– Испугались? – как ни в чем не бывало спросил он. Ольга слова не успела сказать, как он повесил сумочку ей на плечо и, наклонившись, взял за ступню и надел туфлю. – Это бомж, я ему денег дал, – беспечно сообщил Погодин. – Васей зовут, он представился…
– А вы? – только и смогла сказать Ольга.
– Что я? – Егор смеющимся синим взглядом уставился на нее.
– Вы ему тоже представились?
– Нет, я же говорю, денег дал…
Ольге стало вдруг стыдно – за свою панику, за малодушный побег, за туфлю, свалившуюся с ноги, и особенно за то, что она сама не догадалась дать Васе денег.
Разве может в старинном особняке обитать злодей? Только милое привидение, которому зачем-то необходимы деньги…
– Вы не предупредили, что экскурсия будет экстремальной!
– Извините. Я вообще-то планировал романтическую…
И опять этот синий обволакивающий взгляд, который в сочетании с двусмысленным заявлением не то чтобы смущал – приводил в смятение.
Снова захотелось позвонить Сергею и сказать, что она проваливает командировку, потому что… выглядит дурой и не знает, как себя вести.
– Пойдемте, – протянул ей руку Егор. – Экскурсия продолжается!
Петербург нетуристический был прекрасен.
В нем не было парадного лоска, зато оказалось больше тепла и души, недоговоренности, загадок и тайн, тонкого намека на вечность и неброской красоты…
В нем ощущалось что-то, от чего замирало восторженно сердце и опять – опять хотелось взять холст и краски и попробовать запечатлеть эту зыбкую, ускользающую в ту самую вечность призрачную красоту.
Это был совсем другой Петербург – с неширокими улочками, полуобвалившимися фасадами, выщербленными колоннами, фантастическими барельефами, узорчатыми карнизами, чередованием широких окон и узеньких бойниц…
Если бы не болела нога, если бы не шпильки, которые подворачивались и застревали в трещинах старого асфальта и редких «проталинах», мощенных камнем, Ольга ходила бы и ходила…
– Устали? – заметив, что она прихрамывает, спросил Егор.
– Нет! А еще… много?
– Значит, устали… – Он с сожалением взглянул на ее многострадальные ноги. – Еще один рывок, хорошо? Последний!
– Да сколько угодно! – через силу улыбнулась Ольга.
Нога болела так, что слезы наворачивались.
Она сделала шаг, два… и едва не упала. Егор подхватил ее, обняв за талию.
– Я просто ногу натерла, – Ольга попыталась высвободиться из его объятий, но сил не хватило, и больная нога опять подвернулась…
– Я же говорил, что лучше кроссовки, – совсем рядом с ее лицом произнесли губы Погодина и улыбнулись, обнажив ровный ряд белоснежных зубов.
Нужно было спасаться от этих слишком дерзких губ и командировку спасать – от излишней романтики, – но Ольга ничего не успела сделать. Погодин подхватил ее на руки и куда-то понес.
– Пустите! Поставьте меня немедленно! Вы что делаете?! – крикнула Ольга – глупо, очень провинциально крикнула, – потому что не знала, как пресечь романтические порывы Погодина.
– Я вашу ногу жалею! К тому же я обещал, что будет романтично!
Пришлось хватать его за шею, чтобы не упасть… Пришлось позволить ему донести себя до кафе.
В конце концов, успокоила себя Ольга, он совсем мальчик. Я не могу ему нравиться, потому что лет на десять старше. Он просто спасает мою ногу, и правильно делает, ведь я больше шагу ступить не могу…
Если бы не столики, накрытые льняными белыми скатертями, Ольга подумала бы, что Егор принес ее в картинную галерею.
На стенах висели пейзажи – удивительные, написанные легкими импрессионистскими мазками.
Ольга, прихрамывая, подошла к столику и села, не отрывая глаз от картин. В них чувствовалась одна рука, один взгляд на мир – талантливого, проницательного художника.
Погодин, заметив ее интерес к картинам, ничего не сказал, а протянул меню со своей обычной загадочной улыбкой.
И совещание не совещание, и кафе не кафе… Сплошные сюрпризы.
– Честно говоря, я так устала, что не могу сосредоточиться, – Ольга даже не стала открывать кожаные корочки с благородной потертостью. Она была не уверена, что это меню. Скорее – программа какого-нибудь поэтического вечера…
– Если позволите, я закажу на свой вкус. – Егор раскрыл корочки, пробежал глазами «программку» и продиктовал официанту, который незаметно вырос у столика: – Перепелиные яйца пашот, заливные пельмени по-славянски, цезарь и пятилетний брют. Вот так, незатейливо, но изысканно, – подмигнул он Ольге.
Когда официант ушел, Егор кивнул на картины.
– Константинов Андрей Павлович, – пояснил он. – Мой учитель. Я до выпускного класса ходил в детскую художественную школу. Андрей Палыч возлагал на меня большие надежды, мечтал, что я буду поступать в Суриковское училище.
– А вы?
– Испугался. Да и, честно говоря, не видел себя в будущем художником. Что это за профессия? Как конкретно я смог бы зарабатывать деньги? – Он бросил взгляд на картины, словно лишний раз убеждаясь, что этим не заработаешь.
– Да уж, рассуждения не мальчика, но мужа. То есть не художника, а бизнесмена, – усмехнувшись, поправилась Ольга.
– Вот именно, – сделав вид, что не заметил ее иронии, подтвердил Егор. – Поэтому образование у меня экономическое, занимаюсь гостиничным бизнесом, умею зарабатывать вполне приличные деньги.
– А идея с реставрацией? Это в вас художник все-таки проснулся?
– Может быть… – Погодин опять загадочно улыбнулся. – Вообще-то я ведь в этих домах гостиницы открывать собираюсь, а не музеи. Так что я если и художник, то новой формации. Не знаю, хорошо это или плохо.
– Мой учитель рисования тоже возлагал на меня надежды… А я сначала работала бухгалтером. Потом вот рекламой занялась. Тоже, можно сказать, современная форма искусства. Моего учителя звали Григорий Матвеевич, он уже умер… Я ему многим обязана. Может быть, даже всем, что у меня есть…
Он слишком пристально на нее смотрел. И как будто не слушал, а любовался.
– Извините… Я сейчас вернусь, – Ольга встала и, прихватив сумочку, пошла в дамскую комнату, краем глаза заметив, что официант уже расставляет заказ на столе.
Зеркало безжалостно отразило, что волосы выбились из прически, тушь немного размазалась, а лицо бледное от голода и усталости… Ольга сняла заколку, расчесалась, стерла яркую губную помаду и тушь.
Пусть теперь полюбуется.
Она усталая и не такая уж молодая женщина. Многодетная мать семейства. Она не сдержалась и рассмеялась – интересно, подхватил бы Погодин ее на руки, узнай он о четверых детях…
Сейчас она позвонит Сергею и скажет: «Люблю, приезжай, я покажу тебе нетуристический Питер, и мы обвенчаемся… нет, не в Исаакии, а в маленькой церквушке где-нибудь на Черной речке, и начнем все заново – нет, не с белого листа, но без прошлых обид»…
Ольга только взяла телефон, как он зазвонил у нее в руке.
– Да, Сереж! – откликнулась она.
– Оль, ты не звонишь, я волнуюсь…
– Прости ради бога… Я тут совсем дезориентировалась. Тут же белые ночи, так непривычно! Ты из-за меня не спишь?
– Да, я волнуюсь. Ты в гостинице? – В его голосе послышалась настороженность.
– Нет, что ты, я еще на работе, – она глянула на себя в зеркало и отчего-то смутилась, словно Сергей мог поймать ее на вранье. – То есть… в кафе, но это тоже часть работы.
– Понимаю, – вздохнул Сергей. – И как твои впечатления?
– Очень хорошие! – Ольга собралась с духом, чтобы сказать про церквушку, но Сергей перебил:
– Я очень соскучился, Оль! Послезавтра приеду! Целую! – и отключился.
Ольга бы сейчас многое отдала, чтобы выйти, а за столиком вместо Погодина – Сергей. И вот тогда можно и про церквушку, и про медовый месяц, и про новую жизнь – нужно только смотреть в глаза.
– Оля… Вы устали? У вас всегда такое мечтательное лицо, когда вы устаете?
Она не заметила, как оказалась за столиком, и, конечно же, перед ней сидел Погодин, а не Сергей.
– Я влюбилась, – доверительно сообщила ему Ольга.
– Не решаюсь уточнить…
– Мне всегда нравился Питер. А сегодня я в него просто влюбилась!
У Погодина на лице появилось легкое разочарование, будто он ждал другого ответа.
Еда в этом кафе оказалась такой же талантливой, как и картины…
Попытки найти работу заканчивались на первой фразе:
– Английским владеете?
Словно она в Лондоне устраивалась. Сенатором!
После примерно двадцатого звонка Надя отбросила трубку. Никому не нужны ответственные завхозы. Завхозы должны свободно говорить по-английски и владеть компьютером на уровне хакера.
Подошел Дим Димыч, взглянул на экран, где висел длинный список вакансий.
– Мам, ты играешь?
– Играю, конечно, – вздохнула Надя. – Только в свои игрушки.
Димка грустно вздохнул – очень уж хотелось ему погонять стрелялку, но пришлось взять мячик и пойти на улицу.
– Полей цветы! – крикнула ему Надя, взяла телефон и набрала Ольгу. Это был единственный шанс не услышать «английским владеете?»…
– Привет, Надюш! – услышала она радостный Ольгин голос. – Как ты?!
– По-разному. Но в основном – хорошо!
– А что не так?
– Английского не знаю!
– И я тоже, – засмеялась Ольга. – Но мне это не мешает жить! Вчера, представляешь, ногу подвернула, теперь хромаю…
– Ты что, пешком ходишь?
– Петербург изучаю, нетуристический. С директором Егором Погодиным. Знаешь, у «Солнечного ветра», думаю, скоро будет интересный заказ! Тебе продукты привозят?
– Мне даже цветы привозят!
– Правда?! – Ольга звонко расхохоталась. – Я так и думала! Пока, Надюш. Я позвоню обязательно!
Собравшись с духом, Надя опять позвонила по объявлению «требуется завхоз»:
– Водить машину умеете? – осведомился мужской голос.
– Конечно!
– А английским владеете?
– Только французским, – фыркнула Надя, нажимая отбой.
– Тебе отказали, – глядя поверх очков, сказала Галина Федоровна.
– Кто?
– А то ты не знаешь. Из органов опеки пришел ответ – тебе отказали! – Директриса бросила перед собой бумагу с печатью и размашистой подписью.