Градов хотел что-то сказать, но Сергей жестом остановил его – не любил он, когда его условия комментируют, пусть даже близкий друг. Условие на то и условие – или принимаешь его безоговорочно, или до свидания.
– Чем еще тебе помочь, не знаю. В политической борьбе не силен, на митингах орать – не обучен. А стройка эта тебе в предвыборной гонке – хороший козырь. – Он давно уже не сидел на краешке неудобного кресла. Сергей встал и вольготно прошелся по кабинету. – Согласен?! – остановился он перед Юркой.
– Серега… – Градов сглотнул и встал, раскинув руки, словно собирался сграбастать его в объятия. – Серега! Это же… Спасибо тебе! Вот это конкретный разговор! Только вот что… А если я не изберусь? Что со стройкой делать? Я же тогда финансировать не смогу…
– Да плевать мне на твое финансирование. Я этот дом детям обещал. Так ты согласен?
– Еще бы! Серег… – Юрка обнял его за плечи, подвел к окну. – А ты что, сможешь вот так, разом, все бросить в Москве и зависнуть в каком-то Новосибирске?
– Смог же я когда-то бросить все здесь и уехать в какую-то Москву! Должок за мной.
– А в кругосветку со мной не поехал! – погрозил ему пальцем Градов.
– Ну! Кругосветка… В нее каждый дурак может поехать. Это тебе не детский дом строить!
Они пожали друг другу руки – крепко, словно соревнуясь, как в детстве, кто сильнее.
Ольге даже не пришлось говорить о своем решении не продавать квартиру и дачу.
Сергей пришел домой окрыленный и просветленный, рассказал про рыжего Ваньку, который станет обязательно президентом и которому он дал слово построить новый детский дом. С бассейном. Со спортзалом. С зимним садом. С маленькими уютными комнатами на двоих… А лучше – на одного, чтобы у каждого пацана, каждой девчонки, была личная комната, куда другим можно входить только со стуком.
Ольга выслушала его с улыбкой и облегчением – и Надька сегодня «вернулась», став прежней, и Сергей словно пришел в сознание после долгой губительной комы… Он даже руки потер, как прежде, увидев на столе огромное блюдо с пловом.
– Жуть, как проголодался! – сказал он, садясь за стол и посыпая огромный ломоть хлеба зеленым луком. – Ты не представляешь, сколько сил уходит на разговоры с чиновниками.
– Сереж… – Ольга села напротив и заговорила быстро, не давая ему возразить: – Мне надо уехать… к Наде. Ее сейчас нельзя бросать, она опять попала в больницу! Она меня выгнала, да, но вела себя как ребенок, который провинился и не хочет это признать!
Сергей отложил кусок хлеба. Почти отшвырнул, чем выдал свое раздражение.
– Надя не ребенок, – с нескрываемым бешенством произнес он. – А вот у тебя есть дети. Может быть, ты займешься ими?
– Почему ты мне предлагаешь выбирать? – завелась Ольга. – Я не хочу и не собираюсь никого бросать – ни детей, ни тебя, ни Надю! Просто сейчас, вот конкретно сейчас – Наде я нужнее, и пользы от меня там будет больше. Ты же видишь, все эти дни я и не думала ни о каком отъезде, потому что не могла бросить тебя в таком состоянии!
Барышев побледнел, на скулах у него ходуном заходили желваки.
– А теперь я, значит, в другом состоянии… – сквозь зубы процедил он. – Что-то изменилось?
– Да. Ты вернулся к нормальной жизни. Ты вспомнил про работу, про Юру, у тебя появилась цель…
– Спасибо, что дождалась, когда я вспомню о работе.
– Не надо, Сережа, зачем ты так? Что я неправильно делаю?
– Ты все делаешь правильно. Даже слишком. Всех спасаешь! Но у тебя есть своя семья и свои проблемы. Дела нашей семьи для тебя должны быть важнее. Это же нормально. И если уж выбирать…
– Но ведь ты остаешься здесь не по своим делам, а из-за Юры! – перебила она его. – Почему Юра важнее Нади?
– Ты ничего не поняла!! Я остаюсь здесь из-за сотни сирот! Все, мне надоел этот разговор! – Он отшвырнул вилку и встал. – Я против того, чтобы ты нас бросала.
– Сережа! Это не так!
– Я против того, чтобы ты уезжала.
Он ушел в кабинет, хлопнув дверью, однако через секунду выглянул и сухо добавил:
– Но решай сама.
И опять хлопнул дверью.
Конечно, сама…
Ольга начала лихорадочно собирать вещи.
Только сама…
Потому что, если с Надькой что-то случится, как случилось с Леонидом Сергеевичем, она себе не простит.
Машка и Костик горячо заверили ее, что пару дней обойдутся без няни, сами накормят папу, проследят, чтобы он не курил и ложился спать вовремя.
Перед тем как выйти из дома, она написала записку:
«Сережа, ты должен меня понять. Прости! Я люблю тебя».
И прикрепила ее магнитом к холодильнику.
Жизнь без виски и водки оказалась не такой уж ужасной.
А осознание того, что Грозовский такую жизнь бы одобрил, давало силы не пить вообще. И даже не думать об этом, хотя организм по привычке иногда отвечал ломкой на отсутствие алкоголя.
Надю выписали утром.
Она знала, что ее на машине ждет у больницы Ольга, поэтому заготовила целую речь отчаянного раскаяния, но…
Не вспомнила из нее ни слова, увидев подругу.
Только и смогла сказать:
– Сто лет тебя не видела!
Сто лет – это все время, пока пила.
Они обнялись, расцеловались и ни словом не обмолвились больше о том, что их так долго разъединяло.
В квартире стоял тяжелый запах – пыли, прокисших продуктов и затхлости. Надя бросилась открывать окна, мысленно обращаясь к Грозовскому: «Димочка, этого больше не повторится, я все уберу, у меня тут все сиять будет, как при тебе!»
Как при тебе! Почему такая простая мысль, такой простой аргумент не пришел ей в голову раньше, чтобы не пить…
Ольга уже убирала со стола пустые бутылки, выбрасывала из тарелок заплесневелый салат.
– Оля, не надо, я сама! – попыталась остановить ее Надя, но Ольга только отмахнулась, привычно и ловко наводя порядок.
В гостиной в глаза бросилась красная надпись «Лохи» на фотографии. Только после этого Надя заметила, что на стене нет телевизора, пустые шкафы раскрыты, а ящики стола выдвинуты и тоже опустошены подчистую. И тогда она поняла – Ангелина права. Ярослава ее обокрала.
А значит…
Клофелина она наглоталась не сама… Клофелин в водку ей добавила добрая, «замечательная» девочка, которая гладила ее по голове, приговаривая: «Ты молодец, Надька».
Значит, кольцо с пальца, Димкин подарок – тоже она сняла?!
А Надя думала – санитары в больнице…
Она сунула руку за батарею – шкатулка с деньгами исчезла. Значит, не показалось тогда, что за спиной кто-то стоял…
Она без сил опустилась в кресло. Если бы Димка знал… Убил бы ее собственными руками – за тупость, безволие и полное разгильдяйство.
Зашла Ольга и, окинув комнату взглядом, все поняла.
– Она все забрала, – едва сдерживая слезы, пожаловалась Надя. – Деньги, украшения. Ничего у меня теперь нет! Ни колечка… Оля!
– Хорошо, что жива осталась, – погладила ее по плечу та. – Если бы не Ангелина Васильевна…
– Как она могла?! Взяла бы деньги – ладно. Но Димкины подарки! Я же ей рассказывала! Она все знала, даже плакала! Мне казалось, она понимает меня! У меня же ничего от него не осталось! Он мне ничего больше не подарит! Никогда!
– Надо в полицию заявление написать.
– Я о ней ничего не знаю. Хотя… постой! Она живет в общежитии какого-то техникума! А из полиции ко мне приходили уже, в больницу. Ну, им врачи сообщили, что меня отравили!
– А ты, конечно, сказала, что сама отравилась!
– Нет! Я просто сказала, что никого не подозреваю…
– Ну вот и отлично. А теперь очень даже подозреваешь!
Ольга принесла мокрую тряпку и без труда отмыла со стекла красную надпись.
– Тьфу, зря, наверное, – тут же спохватилась она. – Такая улика!
– И без нее улик хватает, – зло прищурилась Надя. – Сейчас же иду в полицию! Заявление писать! Приметы давать!
Она решительно встала.
Слава богу, паспорт оказался на месте, в комоде, под стопкой белья.
– Надюш, а после полиции сразу заберем Димку у Ангелины, и ко мне, ладно? – предложила Ольга, обводя глазами разгромленную ворами комнату. – Пока суд да дело… Не хочу тебя здесь оставлять.
– А я и сама не останусь! – топнула ногой Надя. – Мне этим воздухом противно дышать!
– Ну, тогда собирай вещи.
– А мне и собирать нечего, – Надька грустно улыбнулась. – Ничего не осталось.
– Значит, новое купим! – весело откликнулась Ольга.
– А куда деваться? Не ходить же голой…
Ей показалось, что сейчас она бы очень понравилась своему Димке – веселая, решительная и полная желания обновить гардероб.
«Сережа, ты должен меня понять. Прости! Я люблю тебя».
Сергей весь день перечитывал записку.
Особенно – последние три слова.
Может быть, и стоило устроить этот никчемный, глупый скандал, чтобы заполучить доказательство Ольгиной любви в письменном виде. А потом – перечитывать его каждые десять минут. И, окрыленному, совершать невозможные, казалось бы, дела…
Найти участок земли под детский дом, например. Такой, какому олигархи бы позавидовали. И плевать, что здесь бизнесмены собрались строить коттеджный поселок. Утрясем. Разрулим. Ничего невозможного нет, когда тебя в кармане у сердца вдохновляет такая записка.
Когда Юрка, крякнув и почесав затылок, железно пообещал «утрясти» и «разрулить», Сергей заехал в детский дом за Мариной и Ванькой – главным вдохновителем идеи.
– Ну? – спросил он их, показывая несколько гектаров земли, прилегающих к первозданно зеленому молодому березняку. – Как вам? Вот эту землю Юра поможет выкупить под стройку. Что скажешь, Марина? Ничего, что на окраине?
– Наш детдом сейчас в центре, – грустно усмехнулась Марина. – И что толку? А здесь – красота!
– Вань, ты как считаешь? – поинтересовался Сергей.
Ванька деловито считал шаги от березы к березе.
– А бассейн поместится? – недоверчиво огляделся он по сторонам.
– И бассейн, и большой спортзал, и компьютерный класс!
– Тогда, мне кажется, можно, – серьезно согласился Иван Петрович Голубев.