возвышенным и прекрасным.
– В общем, дело к свадьбе шло, а потом она его с Матвейкой познакомила, и разладилось все.
– Почему?
– Сказал, что живет сынок у мамаши, пусть и живет, а они, мол, с Динкой других настругают, родных. Та ему и ответила, что у нее родней не бывает, и все: от ворот поворот. Мне кажется, зря она так. Мужиков-то все равно на всех не хватит, а этот вроде уже тепленький, к ЗАГСу готовый, надо было брать, пока не передумал, а уж потом гнуть свою линию. Но она уперлась: «Любишь меня – люби Матвейку». Ну не дура ли?
Я промолчала. Позвала Анечку, взяла под руку мужа и повела их домой. Пыталась радоваться и говорила себе, что не в пример Дине наша Аленка – настоящая умница: знает, как дело обстряпать и не прогадать. Но радость выходила какой-то тусклой и невыразительной, а все оттого, что гадкий внутренний голос подсказывал мне, что Дина – далеко не дура.