Ольга Михайловна явно расстроилась.
– Почему же вы здесь работали? – спросила она, но, спохватившись, добавила: – Впрочем, неважно, можете не отвечать.
– Нет, важно, – серьезно сказал Олег. Ему вдруг захотелось, чтобы Надя знала – он уволился не из-за ее прихоти, а по собственному желанию, по велению сердца. – Я отвечу, Ольга Михайловна. Я ушел из спорта после травмы позвоночника. Считалось, что я не буду даже ходить. Меня спас и фактически поставил на ноги мой одноклассник Дима Грозовский.
– Дима – ваш одноклассник?
– Да. Он помог мне с лечением, устроил в клинику. Но мне категорически запретили быструю езду. Из-за больших нагрузок на позвоночник. Тогда Дима взял меня в агентство простым водителем. А теперь… Я снова хочу ездить. По-настоящему, а не только от светофора до светофора!
Ольга Михайловна внимательно на него смотрела, пока он это говорил. А он слишком разгорячился под конец своего монолога – поэтому немного смутился. Просто очень уж счастливым и неожиданным стало для него предложение одного старого знакомого, сделанное вчера вечером.
Словно Надя своим «Уволю!» подстегнула его судьбу к удачному повороту.
– Олег… Но у меня нет права подписи, – сказала Барышева виновато.
Олег, не удержавшись, рассмеялся. То есть уговаривать его остаться у нее есть право, а подписать заявление она не может. Логично!
– Вам придется отвезти заявление Надежде Петровне.
– Хорошо, я отвезу. – Он встал, забрав со стола заявление. И чуть не добавил: «С удовольствием!»
– И по закону полагается две недели отработки, – извиняющимся тоном добавила Ольга.
– Да, конечно. Я постараюсь найти себе замену. До свидания.
Он вышел, стараясь не прихрамывать, потому что нельзя, чтобы жалели. Ленка, жена, докучливо ему это объяснила. А он усвоил.
Через две недели начнется другая жизнь. Настоящая. Со скоростью, драйвом, и пусть минимальным – но риском.
Парня, гоняющего со скоростью света, никому не придет в голову пожалеть.
Она сделала все, что могла.
Пора возвращаться к своему уделу – кухня, дети, спальня…
Ольга вышла из кабинета Грозовского и вдруг поняла – нет, не все сделала. Кое-что упустила.
– Тимур, – она заглянула в комнату художников, – можно тебя на минуточку?
Они отошли к политой и слегка ожившей пальме, и Ольга сказала:
– У меня к тебе просьба, Тимур! Я уезжаю. А Надежда Петровна… я пока точно не знаю, но возможно, она останется здесь. Вы уж ее не бросайте! Ну, может, продукты купить, отвезти ее с сыном куда-то… Она же одна…
– Я понимаю, Оль. Не бросим! – с улыбкой пообещал Тимур. – И пальму поливать каждый день будем. Иначе какой же это «Солнечный ветер»?
Предвыборная кампания высосала из него все соки.
Вымотала, вытрясла, измучила.
Но Градов все равно был доволен. Не ожидал он от себя такой стойкости.
Когда Марина ему отказала, он думал – мир рухнул. Чтобы спастись, не запить с горя, он окунулся в политику – с головой нырнул, и вот что вышло…
До победы – маленький шаг. Самый трудный, но маленький.
И если Серега ему поможет, то… Город, конечно, он осчастливит своей широкой благородной натурой – уж расстарается для народа! Но главной победой будет, если Марина хоть чуть-чуть пожалеет о своем обидном отказе.
И может быть – позвонит. Или придет…
Юрке почему-то часто снился один и тот же сон.
За окном ливень, звонок в дверь, он открывает, а там – промокшая, дрожащая Марина с распущенными волосами.
– Юр, – говорит она, – меня папа из дома выгнал…
Юрка начинает хохотать, потому что знает – дядя Гена отличный мужик, и Маринку он из дома только с одной целью выставил – чтобы она к нему пришла. Чтобы промокла как следует под дождем, промерзла и поняла, кто ее по-настоящему любит…
Он – Юрка!
Любую ее возьмет – мокрую, несчастную, надломленную, простоволосую…
Он подхватывает Марину на руки – она невесомая – и заносит в квартиру. Но до дивана донести не успевает – она тает, испаряется, превращается в фантом и… звонко отдаленно смеется над его сном.
Так же, как тогда – отказывая ему.
Он почему-то верил, что когда-нибудь она постучится к нему. Промокшая и с распущенными волосами. Иначе – к чему тогда этот сон?
Но он должен создать обстоятельства, при которых она захочет к нему постучаться. Нобелевская премия ему не светит, поэтому надо хотя бы стать мэром.
Для начала.
А там посмотрим. Если только она постучится, он и первой леди ее сделает, потому что достойнее Марины на эту вакансию кандидаток в стране нет.
Сегодня предстоял последний рывок в предвыборной гонке – очень ответственный, – теледебаты с Романом Антоновым. Роман оказался сильным соперником – крепкий хозяйственник, как принято говорить, он поднял из руин два колхоза и занимал должность заместителя мэра по аграрной политике. А главное, он не страдал от безответной любви. Впрочем, может быть, в этом и было его слабое место. Он просто хотел стать мэром. А Юрка стремился звезду достать для любимой.
Дебаты состоялись на том самом участке земли, которую Барышев выбрал для строительства нового детского дома – так было задумано режиссером трансляции, чтобы подчеркнуть остроту момента. На импровизированной трибуне, сооруженной из досок, Антонов в пафосном черном костюме от Бриони и галстуке метался с микрофоном в руке перед Градовым, который предпочел для ответственного мероприятия джинсы и черный свитер.
Оператор едва поспевал за Романом.
– Надо обеспечить людей рабочими местами! – втолковывал немногочисленной массовке и телезрителям Антонов. – Для этого нужно строить за-во-ды! – Роман даже топнул ногой в запале. – Вот здесь, на этом самом месте, – он вонзил палец в пространство, указывая на деревянный настил, – я хотел построить новый завод на тысячу рабочих мест! Но его не будет! Эту землю продают!
В массовке раздался неодобрительный гул.
– Продают! – выкрикнул Антонов, вложив в это слово весь свой сарказм и презрение и метнув грозный взгляд на Градова.
«А вдруг она дебаты не смотрит, – подумал Юрий. – Вдруг она принципиально не смотрит программы, в которых участвую я?!»
От такой мысли ухнуло сердце и пересохло во рту. И вообще, с чего он взял, что, если станет мэром, – да хоть нобелевским лауреатом! – она постучит в его дверь промокшая, озябшая, с распущенными волосами?..
– Папа! – Марина вцепилась в руку отца. – Пап, ну что же Юра молчит?
Геннадий Валерьевич хмыкнул и прикурил «беломорину». Не нравился ему Юрка. Вялый какой-то.
Еще немного – и этот Антонов «уроет» его, оттянув на себя большинство избирателей. Он взял пульт и прибавил звук. И мысленно подстегнул Градова, о котором давно почему-то думал как о зяте: «Ну, Юрка, давай!»
Если бы вместо дебатов показывали футбол, он без стеснения закричал бы: «Обходи его!»
– Вы же прекрасно знаете, кому и для чего выделяют эту землю, – скованно сказал Градов. – Здесь будет новый детский дом. Трудоспособные взрослые могут позаботиться о себе, а дети-сироты – нет!
– Хорошо иметь московского покровителя-инвестора! – поставленным «театральным» голосом вскричал Антонов. – И наобещать можно что угодно, лишь бы теплое место занять! А люди как были без зарплаты, так и останутся!
Его пафос поддержали жидкие аплодисменты и крики «Верно!».
Марина опять схватила отца за руку.
– Папа, что же это делается?! Он не прав!
– Зато трещит как сорока, – проворчал Геннадий Валерьевич. – И пируэты, вишь, какие по сцене пишет… Эх, надо было Юрке бальными танцами перед выборами заниматься…
Тем временем на экране запойного вида мужик проорал:
– Правильно говорит Антонов! Что мне сироты?! О моих детях кто позаботится?!
– Да обходи ты его! – не выдержав, крикнул отец.
Но Градов вдруг отложил микрофон и ушел со сцены.
– Э-эх! – с досадой махнул рукой Геннадий Валерьевич, в сердцах затушил «беломорину» в старой мраморной пепельнице. – Пропал наш Юрка!
Марина встала и ушла, ничего не сказав.
А ведь могла бы вдохновлять парня на подвиги, с горечью подумал Геннадий Валерьевич. Один ее ласковый взгляд – и Юрка этого «радетеля народных чаяний» двумя словами уложил бы на лопатки!
Надя, собирая в сумку Ольгины вещи, обнаружила в шкафу картину – робкий, едва занимающийся рассвет.
Картина была написана маслом и отличалась от всех Ольгиных работ трогательной незавершенностью – словно художник торопился или боялся чего-то.
Впрочем, Надя точно знала – боялся. Ольга полтора года не рисовала. Столько же, сколько она убивалась по Димке.
Надя повесила картину на стену – прикрепила кнопкой с вызывающей оранжевой шляпкой. А чего красоту в шкафу зарывать? Пусть интерьер украшает. И напоминает – не способна никакая Оксана поставить крест на твоем таланте.
Только смерть может поставить точку. Только смерть. На таланте, любви и мечтах…
Ее мысли прервала Машка. Она подбежала, дернула Надю за руку и позвала:
– Теть Надь!
– Что, Машунь? Мама приехала?
– Нет. Компьютер сломался, – трагически сообщила Маша.
– Вирусов нахватали? – всполошилась Надежда. Она взяла Машу за руку и повела в детскую. – Пойдем, посмотрим!
Она ничего не понимала в вирусах, но не проявить к проблеме внимания не могла. Посмотрит и скажет – мастера позовем!
Ей бы обратить внимание на шкодное Машкино лицо, но она все еще была погружена в свои мысли.
Она зашла в детскую, деловито проверила вилку в розетке, поправила коврик под мышкой и уставилась в темный экран.
– Так… И что с этой железякой делать?
Наверное, надо было как-то по-другому спросить, потому что Костик и Маша переглянулись, а Дим Димыч так вообще прыснул.
Разозлившись на себя за то, что проявила такую некомпетентность, Надя резко нажала «enter». Экран вспыхнул, и с него, выпучив глаза, дал автоматную очередь зеленый чешуйчатый монстр.
Надя завизжала и отскочила, сбив стул. Дети захохотали. Повизгивая от смеха, Дим Димыч упал на кровать и уткнулся в подушку. Костик и Маша бросились убегать. Надя помчалась за ними.