– Прекрати истерику, – глухо ответил Тханет. – Что ты визжишь, как женщина?!
– Но ведь Барышев прилетел в Паттайю! Что мы теперь можем сделать?!
– Что собирались сделать, то и сделаем. Главное, чтобы он ни во что не вмешался до завтра. А до завтра он ни во что вникать, а уж тем более вмешиваться не будет. Акклиматизация и все такое прочее. Видел, какой он серый ходит?
– Ты уверен?!
– Абсолютно. Успокойся. У меня все готово. – Тханет перешел на шепот, и Оксана была вынуждена высунуться в окно, рискуя быть замеченной в темноте в своем белоснежном платье. Тханет и Винай стояли возле машины, курили и разговаривали, не догадываясь, что в офисе в такой поздний час может кто-то быть.
– О банкротстве вашей с Барышевым фирмы будет объявлено завтра, – тихо продолжил Тханет. – Деньги со всех счетов переведены через нужных людей в несколько банков на Кипре. Вся недвижимость переоформлена на подставные лица.
Винай что-то тихо возразил – Оксана не расслышала что.
– Да надежные люди, можешь быть уверен! – раздраженно повысил голос Тханет. – Я это делаю не первый раз, и, как правило, ошибок не допускаю. Прекрати паниковать. Завтра утром твой Барышев проснется нищим! А мы… – Тханет засмеялся, – станем немного богаче. На пару-тройку десятков миллионов долларов… Успокойся!
Оксана видела, как они синхронно отбросили окурки, пожали друг другу руки и разошлись по своим машинам. Она еле дождалась, когда две пары фар скрылись из виду, и помчалась к своему красному кабриолету.
Судьба милостиво подкинула ей еще один шанс. Теперь бизнес Барышева был у нее в руках.
Она на полную катушку включила музыку и нажала на газ.
– Господин Барышев в ресторане, ужинает, – вежливо сообщил портье.
Стараясь не бежать, Оксана направилась в сияющий огнями просторный зал. Барышев сидел за самым крайним столиком и ножом отрезал маленький кусочек стейка. Она не сдержалась и все-таки подбежала к нему, запальчиво выкрикнув:
– Сережа!
Он поднял глаза и тотчас же опустил их, продолжая пилить пережаренный стейк.
– Я должна сказать тебе что-то очень важное… – Удары сердца отдавались во всех частях тела – даже в кончиках пальцев, даже в мочках ушей. – Ты слышишь, очень важное! От того, что я тебе сейчас скажу, зависит многое, если не все!
Стейк не поддавался тупому ножу, на лице Сергея появилась страдальческая гримаса. Он упорно пытался отрезать кусочек…
– Ты понимаешь, что я тебе говорю?! – закричала Оксана, привлекая внимание окружающих. – Почему ты молчишь?!
Он отбросил нож и вскочил.
– Уходи, – прошипел Барышев, с ненавистью глядя ей в глаза. – Я ничего не хочу слушать! Я не хочу тебя слышать и видеть! Уходи! – Он сел и салфеткой вытер со лба испарину. – Ненавижу тебя… Ненавижу. Будь проклят тот день, когда я впервые тебя увидел. Я слишком дорого заплатил за это. Слишком дорого. Ты этого не стоишь. Уходи.
Оксана развернулась и, стуча каблуками, направилась к выходу. Десятки глаз провожали ее, и, хотя почти никто не знал русского, все прекрасно поняли ее унижение.
У двери она обернулась и крикнула через весь зал:
– Ты пожалеешь об этой минуте, Сережа! И очень скоро! Ты даже представить себе не можешь, как ты пожалеешь и насколько скоро!
Леонид Сергеевич ехал в метро, когда его взгляд случайно зацепил заголовок газеты, которую читал пожилой дядька в очках.
«Банкротство «Стройкома» – было напечатано большими буквами на первой полосе.
Леонид Сергеевич сначала решил, что ошибся, достал очки… Но диоптрии ничего не изменили, он только увидел под заголовкам портрет сына.
– Простите. – Он вырвал газету у дядьки, быстро пробежал глазами статью.
«Одна из крупнейших строительных компаний страны, «Стройком», организованная предпринимателем Сергеем Барышевым, признана несостоятельной (банкротом), сообщили нам в Арбитражном суде. Решение было принято на основании заявления кредиторов компании, перед которыми у «Стройкома» образовалась непогашенная задолженность в размере ста пятидесяти миллионов долларов».
– Так ему и надо, буржую, – проворчал дядька, не выразив неудовольствия тем, что у него отобрали газету. – А то разбогатели на народном добре…
Не дослушав его, Леонид Сергеевич выскочил из вагона – благо поезд остановился. Он побежал налево, потом направо…
Где же здесь кассы-то?
– Скажите, где здесь можно купить билет на самолет? – бросился он к человеку в полицейской форме.
– Ну, это точно не здесь, – хохотнул тот. – Это вам на улицу 1905 года.
Ближайший самолет оказался через четыре часа.
Леонид Сергеевич успел заехать домой, сменить деловой костюм на джинсы и свитер и позвонить в институт.
– У меня с сыном беда, – сказал он декану. – Нужно срочно уехать.
– Знаем, – вздохнул декан. – В новостях только об этом и говорят… Езжайте спокойно, Леонид Сергеевич, заменим чем-нибудь ваши лекции.
Хуже всего было то, что ни по одному из телефонов Сергей не отвечал. В «Стройкоме» тоже не брали трубку.
Это еще не конец света, успокаивал себя Леонид Сергеевич все четыре часа полета, но понимал отлично – банкротство, может, и не конец… Но вместе с уходом Ольги для сына это может быть слишком сокрушительным ударом.
Нокаутом.
И нужно помочь ему подняться и оклематься – ведь не такой уж он и подлец, кому, как не отцу, это знать. Просто запутался. Почву потерял под ногами.
А все потому, что отродясь бабником не был и в бабьих хитростях не разбирался. Попался в капкан первой же стервы, а когда спохватился – поздно, жизнь искалечена.
Сын не только не отвечал на звонки, но и не открывал дверь.
Хотя охранник поселка сказал, что «Сергей Леонидович уже три дня никуда не выезжает».
Барышев-старший колотил кулаками и ногами в дверь, терзаемый самыми дурными предчувствиями.
– Сережа! – срывая голос, кричал он. – Открой! Открой немедленно!
Придется вызывать спасателей. Спасателей, «Скорую», а может быть – Ольгу?!
Неужели не примчится, узнав о несчастье?
Леонид Сергеевич обессиленно сел на крыльцо, дрожащей рукой отыскал в кармане телефон. В этот момент дверь дома открылась.
Небритый, бледный Сергей стоял, покачиваясь в дверном проеме, хватаясь за косяки. На Леонида Сергеевича пахнуло застарелым перегаром. Он вскочил, хотел броситься к сыну, но тот, покачнувшись и схватившись за дверь, чтобы не упасть, равнодушно пробормотал:
– А, отец… Прилетел? Заходи…
Сказав это, Сергей развернулся и пошел в дом, словно забыв о нем.
В гостиной на полу валялось с десяток бутылок из-под водки и виски, сигаретные окурки и газеты, газеты, газеты… Со страниц различных изданий хищно смотрели заголовки, ключевыми словами которых были «Банкротство «Стройкома». Каждый заголовок подкреплялся фотографией Барышева с осунувшимся лицом и мрачным взглядом.
Леонид Сергеевич пнул одну из бутылок, и она с грохотом откатилась к стене.
– Извини, у меня тут… некоторый беспорядок… Впрочем, не только тут…
Сергей повалился на диван и натянул на себя мохнатый плед, несмотря на то что был в свитере и джинсах. Похоже, он не раздевался и не брился уже несколько дней.
Леонид Сергеевич сел рядом с ним и взял с журнального столика недопитую бутылку виски.
– Это единственное, что тебе пришло на ум? – горестно покачал он головой.
– Ну, почему же… – Сергей зябко поежился. – Масса вариантов. Я могу, например, застрелиться. Хотя… Нет! Не могу! Оружия нет… Можно, конечно, удавиться, но это, насколько я знаю, весьма неэстетично… Правда. Синее лицо, вывалившийся язык… – Сергей приподнялся, забрал у отца бутылку и из горла стал пить виски.
– Прекрати! – Леонид Сергеевич, вырвав бутылку, отшвырнул ее в угол. Бутылка со звоном разлетелась вдребезги. Остро запахло алкоголем. – Перестань пороть чушь! Возьми себя в руки!
– Ты не представляешь себе, отец, сколько раз я слышал эти слова… – Сергей с силой потер руками лицо, словно пытаясь прогнать из головы хмель. – Похоже, все хотели от меня только одного – чтобы я взял себя в руки. А я не взял… И теперь меня взяли другие. Взяли в клещи… и задушили. Дурак я был, да, папа?
«Бедный ты мой, – подумал Барышев-старший. – Бедный, заплутавший пацан». Как тогда, в десять лет, когда в лесу потерялся, отбившись от группы грибников. Все по паре ведер белых набрали и вдруг хватились: а где Серега?
А Серега сидел на пеньке возле болота и, стиснув зубы, дрожал и молчал – даже «ау» ни разу не крикнул, боялся дураком выглядеть. Его тогда Тошка, овчарка, нашла.
– Ты что не кричал-то? – схватил его на руки Леонид Сергеевич.
– А ты учил всегда самому справляться и помощи не просить, – ответил продрогший сын.
– Дурак, – выругал его тогда Барышев-старший. – А если б в болоте тонул, тоже не крикнул бы?
– Нет, – упрямо набычился Серега. – Чего позориться-то?
Вот и сейчас – сидит на краю болота, виски глушит, и ни «ау», ни «помогите» – чего позориться…
– Дурак, – не дождавшись ответа, сказал сам себе Сергей. Нагнувшись, он взял с пола ворох газет и потряс ими перед Леонидом Сергеевичем. – Видишь, опять про твоего сына все написали… Вот, смотри… – Он одну за другой стал выхватывать газеты из пачки и бросать их на пол. – Вот… вот… И здесь… и тут… Я стал знаменитым, папа! А знаешь, это даже хорошо… Без этого… – Он потряс оставшимися газетами и запульнул ими в телевизор. – Без этого картина была бы неполной! В ней не хватало завершающего мазка. Стильно! В этом есть законченность. Я потерял жену, семью… а теперь потерял все остальное! У меня нет ничего! – Он с бравурной веселостью ударил себя по коленкам. И тут же, сменив ернический тон на серьезный, добавил почти по слогам: – У ме-ня ни-че-го нет!
Леонид Сергеевич крепко взял сына за плечо и легонько встряхнул.
– Я знаю, как тебе сейчас плохо, – тихо сказал он. – Но поверь мне, все проходит. Пройдет и это. Надо жить, сын. Не гневи бога… Ты здоров, руки-ноги на месте, голова на плечах!