– Сереж, – в глазах Марины заблестели слезы. – Это серьезно?
– Неужели ты думаешь, я так развлекаюсь? – улыбнулся Барышев. – Серьезнее некуда.
Марина поднялась на цыпочки и поцеловала Сергея в щеку.
– Спасибо тебе.
– Юрке спасибо скажи.
Как всегда, при упоминании Градова Марина отвела глаза и покраснела.
Надо будет у Юрки узнать, какая кошка между ними пробежала. В конце концов, все эти недомолвки могут помешать совместной работе…
– Ну, значит, договорились. Я – в Москву, готовить проект.
Он достал телефон и набрал Ольгу.
– Оль, я завтра приеду, – не поздоровавшись, сообщил Барышев и, счастливо улыбнувшись, добавил: – С детьми!
Ольге даже говорить не пришлось, Надя по ее радостному лицу догадалась – Сергей приезжает.
– Мне, наверное, лучше вернуться к себе…
– Что за глупости! – возмутилась подруга, забрала у нее пакеты с вещами, только что купленными в бутике, свалила их на диван и повела Дим Димыча в детскую. – Живите, сколько понадобится.
– А если я не знаю, сколько понадобится? – Надя пошла за Ольгой, оглядывая полупустые, необжитые комнаты.
– Значит, столько и будешь жить! Димыч, тебе тут нравится?
Вместо ответа Димка залез на шведскую стенку и издал победный индейский клич.
– Не упадет? – встревожилась Надя.
– Маты внизу, – засмеялась Ольга. – Пойдем чай пить, Дим Димычу тут до вечера развлечений хватит.
Кухня тоже оказалась необжитой. Тут не чувствовалось Ольгиной руки, фантазии и ее любви к уюту. Мебель – только что из упаковки, на окнах жалюзи вместо портьер, и ни одной картины на стенах, ни одной безделушки, выдающей сущность хозяйки.
– Ну, как? Привыкла к новому дому? – спросила Надя, не понимая, почему Ольгина кухня до сих пор не стала шедевром.
– Привыкаю, – вздохнула хозяйка, разливая по чашкам крепкий свежезаваренный чай. – Еще очень многое надо доделывать. А делать ничего не хочется.
– Почему?
– Не знаю… – Ольга села, взяла крошечное пирожное, повертела его в пальцах и отложила в сторону. – Вдохновения нет…
Забыть не может, догадалась Надя.
Боится.
Да как же ей объяснить, что без оглядки на прошлое надо жить! Главное – есть для кого уют наводить, а остальное – бабские глупости!
А наутро дом наполнился суетой, детскими криками и полной неразберихой.
– Где сиреневый галстук? – вопрошал Барышев, мечась от шкафа к шкафу и доедая на ходу бутерброд.
– Сережа, ты, наверное, его в Новосибирске забыл… Зачем ты под диван лезешь?!
– А где мой ботинок? Там, в прихожей, только один…
– Господи…
– Мама! Димка в холодильник залез и изнутри закрылся! – закричал откуда-то Костик.
– Да я открыла его уже! – прозвучал из кухни веселый голос Нади. – И отшлепала!
– Мам! Костик в бутылку палец засунул и не может вытащить!
– Господи…
Ольга замерла посреди комнаты в растерянности, не зная, куда бежать и что делать – искать галстук, ботинок, кормить всех завтраком или доставать из бутылки Костин палец.
– Да разбил я уже! Бутылку! И палец вытащил…
И это еще Петьки с Мишкой нет…
На глаза попался мольберт с прикрепленной к нему бумагой. Рядом, на столе, стояли краски и кисточки, подаренные Леонидом Сергеевичем. Лист ватмана был приспособлен под палитру – кто-то смешивал на нем краски.
– Оль, ты опять рисовать начала? – сзади подошла Надя с перекинутым через плечо кухонным полотенцем и в Ольгином фартуке.
– Это не я… Маша! Маша, подойди ко мне!
Дочь подошла с ангельским личиком, опустив глаза в пол.
– Чья работа? – стараясь не закричать, спросила Ольга, указывая на мольберт.
– Моя.
– Маша, кто тебе разрешил брать мои вещи?
– Мамочка, ну ты же все равно не рисуешь… Тебе что, жалко?
– Мне не жалко. Но я не понимаю, как тебе пришло в голову взять чужие вещи без спроса?!
– Да какие же они чужие? Они твои!
Ольга не нашлась, что возразить. Тем более что в ванной закричал Костик:
– Я кран не могу закрыть!
– Так кисточки мыть надо! Они же засохнут! – подключилась к воспитательной беседе Надя.
– Я сейчас отмою! – Машка схватила кисти. – Мам, прости, я больше так не буду…
– Ладно… – Ольга забрала у нее кисти. – Я сама отмою. Покажешь, что нарисовала.
Маша улыбнулась, но тут же смутилась:
– А вы смеяться не будете?
– Не будем! – хором заверили ее Ольга с Надей.
– Вот!
Маша достала из папки лист ватмана и протянула им. Зеленой краской, размашистыми мазками на нем был нарисован не то танк, не то увядший букет…
Ольга покрутила ватман в руках, пытаясь определить, с какой стороны лучше рассматривать рисунок.
Надя, хмыкнув, забрала у нее лист и тоже стала крутить.
– Ну, как? Похож? – поинтересовалась Маша.
– Ну… в общем… – неуверенно глядя на Надю, начала Ольга.
– На кого похож-то? Кто это?! – не утруждая себя дипломатией, в лоб спросила Надежда.
– Как – кто? Это папа!
Переглянувшись, Ольга с Надей захохотали. И даже когда Машка обиженно поджала губы, не смогли остановиться.
Ольга взяла портрет и пошла к Барышеву.
– Сереж…
– Оль… я надел другой галстук. А тот, наверное, правда в Новосибирске остался.
– Сереж, это ты! – Она протянула ему Машин рисунок.
– Почему я? – Сергей тоже начал вертеть лист в руках, пытаясь понять, с какой стороны смотреть.
– Так Маша говорит.
– Да? А что… по-моему, ничего. Симпатичный. – Он обнял ее, поцеловал в шею.
– Ты ботинок нашел?
– А? Нет… Да черт с ним, в других поеду.
– Сереж, как думаешь, какие шторы на кухне повесить – розовые или голубые? – Смеясь, она уворачивалась от его поцелуев, но он все равно успевал поймать губами ее лицо, руки, шею…
– Какие шторы, Оль… А! Шторы! Лучше желтые… Желтые-желтые, я где-то видел – так красиво! Даже в пасмурный день будто солнце светит.
И как же она не догадалась сама!
Сергей бережно уложил Машкин рисунок в кейс.
– С собой возьму, – пояснил он. – В «Стройкоме» повешу. Портрет генерального.
Поцеловал Ольгу на прощание и ушел.
Желтые-желтые шторы…
Чтобы солнце светило даже в пасмурный день.
А вечером они напекли пирогов.
С капустой. С картошкой. С грибами. И печенью…
Вернее, пекла Надя, а Ольга лишь помогала.
– О какие! – восхитилась Надежда, доставая из духовки противень с ровными рядами золотистых, пышущих жаром пирожков. – Мастерство не пропьешь!
Она поймала на себе тревожный взгляд Ольги и усмехнулась:
– Ну, чего ты смотришь? Вот такая у меня спасительная самоирония…
Поставив противень на стол, Надя начала перекладывать пирожки в блюдо.
– Надюш…
Ольга попыталась помочь ей, но обожглась и отдернула руку.
А может, не пирожки ее обожгли, а неприятная тема, от которой у подруги опять стало жестким, чужим лицо…
– Оль, не мучайся, – Надя ловко поддевала пирожки деревянной лопаткой, подхватывала двумя пальцами и быстро, не успевая обжечься, один за другим складывала их горкой. – Я хочу жить! Хочу воспитывать Дим Димыча! И я больше не буду пить!
Последний пирог увенчал горку, рискуя упасть, но – удержался, словно подтверждая серьезность ее намерений.
– Ты это так легко говоришь…
Ольга вспомнила беззубую бомжиху в грязной палате, одинокую тапочку на примятой клумбе и опять ощутила страх за Надьку – а вдруг разбилась бы, вдруг отравили бы…
– Я действительно боюсь за тебя, Надя.
– Я знаю. – Надежда села перед ней на корточки, положила голову на колени и прошептала, вороша свои рыжие кудри: – Я это всегда знала, даже когда ругалась и выгоняла тебя! Оль, прости меня.
– Пироги! – завопил прибежавший Костик и схватил тот – самый верхний и неустойчивый, который был символом честности Надькиных слов.
– Осторожно, горячие! – подскочила Ольга и накидала на тарелку еще несколько пирожков. – Вот, отнеси Диме и Маше.
– Пироги! – Костик умчался с тарелкой, на ходу откусывая кусок.
Надя так и не сдвинулась с места.
– Надь, ты с ума сошла! – Ольга за плечи подняла ее и усадила на стул. – Ну, при чем тут прости?! Ты просто будь собой, Надя! Собой, настоящей. Обещаешь? – Она легонько потрясла ее за плечи и улыбнулась.
– Обещаю! – тряхнув рыжей гривой, Надя вскинула руку в пионерском салюте. – Клянусь быть настоящей!
Они рассмеялись, обнялись и съели по пирожку, скрепив клятву.
– У меня с капустой, – жуя, заявила Ольга.
– И у меня. Значит, не вру…
Она надела алое платье.
Сделала высокую прическу. На пальце – кольцо с бриллиантом и гравировкой по кругу «люблю», в ушах серьги от «Булгари». Интересно, он заметит, что она сногсшибательна?
Поймет, что старалась для него?
Если и не поймет, то желтые шторы на кухне подскажут.
Но Сергей заметил и понял, едва переступил порог.
Он замер, восторженно глядя на Ольгу, потом обнял и прошептал, уткнувшись ей в волосы и вдыхая знакомый аромат духов:
– Какая ты… у меня слов нет…
– Я соскучилась, – обняла его Ольга.
– Я тоже…
Целоваться нельзя – коралловая помада мешает. И жалко нарушать целостность этого образа, созданного специально для него – Сергей это понял.
Да и Надька вдруг появилась в прихожей во всей красе – в новой голубой юбке с оборкой в пол и белой блузке с принтом Микки-Мауса. Все это она выбрала сама вчера в магазине, и Ольга только порадовалась той прежней Надьке, которую не пугали яркие краски и необычные принты.
– О, Надь, привет! Здорово выглядишь! – весело оценил ее внешний вид Сергей.
– Скажешь тоже… Я могу еще лучше! – Надя покрутилась, продемонстрировав во всей красе новую юбку.
С воплями прибежали Костик и Димыч. Костик с разбегу заскочил Барышеву на руки, а Дим Димыч осторожно потрогал его за брюки – словно проверяя, может ли он приобщиться к веселью по поводу возвращения чужого папы с работы.