Кричать на нее: – «Ты с ума сошла?!» было бесполезно, потому что и правда – сошла. Рвать на мелкие кусочки эти гадкие книжечки – тоже нельзя, на всю жизнь врагом станешь.
Оставалось молча смотреть, как гибнет подруга.
Только Надьке такое испытание было не под силу.
– Значит, город, говоришь, в Сибири? Гармонии? – зловеще спросила она. – Ну-ну… С ума сошла, что ли? – Она все же заорала. – Совсем чокнулась?! Да про таких, как ты, вон целые передачи по телевизору показывают! Сколько денег ты им уже отнесла, а?!
– При чем тут деньги?! – взвилась Ольга. – Господи! Ничего ты не поняла!
– Очень даже поняла! И деньги очень даже при чем!
– Да погоди ты! Я без этого жить не могу, понимаешь? – Ольга крепче прижала к груди мрачные книжицы. – Эти собрания для меня как воздух! Я без них задохнусь!
– Дура ты, дура! Ой, какая же ты дура! – Надя схватилась за голову.
– Ну, знаешь! Не тебе мне это говорить! – Ольга побледнела от гнева.
– А кто тебе еще скажет?! – закричала Надежда. – Кто?!
– Вот именно! И ты не смей!
– Я могу вообще ничего не говорить! Пропадай! – Надя бросилась в коридор и схватила шубу.
– Вот и прекрасно! Помолчи! У меня от тебя голова трещит! – крикнула ей вслед Ольга.
– Спасибо на добром слове! Век не забуду!
Подцепив ногами сапоги и даже не застегнув их, Надя выскочила из квартиры.
Ольга видела, как подруга всей жизни в незастегнутых сапогах и наброшенной наспех шубе садится в машину.
Было глупо рассказывать ей о городе гармонии. Ольга отошла от окна. Чтобы понять суть божественного духа, нужно слишком многое пережить.
Она посмотрела на часы, схватила мобильник, набрала няню.
– Анна Алексеевна…
– Я не приду сегодня, – перебила ее хриплым голосом няня. – Заболела, уж извините, я ж не железная!
Ольга бессильно опустила руку с телефоном, в котором еще что-то возмущенно объясняла Анна Алексеевна.
В кухню заглянули Мишка и Машка.
– Мам, ты сегодня дома осталась? – с надеждой спросила Маша.
Нет, она не может… остаться. Она должна быть в том мистическом спасительном кругу, где, взявшись за руки, она вместе со всеми идет к совершенству.
– Нет, я сегодня не дома, – отрезала Ольга. – Но Анна Алексеевна не придет, так что придется вам за Петькой присмотреть. Справитесь?
– Справимся, конечно. Что мы, маленькие, что ли, да, Мишка?
Мишка кивнул без особого энтузиазма и ушел в детскую. Когда Ольга закрывала дверь на замок, громко заплакал Петька.
«Я не могу остаться», – повторила она себе в сотый раз.
В этот вечер Ольга чувствовала себя виноватой перед Ириной Петровной.
Взнос, вернее, пожертвование получилось совсем уж мизерным – до зарплаты еще неделя, а за сапфировые сережки ювелир предложил такие копейки, что Ольга решила подождать с их продажей.
Когда наставница провожала ее до ворот, Ольге пришла вдруг спасительная идея.
– Я подумала, Ирина… Знаешь, я подумала, что если продать мою квартиру…
– Ты всегда сможешь найти приют здесь! – с улыбкой перебила ее Ирина Петровна. – Всегда! И ты, и твои дети. Вместе с другими. Ведь ты не первая пришла к такому решению. Деньги от продажи квартиры существенно ускорят строительство. Я помогу тебе с этим. У нас есть связи. Это очень правильное решение.
– Я еще не до конца все продумала, – призналась Ольга.
Если они переедут сюда – как же школа? Отсюда по пробкам полдня добираться. Да и работа… Придется ее сменить, потому что тоже неблизко. Но хуже всего с няней. Дети обожают Анну Алексеевну, но она сюда не приедет ни за какие деньги, об этом и речи не может быть…
– Никто тебя не торопит. – Ирина Петровна подняла на Ольгу лучистые глаза и погладила по руке. – Что ты! Ты должна все взвесить. Думай… Но я рада за тебя. Это решение дает тебе возможность увидеть себя и людей по-новому, откроет тебе очередную грань в череде бесконечности граней человеческого духа. – Наставница открыла калитку. – Ну, до свидания, Оленька.
– До свидания, – задумчиво сказала та, направляясь к машине.
Без квартиры она проживет, а вот без сестер и братьев по духу…
Все. Решено.
Завтра она подыщет школу поближе. А Анне Алексеевне скажет, что если она не согласится приезжать сюда, то в ее услугах больше нет надобности.
Воодушевленная этим решением, Ольга села за руль и по заведенному правилу сразу же включила телефон. Он тотчас же затрезвонил – словно кто-то давно и упорно пытался до нее дозвониться.
– Слушаю, – равнодушно ответила Ольга, даже не посмотрев, кто звонит.
– Оль, ты только не волнуйся, – послышался голос Нади. – Тут Петька…
– Что?! Что с ним?! – закричала Ольга, понимая, что сейчас же умрет, если с Петькой что-то случилось.
– Он клей выпил.
– Надя! Он жив?! – Крик перешел в рыдания, рыдания в хрип, рвущийся из груди. – Надя…
– Тихо, тихо! Все в порядке! Ему сделали промывание, он уже спит, тут, в больнице, и завтра, если все будет нормально, сможешь его забрать.
Если все будет нормально… Слезы хлынули потоком из глаз. Господи, да гори он синим огнем, этот город чудес, этот божественный дух, братья и сестры…
Из-за них она опять оставила детей одних, из-за них чуть не погиб ее Петька…
– Господи! И как он клей умудрился найти?! – вздохнула на том конце Надька. – И зачем он у тебя в доме, целая бадья?
– Я… Я из него рельефы делала, – всхлипнула Ольга, чувствуя, как железная лапа дикого страха немного отпускает ее.
– Вот Петька твои рельефы и выпил!
…Из-за них – сестер и братьев по духу – она оставила этот клей на кухне, даже не задумываясь об опасности. Как же – нужно строить город чудес и становиться человекобогом! Какие там дети!..
– А где Мишка, Машка, Костя?! – срываясь на визг, закричала она.
– У меня, у меня дома, не волнуйся, – успокоила Надя. – Приезжай в больницу. Я жду.
Ольга не помнила, как домчалась.
Из памяти выпали пробки и светофоры.
В голове больно пульсировало только одно слово: «Дура, дура, дура»…
Она ворвалась в приемный покой, отпихнув опешившего охранника.
– Надя! Где он?!
Надька бросилась ей навстречу, извинилась перед охранником и провела Ольгу в палату интенсивной терапии.
Петька спал – бледный, почти одного цвета с простыней. В его тоненькой ручке торчала иголка от капельницы. Ольга бросилась перед ним на колени.
– Господи! Что я наделала! Господи! Меня судить надо, казнить! – прошептала она. – Как я могла! Бросить детей! Господи!
Надя погладила ее по голове.
– Все хорошо будет… Все хорошо. Ты только собрания свои эти брось.
На следующий день Петьку выписали, посоветовав ей повнимательней следить за ребенком.
Ольге хотелось на коленях ползать – перед врачами, перед детьми, перед Надькой. Такой вины на ней никогда не было.
Такой вины, такого греха…
Петьку она не спускала с рук. Прижимала так, что он кряхтел и канючил:
– Мама, больно…
Надя весь день не отходила от них ни на шаг, снова и снова пересказывая события вчерашнего дня.
– Понимаешь, Машка звонит, кричит в трубку: «Петька клей выпил!» Ну, я сначала даже вроде и не очень испугалась… В войну-то вон, говорят, клей ели! Это уж потом мне врачи объяснили. Клей-то тогда другой был! Казеиновый какой-то, а этот – на щелочи…
– Прости меня, Надь, – заплакала Ольга, выслушав эту историю раз десятый. – Прости! Я преступница…
– Не преувеличивай! – весело отмахнулась Надя. – Крышу у всех иногда сносит. Тем более после такого.
Вечером, едва Надя ушла, раздался звонок. Думая, что вернулась подружка, Ольга открыла дверь:
– Забыла что-то?
– Забыл, – поправила ее гора разноцветных коробок приятным мужским голосом. – У меня голова абсолютно дырявая.
Из-за коробок показалось улыбающееся лицо Алексея.
– Вот! Я не очень понимаю в детях, так что купил на все возрасты… Конструкторы, железные дороги, куклы и даже музыкальные инструменты. Да, и еще планшетники, куда ж без компьютера-то ребенку! Особенно этому! – Он подмигнул Петьке, которого Ольга прижимала к себе, и протянул ей штук сто белых лилий. – А это вам.
Ольга поставила Петьку и взяла лилии.
– Только не говорите, что я маньяк, – жалобно попросил Алексей. – У меня, между прочим, даже ученая степень есть.
– Значит, вы маньяк с ученой степенью, – улыбнулась Ольга.
– Мам, не выгоняй его, – попросил подбежавший Костик.
– Да, мам, нам все это очень нужно! – подтвердил Мишка, и они с Костиком начали затаскивать коробки в квартиру.
– Ура! – победно вскинул руки Алексей. – Во всяком случае, детям я симпатичен…
Депрессия душила ее третий день.
Железной хваткой брала за горло, за сердце, выворачивала душу.
С тех пор, как приехал Барышев, как посмотрел на нее невидящим взглядом, даже не поздоровавшись, Оксана места себе не находила.
Когда первый раз увидела его в «Стройкоме», обрадовалась – думала, не выдержал, примчался, чтобы в ноги упасть и попросить прощения. Но прошло три дня – он смотрел мимо, не здоровался и занимался только работой.
– Будь ты проклят, – шептала она, кусая до крови губы. – Будь ты проклят!
Рабочие дни в «Стройкоме» похожи были на пытку. Барышев не нуждался в ее услугах. Не нуждался в ее теле. И в ее магическом обаянии.
Она появлялась – он отворачивался. Она говорила – он уходил.
К вечеру третьего дня Оксана почувствовала, что находится на грани истерики. Она заперлась в кабинете, села за стол и медленно стала рвать все бумаги, попадающиеся под руку. Когда на столе документы закончились, она подошла к стеллажу. Там стояли папки с актами и договорами – раздолье для ее пошатнувшейся психики.
– Черт его принес! – услышала вдруг она визгливый голос Виная. – Все пропало! Надо же было ему прилететь именно сейчас! Все пропало!
Оксана погасила тусклую настольную лампу и на цыпочках подошла к открытому окну.
– Что делать?! Что делать? – верещал Винай по-тайски, не очень заботясь, что его могут услышать. – Весь твой план насмарку!