— Серьёзно? — усмехается Паша. — А что главное? До тридцати лет сидеть в общаге и грызть сухари? И ждать пока кто-то за тебя эти деньги заработает?
От возмущения я выпрямляюсь в кресле. Смотрю на него гневно. Это то, что он обо мне думает?
Обуза, дура, теперь ещё и меркантильная содержанка?
В глазах собираются слезы обиды и злости. Разве я дала повод так думать о себе?
— За меня никто никогда не решал проблемы! — хрипловато кричу я. — И мне хватает моей зарплаты! Может мои достижения по твоим меркам…ничтожные, как и я сама…
— Я этого не говорил, — ледяным тоном перебивает он.
Продолжаю кричать, потому что я ещё не закончила:
— Но я добилась всего сама! Своим трудом! И добьюсь ещё больше, потому что верю в себя, ясно тебе?!
Смотрю вперёд, шумно дыша. Я так разнервничалась, что меня немного трясёт.
Я знаю где мы.
— Останови здесь…у тротуара… — требую, махнув рукой на окно.
Я не могу разреветься прямо в машине. Я привыкла переживать трудные времена в одиночестве.
— Я не собираюсь тебя тут высаживать, — отрезает он.
— Я знаю дорогу, я не настолько тупая. ОСТАНОВИ!
— Бл******ть… — стонет он, закатив глаза.
— Останови, Благов! — снова кричу я. Не могу ни секунды больше тут быть. — Быстро!
С последним словом из глаз брызгают слезы. Зло утираю их рукавом.
Ему плевать на то, что я говорю. Кто будет слушать дурочку КАтенка? Её только тра*ть хорошо!
Отстегиваю ремень дрожащей рукой и снова кричу:
— ОСТОНАВЛИВАЙ!
— Успокойся, — властно велит этот супер успешный придурок. — Я тебя довезу до дома, мы почти приехали.
— ОСТАНОВИ МАШИНУ! ТЫ вообще меня слышишь?! — ору я от бессилия.
— Катя…
— ОСТАНОВИ!
Он с рыком ударяет по рулю рукой и даёт поворотник.
НАКОНЕЦ-ТО.
— Ты, блин, голая, куда ты пойдёшь? — шипит он, резко тормозя.
Не твоё дело.
Сразу открываю дверь.
В мой локоть впиваются жёсткие пальцы. Благов дёргает меня на себя так, что наши носы почти соприкасаются, и говорит сквозь сжатые зубы:
— В чём я не прав? Думаешь я не знаю, почему ты в институте осталась?
— Ты ничего обо мне не знаешь, — хрипло отвечаю я, пытаясь оттолкнуть его руку, но он смыкает пальцы ещё сильнее.
— Ты осталась, потому что там всё просто и понятно. Гораздо труднее в реальном мире, да, КАтёнок?
По моей щеке катится слеза. Может и так. Может я пригрелась на кафедре и не хотела уходить. Я там чувствовала себя как дома. Но, я ни о чём не жалею.
— Не все такие крутые, как ты или с кем там ты меня сравниваешь, — проглотив всхлип, шепчу я. — Может я и боюсь чего-то, может я дура, но мне не нужно колесить по свету, чтобы быть счастливой, понял? У меня есть все, что мне нужно прямо там, где я есть сейчас!
Его глаза загораются упрямством. Нет, он не станет извиняться.
А я не могу вот так взять и забыть этот разговор. Чувствую себя каким-то жалким неудачником и ничтожеством. Я столько сил потратила на то, кем сейчас являюсь. И всегда гордилась этим. Мои родители тоже гордились. У меня нет связей, нет никого. Я в этом городе ОДНА. И я живу так, как подсказывает сердце!
С силой дёргаю руку. Он отпускает.
Выпрыгиваю из машины, чуть не переломав ноги. Накидываю на голову капюшон и топаю так, будто у неня не сгибаются колени. Его толстовка достаёт мне до середины бедра. Вместе с золотыми туфлями это выглядит так, будто я проститутка. И на мне нет белья. Об этом никто не узнает.
Поскуливаю и всхлипываю, глядя себе под ноги. Я не хочу плакать. Это так дурацки. Но слёзы всё бегут и бегут. Может это от того, что они были близко все эти дни?
Добегаю до общежития за десять минут. На стоянке возле шлагбаума стоит чёрный Ренж Ровер с включенными фарами. Прохожу мимо и быстро скрываюсь за тяжёлой стальной дверью.
Я не знаю, что мне теперь делать.
Он уж точно за мной бегать не станет. И я тоже не стану.
Поднимаюсь на третий этаж, благодаря Бога за то, что никого не встретила в секции. Не хочу вопросов от своих соседей. В таком состоянии я могла бы и нагрубить.
В моей комнате темно и прохладно, потому что я не закрыла окно.
Не включая свет опускаюсь на пол и обхватываю колени руками. Тихо плачу, гладя рукав большой тёплой толстовки.
Смотрю на привычную обстановку, покрытую вечерними сумерками. Шкаф, стол, кровать. Всё в идеальном порядке.
Никогда я ещё не чувствовала себя здесь так одиноко.
Глава 15
— Пффф…ну и жарища!.. — негодует Света, обмахиваясь буклетом собачьего приюта.
Киваю, погружённая глубоко в себя.
Линзы моих солнечных очков окрасили окружающий мир в ностальгический сепий.
Только этого ещё не хватало.
Зло закидываю их на голову, чтобы вернуть яркий летний день.
На меня теперь влияет абсолютно всё. Любая неосторожная мысль может вызвать хондру и меланхолию.
Я даже не помню, когда ела последний раз.
Ну почему я такая эмоциональная идиотка?
Почему я, чёрт возьми, опять на грани слёз?
Просто сегодня особенный день.
Сегодня у Благова день рождения.
Вот в такой чудесный летний день появился на свет маленький сморщенный и, возможно, немного желтушный Благов. Вопящий и уже мною недовольный.
Я не знаю где и с кем он сейчас. Определённо, не со мной. Сглатываю предательский комок в горле и поджимаю губы, чтобы они не дрожали.
Возможно, когда кровообращение в его голове восстановилось он решил, что я, такая какая есть, ему не подхожу?
Вполне возможно, он прав. Как он может полюбить меня, имея такое представление обо мне как о человеке и индивиде?
Если бы у меня была бутылка, я бы её разбила.
Только он может вогнать меня в такие душевные терзания.
Чтоб тебя, Благов!
Два дня от него ничего не слышно. Ведь он ещё вчера должен был вернуться из своей поездки.
С досадой стираю тыльной стороной ладони пот со лба и смотрю на Свету в поисках моральной поддержки.
Она сидит на парковой скамейке, закинув одну ногу на другую. Стопа, обутая в шикарную полупрозрачную лодочку на восьмисантиметровой шпильке, мерно покачивается в такт какой-то военно-патриотической музыке, льющейся из динамиков. Её волосы пламенными волнами переброшены через одно плечо. На ней платье с запахом и вырезом, в котором мужские глаза могут потеряться и вообще никогда не найти дорогу домой.
Собственно, это и происходит с моим дипломником Вадиком, который помогает мне распаковывать буклеты, срывая с увесистых стопок коричневую обёрточную бумагу. У него такой пустой взгляд, который бывает у мужчин, когда они раздевают женщину глазами.
Сейчас два часа дня. У моих студентов началась сессия, поэтому после обеда я, как правило, свободна. Конечно, я бы предпочла иметь больше рабочих часов и больше студентов, но пока приходится довольствоваться тем, что есть.
Чувствую, как по спине стекает капелька пота. Поднимаю голову и смотрю на небо, сощурившись.
Ни облачка.
Возвращаюсь к своим обязанностям.
На сегодня была запланирована наша волонтёрская акция, и мы с ребятами решили разместиться в парке недалеко от здания института, потому что так было удобнее всем. Нас здесь пятеро, помимо Светы. Я, Вадик и три девочки-первокурсницы.
Я специально попросила ребят одеться представительно, чтобы выглядеть престижнее в глазах прохожих. Сама я выбрала костюм в чёрно-белый рубчик, состоящий из пиджака и брюк, а также белые туфли на каблуке.
Мне очень жарко.
— …давайте не будем сильно расходиться, — встряхнувшись, говорю Вадику, вкладывая в его руку стопку буклетов.
Вадик — очень хороший паренёк. Я слышала, что он работает ассистентом какого-то рокера. Думаю, это интересно.
Осматриваюсь.
Указываю рукой на большой арочный тоннель за своей спиной и, откашлявшись, говорю:
— Вы станете с той стороны арки, а мы со Светой с этой. Тогда люди будут немного толпиться возле нас.
— Угу, — отзывается Вадик, поправляя свои авиаторы. — Чистый маркетинг…
Улыбаюсь.
Совершенно верно.
Света тоже элемент моей стратегии. Не думаю, что мимо неё хоть один мужчина пройдёт. Я не стала открывать ей своих корыстных интересов.
Вадик уходит вместе с девушками, бросив на Светины ноги липкий взгляд.
— Ты сделала пожертвование? — тихо спрашиваю подругу, ткнув пальцем в небольшой опечатанный прозрачный ящик, на котором большими буквами написано название благотворительного фонда.
Это сбор пожертвований на лечение школьника из Рязани в рамках ещё одного волонтёрского проекта, в который я вступила недавно. Его руководитель — мой одноклассник, и я могу быть уверена, что собранные мною деньги пойдут по назначению.
Накидываю на шею бейдж со своим личным номером волонтёра и телефоном, по которому можно связаться с руководителем фонда. Натягиваю на лицо вымученную улыбку и спрашиваю Свету, оправив пиджак:
— Ты бы дала мне деньги?
Она окидывает меня критическим взглядом и демонстративно достает из своей сумки кошелёк. Проталкивает в прорезь пятисотрублёвую купюру, демонстрируя свеженький маникюр, и мрачно замечает:
— Ощущение, что ты их на собственные похороны собираешь.
— А так?.. — спрашиваю, состроив самую фальшивую улыбку из когда-либо рождённых.
— Щас блевану… — ворчит Света, вставая.
Подхватываю ящик на руки и иду на выбранную позицию.
— Что опять твой Благов натворил?.. — топая следом, спрашивает подруга.
Останавливаюсь в тени огромных клёнов и, внутренне сжавшись, говорю:
— Он…не мой…
— Ну, да, как же. А этот засос на шее? Узнаю его рот, — фыркает подруга, обворожительно улыбаясь проходящему мимо мужчине. Протягивает ему брошюру, со словами. — Поддержите бедных животных, чтобы они не остались без дома…
Думаю, он принял бы от неё даже сибирскую язву в подписанном конверте.
В волнении накрывая пальцами фиолетовую отметину. Вообще-то, я его замазала. Его что, все видят? В панике осматриваюсь, будто это чем-то поможет. Перед глазами встаёт тот самый рот, который наградил меня этим пошлым подарком. Очень жадный и очень чувственный рот. Тот самый рот, который умеет парой фраз спустить меня с