Главное – отец его простил…
Одним грузом на душе меньше…
Автопокрышки на пятом варианте выглядели почти как произведение искусства, но Дунаев снова зарубил работу, сказав:
– И где же твои хваленые таланты? Иди, работай. И учти – времени в обрез.
Когда пришел Тимур, Ольга едва не плакала.
– Пятый вариант ношу, а ему все не то! – пожаловалась она. – Сам не знает, что хочет!
– Да, чего-то он на тебя взъелся, – сочувственно покачал головой Тимур.
– Хоть бы объяснил толком, что ему надо, так нет, просто «не годится», и все!
– И чего ты терпишь? – вступила в разговор Катя. – Пойди и припри его к стенке, мол, что именно вас не устраивает.
– Ну-ка, дай глянуть! – Тимур взял Ольгины эскизы и восторженно присвистнул. – Ну, не знаю, какого рожна ему еще нужно…
Ольга выхватила эскиз у него из рук, порвала на мелкие кусочки и выбросила в мусорную корзину.
– Ты чего? Зачем порвала? Ну, ты даешь… – Тимур пятерней растрепал волосы.
Ольга выдернула из пачки бумаги чистый лист и, закусив губу, принялась рисовать новую покрышку.
– Нет, ну довел человека до ручки! – завопил Тимур. – На ней же лица нет!
– А чего он добивается-то? – спросила Катя.
В этот момент в комнату заглянула Ася – нарощенные веера-ресницы, ободок с глупым бантиком, придерживающий красные волосы, пустые глаза…
– Кто? Кто добивается? Вы про что?! – уловив конец разговора, живо поинтересовалась она.
– Нам Тимур кино рассказывает, которое вчера смотрел, – быстро сориентировалась Катя.
– Да? А как называется? – не унималась бывшая «ресепшн».
– Название он не помнит, да, Тимур?
Вместо ответа тот разворошил свою шевелюру, придав ей совсем уж невероятный вид.
– А я всегда названия помню, – затараторила Ася. – Вот, в выходные тоже одно кино смотрела, мне диск дали, так оно знаете как называлось? «Зомби в стране каннибалов»! Ничего названьице, правда?
Катя с Тимуром выразительно переглянулись, дав друг другу понять, что комментировать слова этой дуры не собираются.
– Ладно, пойду, – Асина голова исчезла. – Мне еще текст сегодня писать! – гордо и громко договорила она в коридоре.
– Текст ей писать! – фыркнула Катя. – Лев Толстой!
– Аккуратней в выражениях, – посоветовал Тимур. – Настучит, будешь знать, как над талантом насмехаться!
Ольга, дорисовав новый вариант автопокрышки, встала, взяла листок и решительно направилась к Дунаеву.
– Ну что мне с тобой делать, Громова? – скривил тонкие губы Денис и брезгливо отодвинул от себя эскиз. – Опять не то!
– Что значит не то? – тихо спросила Ольга. – Я уже устала это слушать. Может, объяснишь все-таки, что для тебя то?!
– Я тебе ничего объяснять не обязан. И не буду! – ухмыльнулся Дунаев.
– Потому что сам не знаешь, чего хочешь! – закричала Ольга.
– Ну-ка, не смей на меня орать! Уволю к чертовой матери! – Ухмылка переросла в отвратительную гримасу – брезгливо-презрительную, словно перед ним стояло ничтожное существо, а он вынужден смотреть на него и слушать…
– Что? Что ты сделаешь? – опешила Ольга.
– Что слышала! И Грозовский тебе не поможет! – Дунаев пнул мусорную корзину, стоявшую рядом со столом, и порванные бумаги, окурки и чайные пакетики высыпались к ногам Ольги. – Не обольщайся! – прошипел он. – Что, все забыть не можешь, что ты в любовницах у шефа числилась?! Так пора бы! Бывшая ты любовница! Бывшая! А это совсем другое дело!
– Подонок, – глядя в его прозрачные глаза, сказала Ольга и вышла, стуча каблуками и не потрудившись закрыть за собой дверь.
Она зашла в кабинет художников, под вопросительными взглядами Тимура и Кати взяла сумку, молча оделась и ушла.
Насовсем.
В никуда.
Ольга брела по улице, в лицо валил снег и дул ветер, а она думала, думала…
Все двери перед ней захлопываются. Почему? Может, это наказание за ее неумение прощать?
Ну, значит, выход один – жить в душном, тесном, глухом тупике. Одинокой, несчастной и бедной, зато не потерявшей к себе уважение…
Прошла пара дней, как Ольга не появлялась в «Солнечном ветре», а на третий – результат не заставил себя ждать, опять на кухне, но на этот раз не за жаркой пельменей, а за добыванием кабачковой икры из банки, которую Наде исправно присылали деревенские родственники.
Грозовский мазал ее на хлеб, откусывал, снова мазал, опять откусывал и размышлял – сделать яичницу или все же дождаться Надю и приказать, заставить, упросить, в конце концов, приготовить что-нибудь пожрать человеческое.
Котлеты, например, из индейки. Или пирог с капустой. А лучше – и пирог, и котлеты, и борщ.
– Ты должен что-то немедленно сделать!
Надя опять влетела в кухню в шубе и сапогах. Научилась же заходить в квартиру неслышно, удивился Дима, не прекращая методично поглощать икру с хлебом.
– Ольга уволилась, а ты даже не поговорил с ней!
– Опять я тебе что-то должен, – вяло отреагировал Грозовский. – Она даже не удосужилась мне об этом сообщить. О том, что Ольга уволилась, я вообще узнал самым последним.
– Интересно! Как это последним?! – Надя сняла шубу и зашвырнула ее на стол, снайперски сбив банку с икрой Диме на джинсы. – Ты же подписываешь заявления! Ты ее заявление подписал или нет?
– Нет. – Грозовский поставил банку на стол, а икру смахнул с джинсов на пол. – Не подписал, но подпишу. Я тебе уже говорил, бизнес есть бизнес.
Надя посмотрела на него так, будто увидела впервые.
– А дружба как же?! – дрожащим голосом спросила она. – Ведь Ольга наш друг, Димочка.
– В бизнесе нет понятия дружбы, – отрезал Грозовский.
Ему расхотелось котлет из индейки, пирога с капустой и даже борща…
Потому что он тоже видел себя таким впервые.
Надя развернулась и, понурив рыжую голову, поплелась вон из кухни.
– Бизнес есть бизнес, – сжав кулаки до боли в суставах, повторил Дима. – Бизнес есть бизнес!
Через неделю она привыкла к мысли, что придется жить в тупике.
Ну и что?
Главное, чтоб дети были здоровы, а уж закрытые двери к деньгам и успеху она как-нибудь переживет…
Больше недели она обзванивала рекламные агентства, где требовались художники, и везде получала ответ:
– Спасибо, но мы уже взяли…
Надежды устроиться на работу таяли с каждым днем, денег становилось все меньше. Барышев переводил на ее счет огромные суммы, но она не хотела к ним прикасаться, потому что взять у него деньги означало – простить.
Она сама справится. Нырнет поглубже и вынырнет в другом месте. И пусть там тоже будет тупик, зато ее больше никто никогда не предаст.
– Дмитрий Эдуардович! – налетела в коридоре на Грозовского возмущенная бухгалтерша. – Вот! Посмотрите, какую ерунду мне вместо договора «Артис» подсунул!
Грозовский нехотя взял бумаги, почти силой ему врученные, и начал их просматривать.
– Ну что, что это?! – тараторила бухгалтерша. – Сплошные несоответствия.
Дима не понял, где и какие несоответствия она нашла, зато услышал приглушенный голос Дунаева из-за закрытой двери.
– Все в порядке, старик, – самодовольно вещал Денис собеседнику, очевидно, по телефону. – Я ее сделал! Да обыкновенно! Сказал, что спать с Грозовским надо было подольше, если уж на меня наезжает! Она и уволилась!
– Господи боже мой! – прошептала бухгалтерша, приходя в ужас то ли от несоответствий в договоре, то ли от услышанного…
Грозовский пинком распахнул дверь.
Дунаев, испуганно отпрянув, бросил телефонную трубку.
– Ну ты и мразь, – буднично произнес Дима, будто пожелав «доброго дня».
И вмазал Дунаеву в челюсть со всего маху. Хорошо, что с Барышевым натренировался в столь нужном для бизнеса деле, как мордобитие.
Дунаев отлетел к стене, ударился о нее затылком и, закатив глаза, медленно сполз на пол.
«Убил, – подумал Грозовский. – И пусть. Отсижу, зато одной мразью меньше будет».
Со всех сторон уже подбегал народ, громко верещали девчонки – громче всех Ася, – и кто-то тихо сказал:
– Ну, и молодец наш Димка!
Грозовский пошел в туалет и тщательно вымыл руки с мылом.
Да, бизнес есть бизнес, но пачкаться нельзя ни при каких обстоятельствах.
Вечером звонок затрезвонил так весело, что Ольга открыла дверь, не глянув в глазок и не спросив, кто там.
Надя бросилась ей на шею.
– Он его выгнал! Представляешь! Выгнал! Димочка… Не посмотрел, что у него связи, что он ему с три короба наобещал. Взял и выгнал! Все!
Ольга закрыла за Надей дверь и помогла ей раздеться.
– Проходи. Только тихо, дети заснули.
– Ой, извини… – Надя на цыпочках пошла вслед за Ольгой в гостиную, шепотом продолжая рассказывать разрывавшие ее новости.
– Даже говорить с Дунаевым не стал, представляешь! Просто выгнал!
В гостиной она, не сдержав эмоций, по-детски подпрыгнула и со всего маха плюхнулась на диван. Ольга села рядом.
– Я уже совсем не знала, что мне делать, Оль! Димка так поступил с тобой… Вернешься теперь на работу! Гада этого там нет! Видишь, какой он, мой Димочка!
– Я не вернусь, – устало сказала Ольга, не глядя на нее. – Димка молодец, но я не вернусь… Мне надо совсем жизнь изменить, совсем. Иначе ничего не получается.
– Что?! Что не получается?! – схватила ее за руку Надя.
– Жить не получается, Надька. Мне так плохо, так плохо…
Надька уткнулась ей в плечо, обняла и заплакала.
– Олечка, подружка моя дорогая! Господи…
Год пролетел как день…
Вернее, как безрадостная темная ночь.
Как будто вчера Ольга устроилась в редакцию «Московской труженицы», совсем недавно бывшей заводской многотиражкой. Но и сегодня толстые тетки в стоптанных сапогах, дешевой одежде и с плохим макияжем продолжали пренебрежительно отдавать ей указания, будто она не дизайнер, а девочка на побегушках.
– Громова! Съездите, принесите, передайте, зайдите…
Платили копейки, но на жизнь хватало. Просто Ольгу перестала интересовать красивая одежда, косметика, украшения, развлечения.