Но врачиха объяснила, что Гиппократ Гиппократом, а без полиса в больницу нельзя. Может, во времена Гиппократа и можно было, тогда ни у кого полисов не было, но сейчас-то – другое дело, в цивилизованном мире живем, гражданин, все должно быть по закону. Есть полис – есть медобслуживание, нет полиса – нет медобслуживания, вот так, и никак иначе.
Всех документов у Ольги была справка об освобождении, и врачиха, переписав данные, посоветовала Григорию Матвеевичу:
– Вы ее, если оклемается, отправьте на туберкулез провериться и на венерические, а то наплачетесь потом…
Три недели Григорий Матвеевич тащил Ольгу с того света практически за уши, колол антибиотики, купил у соседа-охотника пол-литровую банку дико вонючего, но исключительно полезного медвежьего жира и этим жиром Ольгу растирал, укутывал одеялом, вливал в рот горячее молоко – все с тем же медвежьим жиром… Заваривал в кастрюльке шалфей для ингаляций, заставлял дышать. Вскакивал по ночам, когда Ольга снова начинала бредить, давал жаропонижающее, поил, успокаивал, смачивал лоб и ладони водкой, чтобы сбить температуру… И болезнь потихоньку стала отступать.
К концу ноября Ольга достаточно окрепла, чтобы под руку с Григорием Матвеевичем гулять по двору. В декабре он сделал ей временную регистрацию (Стас Ольгу после развода из квартиры выписал), и она начала искать работу.
Ольга проштудировала все газеты с объявлениями о вакансиях, нашла несколько подходящих. Но на первом же собеседовании Ольге объяснили: претендовать на работу по специальности она больше не сможет – никогда и ни при каких обстоятельствах.
– Вы что себе позволяете, женщина?! – кадровичка даже пятнами пошла от возмущения. – Вы себе отчет вообще отдаете?! У нас тут приличное учреждение, а не бордель! Вы мне что в резюме написали?!
Ольга посмотрела в резюме, которое кадровичка брезгливо, двумя пальцами, держала у нее перед носом. Резюме как резюме, ничего выдающегося. Громова Ольга Михайловна, специальность – бухучет, стаж работы на должности главного бухгалтера – семь лет…
Кадровичка ткнула пальцем в нижнюю строчку: «С такого-то по такое-то временно не работала».
– Вы что же, милочка, думали, здесь дурачки сидят?! Думали, мы не проверяем, кого на работу берем?! Почему вы временно не работали, Ольга Михайловна? Сами скажете или мне вам сказать?! Так я скажу! Я все скажу! И в какой колонии вы отбывали наказание, и по каким статьям! Хороша бы я была, если бы воровку и мошенницу приняла на работу в бухгалтерию! Уму непостижимо. Уходите немедленно, пока я охрану не вызвала! И на будущее запомните: в приличное учреждение вам дорога заказана. Хорошо, если кто-нибудь согласится уборщицей взять. Да и то я бы подумала.
Ольга сунулась еще в несколько мест, но там было все то же самое.
Несколько раз она пыталась прорваться к Мишке в школу. Бесполезно. Школьный охранник ее просто вытолкал, чуть с крыльца не спустил.
Ольга стала караулить Машку возле детского сада. Закончилось это совершенно безобразной сценой.
Ольга пришла к концу дня и прохаживалась вдоль забора, стараясь не особенно лезть на глаза мамашам с детьми, выходящим из ворот. Она вышагивала туда-обратно, поджидая, когда приедут за Машкой. Кто ее забирает? Стас? Наверное, нет. Скорее всего, Светлана Петровна. Или эта его новая Зинка.
Из-за угла вывернула машина, и сердце у Ольги заколотилось. Это была машина Стаса. Не новая, на которой Стас отвез Ольгу в промзону «поговорить». Старая. Их семейная машина, верная лошадка с блестящими красными боками. На заднем стекле красовалась наклейка, которую Ольга когда-то собственноручно налепила: улыбающаяся детская мордаха.
Ольга спряталась за телефонную будку. Из машины вышла блондинистая девица в шубке, цокая высоченными каблуками, прошла в метре от Ольги. Пахнуло приторными духами. Так вот она, значит, какая, Зинка… Ольга закурила и стала ждать.
Минут через пятнадцать Зинка появилась снова. На этот раз она вела за руку Машу.
Машка вырывалась и канючила:
– Не хочу!.. Не пойду!..
Девица тянула ее к машине и пыталась задобрить:
– Мы с тобой сейчас на машине поедем. К папочке поедем! Все хотят на машине ехать!
– А я не хочу! Я Мишке хотела картинку подарить! А ты меня забрала, я дорисовать не успела!
– Ну, дома дорисуешь.
– Дома мне никто не помогает, – не унималась Машка. – А в саду воспитательница помогает! Я в садик хочу! Не хочу домой!
Зинка закатила глаза, скривилась:
– Как же ты мне надоела!..
Машка мгновенно выдернула руку:
– Ты мне сама надоела! Я все папе расскажу!
Зинка тут же включила задний ход:
– Знаешь что? Давай мы сейчас поедем к папочке, а по дороге я тебе чупа-чупс куплю. Хочешь? С игрушкой?
– Хочу. Только купи два. Мишка тоже хочет.
– Ладно. Куплю два.
– А жувачку с принцессами?
– Какую еще жвачку?
– Говорю же, с принцессами!
– Посмотрим.
– Не посмотрим, а жувачку я хочу!
Девица снова ухватила Машку за руку, и они, продолжая торговаться за жвачку с принцессами, направились к машине.
Ольга все стояла за телефонной будкой – ноги будто к земле приросли. Девица вытащила ключи, пискнула сигнализация. Божечки! Да что же она стоит-то?! Они же уедут сейчас.
Ольга кинулась вслед за дочкой:
– Маша! Машенька!
Машка обернулась, замерла на месте с открытым ртом, попятилась:
– Мама…
Зинка среагировала моментально. Увидев бегущую к машине Ольгу, она ухватила Машку за куртку, запихнула в машину и встала перед дверью, загораживая Ольге дорогу. Ольга пыталась ее оттолкнуть, выкрикивала что-то совершенно бессвязное, звала дочь. Зинка хватала Ольгу за руки и орала:
– Помогите! Милиция! Она ненормальная! Кто-нибудь! Позовите милицию!
Ольга как-то исхитрилась оттереть Зинку от машины, принялась дергать дверцу, царапаться в стекло.
– Маша, это я, я вернулась! Машка! Я скоро тебя заберу! И Мишку заберу!
Машка сидела, забившись в угол, и смотрела на Ольгу круглыми глазами. Ольга прижалась к окошку – губами, ладонями, но тут Зинка, продолжая выкликать милицию и орать, что на нее напала ненормальная бандитка, ухватила ее за волосы и оттащила в сторону.
Набежали люди, вокруг машины образовалась небольшая толпа, какой-то мужик поймал Ольгу сзади за локти. Зинка, воспользовавшись паузой, быстро юркнула в салон и с места в карьер газанула. Ольга вывернулась, оставив в руках у мужика пальто, побежала вслед за машиной. Взвизгнули тормоза. Ольгу швырнуло на тротуар. Она открыла глаза и увидела у самого лица бампер.
– Ты что?! Ты дура совсем, под колеса кидаться?! А если б я затормозить не успел?!
Водитель «Жигулей», белый как мел, высунулся из окна:
– А если б я убил тебя, дуру?!
«Дура» медленно поднялась, повернулась к нему и сказала:
– Это было бы просто прекрасно!
– На площади рядом с елкой каток залили. Обещали, что в Новый год будет фейерверк, Дед Мороз со Снегурочкой и катание на санях.
Григорий Матвеевич водрузил на макушку елки рождественскую звезду, слез с табурета и принялся обкладывать крестовину ватой.
– Ну вот… Еще серпантину – и будет у нас с вами, Олечка, не елка, а настоящее произведение искусства!
Ольга лежала на диване, уткнувшись носом в стену, прижимала к животу плюшевого слона с оторванным ухом.
– Оленька, может, кофейку? Я за молоком свежим сбегал, принес. Из бочки…
– Спасибо, Григорий Матвеевич. Что-то не хочется.
– А как насчет прогулки? Снег выпал. Морозец приятный такой. Пойдемте?
Ольга повыше натянула одеяло:
– Нет. Я полежу.
Григорий Матвеевич сел на краешек дивана:
– Оля, так нельзя! Вы себя погубите! Сколько можно лежать?!
Ольга перевернулась на спину, пристроила слона на живот.
– Григорий Матвеевич, а помните, как вы этого слона Машке купили?
– Помню. Оля, надо встать!
Но Ольга его не слушала.
– Машка в детском саду боялась деревянного коня. Никто не боялся, а она боялась. Вот дурочка. Разве можно бояться… деревянного коня?
Григорий Матвеевич покачал головой:
– Трусость – худший из человеческих пороков, еще Михал Афанасьевич писал! Кто коня боится, а кто на улицу выйти.
Ольга снова отвернулась к стенке.
– Перестаньте. Я просто хочу немного полежать.
Но Григорий Матвеевич решительно сдернул одеяло.
– Не могу! Перестать – не могу! Ну-ка, поднимайтесь, поднимайтесь!
Он усадил Ольгу на диване, сунул под ноги тапки.
– Немедленно одеваться, обуваться и гулять! Пять минут на сборы.
Ольга вытащила из-под скомканного одеяла слона, снова прижала к животу.
– Он сказал, родительские права отнимут…
Григорий Матвеевич насторожился. Что за новость? Как это – права отнимут?
– Не могут они у вас права отнять. Нечего и волноваться! По закону…
– Закон у кого в руках, того и защищает.
Ольга снова завалилась на диван. Григорий Матвеевич осторожно тронул ее за плечо:
– Может, мне сходить, поговорить с ними?.. Не звери же они, люди. Как же детям без матери?
– Вы ведь уже ходили, Григорий Матвеевич. Два раза ходили. Ничего у нас с вами не выйдет… Нечего и стараться.
Ну что тут будешь делать? Что за люди, нет, что за люди эти ее родственники! Не люди – кальмары! Учитель погладил Ольгу по голове, словно она была маленькой девочкой:
– Оленька, так нельзя! Я знаю, вы нежная, добрая… Но тут ведь – как на войне, Оленька. Даже если нет надежды – нельзя сдаваться, непозволительно. Вам надо сильной стать, самой сильной, ради детей, Оленька! Если вы не справитесь, они-то уж… Так-то… Что же им теперь?! Пропадать совсем?
Ольга потеребила слоновье плюшевое ухо, потом решительно спустила ноги с дивана, стянула со стула кофту:
– Хорошо, Григорий Матвеевич. Пойдемте погуляем. Поглядим, что там за каток на площади.
…Седьмого января, в самое Рождество, Григорий Матвеевич вернулся с этюдов и увидел, что Ольга собирает вещи. Значит, все же решилась ехать. Учителю это ее решение категорически не нравилось. Последние три дня они спорили до хрипоты, он исчерпал все разумные аргументы, но Оленьку так и не убедил.