– Его год назад перевели к нам из областного детдома. О родителях ничего не известно. Пап, у него день рождения шестого октября, представляешь? Как раз в тот день, когда я своего мальчика потеряла.
– Число помнишь… – покачал головой отец.
– Такое разве забудешь? И приговор, что детей больше не будет… Но я не из-за этого, конечно, к Ваньке привязана… Просто… – Как объяснить отцу мистическое чувство родства с рыжим голубоглазым Ванькой, Марина не знала, а потому, улыбнувшись, сказала: – В общем, мой ребенок. И точка!
Они подошли к облупленному крыльцу с покосившимися ступеньками.
– Пап, ты меня здесь подожди, я сейчас…
– Мариш… – отец остановил ее за руку. – Что ж ты мне раньше про этого Ваньку Голубева не рассказывала?
– Боялась, пап. Ты сразу бы его на рыбалку потащил, а нам еще друг к другу привыкнуть нужно было.
Директор тотчас догадалась, зачем она пришла.
Марина поняла это по нервному постукиванию ручки по столу, по нахмуренным бровям и поджатым губам.
– За город собрались, Марина Геннадьевна? – оглядев ее с ног до головы, ледяным тоном осведомилась директриса.
– Да, на рыбалку, – виновато потупилась Марина. Она знала наизусть, что скажет Галина Федоровна, но все же произнесла твердо, с нажимом: – И хотела бы взять с собой Ваню Голубева. Еще мой отец будет.
Директриса встала и подошла к окну. Она была хорошая женщина – добрая, понимающая, но со своими принципами, которые выработались за двадцать лет работы в детдоме.
– Марина, пойми, – глядя в окно, тихо сказала она, – я вовсе не против, чтобы Голубев пошел с вами на рыбалку.
– Так мы пошли?! – не поверила своему счастью Марина.
– Марина, погоди! – Директриса так резко к ней развернулась, будто за руку хотела схватить. И все же произнесла ту речь, которую Марина ждала и слышала не один раз: – Я не меньше тебя сочувствую этим детям. И я понимаю, как важно для каждого из них простое человеческое участие. Но именно поэтому не стоит выделять кого-то одного! А ты это сделала! Сколько ты здесь уже работаешь?
– Давно.
С тех пор, как потеряла собственного ребенка…
– Вот! А теперь посмотри, что происходит! – Галина Федоровна прошлась от стены к стене и, если бы на ней были туфли на шпильках, а не удобные мягкие мокасины, то в полу, наверное, остались бы дырки, – так она чеканила шаг, придавая своим словам особенный вес. – Голубев, еще немного, и мамой тебя начнет называть. Ты же знаешь, брошенные дети особенно привязчивы, они с готовностью назовут мамой и папой любого, кто поласковей с ними обойдется! А мы с тобой не можем позволить себе заводить любимчиков, как бы нам этого ни хотелось!
И опять – как объяснить мистическое чувство родства? Как рассказать, что она, несмотря на то что давно хотела усыновить ребенка, ждала – долго ждала, когда сердце по-настоящему сожмется от истинной любви?
Никак не объяснить и не рассказать…
– Я всего лишь прошу отпустить Ваню со мной погулять, – жестко, сухо, почти по слогам произнесла Марина. И еще жестче добавила: – И обещаю, что он не будет называть меня мамой.
– Откуда ты это знаешь?! – закричала вдруг никогда не повышавшая голос Галина Федоровна. – Обрати внимание, другие дети ему уже завидуют, вопросы задают. Я не знаю, что он там нафантазировал и что им рассказывает… А ты?! Ты – знаешь?!
– Я тоже не знаю…
Нужно было просто взять Ваньку и увести, не отпрашиваясь. Авось пронесло бы…
– Это твой отец? – неожиданно потеплевшим голосом спросила Галина Федоровна, выглянув в окно.
Марина подошла к ней и посмотрела вниз.
На сбитых ступенях старого крыльца отец, как заправский рыбак, показывал размеры леща. Или окуня. Или – кого он там ловит на своей рыбалке.
Рядом Ванька, открыв в изумлении рот, смотрел на его разведенные руки.
Узнал, надо же, улыбнулась Марина. Папа Ваньку без меня узнал! Да разве такого рыжика с кем-нибудь перепутаешь?!
– Да, это мой отец, – сказала она директрисе со счастливой улыбкой.
Галина Федоровна сняла очки и отвела подслеповатые глаза в сторону.
– Идите, – еле слышным шепотом сказала она. – Но постарайтесь не опаздывать к ужину.
– Галина Федоровна… – Марина бросилась к ней, порывисто обняла ее и поцеловала в щеку. – Спасибо!
– Иди! – прикрикнула на нее та. – А то передумаю.
Договор оформили в течение получаса.
Надя подписала так много бумаг, что у нее затекла рука.
Видел бы Димка.
– Ну, а теперь, как говорят у вас – это надо отметить! – провозгласил Теодор.
– Как отметить? – не поняла Надя и в растерянности посмотрела на Ольгу, которая только и делала весь вечер, что улыбалась.
– Очень просто! – Теодор подхватил Надю под руку. – В ресторане. Сейчас поедем к вам и заберем всех!
У Нади голова пошла кругом – договор, ресторан, шумный сумасшедший заказчик, который отчего-то относится к ней как к рекламному гению… И очень красивой женщине. Непонятно, чего больше в его восторге – мужского восхищения или уверенности, что его «Бахманну» никто лучшей рекламы не сделает.
– Я считаю, тебе надо пойти, – шепнула ей Ольга, когда они выходили из «Солнечного ветра», позвав в ресторан всех сотрудников.
– Слиться с коллективом в пьяном угаре? – горько усмехнулась Надежда.
– Я уверена, что ты не сорвешься, – уже громко сказала Ольга и погладила ее по руке. – Надюшка, ты стала бояться людей! Ты не была такой, и тебе нужно учиться заново получать удовольствие от простых вещей, от общения…
– Пытаешься вывести меня в люди?
– Да. А что тут плохого?
Они подошли к машине, за рулем которой сидел Олег.
– Хорошо, поехали, – согласилась Надя.
Ольга права – надо учиться жить заново… Улыбаться, шутить, радоваться, может быть, даже кокетничать.
– Нет, Надюш, без меня, – покачала головой Ольга, доставая из сумки ключи от своей машины. – Я не хочу опять поругаться с Сережей… О! – Она мельком глянула в телефон. – Двенадцать пропущенных вызовов! От него!
– Надежда! – Теодор обладал способностью вырастать прямо из-под земли. Он по-хозяйски распахнул дверь агентского «Мерседеса», подхватил Надю под руку, потом обнял – сделал массу каких-то движений, от которых голова пошла кругом, – раскрыл зонтик, закрыл его и, наконец, поцеловал ей руку: – Наденька! Я не вижу вас и уже скучаю! Ольга! – Он словно только сейчас увидел Ольгу и тут же переломился в поклоне: – Без вас тоже!
– Не стесняйтесь, Теодор! – звонко рассмеялась она. – Свой выбор вы уже сделали!
Она пошла к своей машине, заговорщицки махнув Наде рукой и оставив ее наедине с буйным немцем и необходимостью учиться заново получать удовольствие от общения.
Надя с тяжелым сердцем села в машину.
И что она должна делать?
Флиртовать с клиентом, чтобы это принесло деньги агентству?
А если не станет? Если пошлет его или ответит пощечиной на приставания, он что – расторгнет договор?!
Олег тронул машину мягко, словно вез президента.
Теодор вольготно раскинулся рядом с Надей, положив одну руку на спинку сиденья, будто ненавязчиво обнял ее.
– Мы с Димой знакомились, когда он еще был не женат. Он находился в творческом поиске! – едва не касаясь губами ее уха, рассказывал он, словно что-то заветное. – Я думал, он не создаст семью вообще! Потом узнал про свадьбу. Я не мог приехать, потому что работа. Но сказал – нет! Это не может быть! Он смеялся и говорил – я тоже раньше так думал. Сказать, когда я поверил, что это всерьез?
– Когда? – Надя слегка отодвинулась.
– Это когда Дима показал мне фото. Я увидел вас, и все сложилось. Да, на такой девушке можно жениться. Я так сказал Диме! Мы на красный проехали! – вдруг завопил он.
– Красный был не нам, – с усмешкой ответил Олег, и Надя поймала на себе взгляд водителя в зеркале заднего вида.
Этот тоже смотрит как завороженный, устало подумала она, наверно, думает, я ему за его взгляды зарплату добавлю?
– Я не успеваю видеть, а ты успеваешь ехать! Это невероятно! – Потребность восторгаться у Теодора требовала постоянного выхода.
И кто сказал, что немцы хладнокровный народ?
Машина остановилась возле сияющего огнями ресторана. Из микроавтобуса, приехавшего вслед за ними, высыпали нарядные раскрасневшиеся девчонки. Только Нина Наумовна и Тимур о чем-то озабоченно переговаривались.
Зря поехала, тоскливо подумала Надя, подавая руку Теодору.
Не могу никого видеть.
И никогда не научусь заново радоваться простым вещам…
Ольга тихонько открыла дверь и бесшумно вошла в прихожую.
В гостиной раздался хохот, в котором доминировал бас Барышева.
Скинув туфли, Ольга все так же – на цыпочках – подкралась к двери и заглянула в комнату.
На ковре перед телевизором, на экране которого резвились Симпсоны, вповалку лежали дети и давились смехом, глядя на Барышева. Сергей сидел по-турецки в центре и, покраснев от усилия, выдувал из жвачки розовый шар.
Шар раздувался и медленно рос, но, достигнув размеров крупного апельсина, с тихим жалобным треском лопнул.
Все захохотали – Барышев громче всех. Ольга не удержалась и тоже прыснула, выдав свое присутствие.
– Мамочка! – закричали Костя и Маша.
– Тетя Оля пришла! – поддержал их вопль Дим Димыч.
Сергей, смутившись, достал изо рта жвачку и спрятал в кармане. Ольга поняла – ожидаемой ссоры не будет, несмотря на двенадцать пропущенных вызовов. Разве можно ворчать на жену, которая только что видела, как грозный муж надувает пузырь из жвачки.
– Мультфильмы смотрите? – засмеялась Ольга. – А почему меня не встречаете? Как обычно – с разбегу?!
– Это… это потому что мы проголодались! – заявил Костик и все-таки прыгнул Ольге на руки с разбегу – как полагается.
– Проголодались? А папа вас… не накормил?
Костик слез с Ольги и виновато отвернулся от Барышева. Маша украдкой показала ему кулак. А Дим Димыч достал из кармана очередную конфету и сунул в рот.
– Ну, ничего себе… – опешил Сергей. – Как не накормил?! А как же называлось то, что я делал?! Я целый час потом кухню отмывал!