Моё мнение? Разве у меня были с ним проблемы? Да, наверное были. Ему я вообще противостоять не могу. Его мнение и взгляды на жизнь слишком твёрдые. Подавляющие меня. Я никогда ему противостоять не смогу…или смогу?
Больше не могу терпеть. Склоняю голову и целую его. Наши зубы ударяются друг о друга, но это только на секундочку, потому что наши губы знают друг друга наизусть. Они сминают друг друга и подстраиваются друг под друга. И наши языки тоже. Медленно и так нежно. Это как заниматься любовью, только губами. Благов притормаживает, оставляя на моих губах обжигающие покусывания и бормочет:
— Последний раз спрашиваю, пойдёшь ты со мной или нет?..
Роняю голову на широкое плечо.
— У меня акцент… — решаю напомнить я, жмурясь и пряча лицо в ямочке между его плечом и шеей.
Паша смеётся, откинув голову на подголовник.
— Ммм… — выдыхает он, поднимая и опуская грудь вместе со мной. — Мне пох*р, ты ещё не поняла?..
Глава 21
Гробовую тишину столовой нарушает только мерное постукивание о тарелку приборов Егора Благова, который демонстрирует мне свой прекрасный здоровый аппетит. Будто он молодой и растущий организм, а не двухметровый (условно) лоб с таким же размахом рук.
За большим круглым обеденным столом мы с ним вдвоём.
Сегодня на Егоре светлые летние джинсы с дырками на коленях и джинсовая рубашка с закатанными рукавами. Возможно, эту рубашку можно считать данью уважения родителям, я не знаю, но бардак на его голове сводит это старание на «нет».
Гоняю по тарелке королевскую (разумеется) креветку, не в силах запихнуть её в себя, и постоянно кошусь на оригинальную двустворчатую стеклянную дверь в деревянной раме.
Паша уже больше получаса разговаривает с родителями, и я вижу в этом какой-то зловещий знак.
— Ешь, давай, — тянет Егор, тщательно и терпеливо пережевывая еду, демонстрируя собственный совет. — Хватит креветку мучить.
— Ты же всё уже съел… — отвечаю, рассеянно переведя глаза на большое кухонное окно.
Оно выходи на реку и честно, на балкон этой квартиры я не выйду НИ ЗА ЧТО и НИКОГДА! Скорее всего, я там умру от разрыва сердца, потому что у меня голова кругом, когда я прикидываю на каком расстоянии от земли мы в данную минуту находимся.
— Ну, а че? Я большой мальчик, — двусмысленно поигрывает бровями Егор.
Фыркаю, закатывая глаза, и откидываюсь на спинку стула, кладя приборы на тарелку.
Здесь четыре комплекта для каждого гостя.
Хай-лайф (шутл. избранное общество, ЭЛИТА, сливки общества. — Прим. автора).
В лучших традициях.
В этой квартире вообще все в лучших традициях. Думаю, здесь не меньше четырёх комнат. Интерьер тонко выдержан в стиле тридцатых годов. Тяжёлая основательная мебель, медные дверные ручки, старый паркет на полу, картины и фотографии на стенах. На нескольких я совершенно точно узнала главу МИДа, а на одной из них он был в компании всей семьи Благовых. И это только здесь, в столовой. Какие сюрпризы ждут меня в других комнатах?
Честно говоря, я не совсем этого ожидала. Я ожидала чего-то более пафосного и помпезного, а это место пропитано собственной историей.
Благовы-старшие были, мягко говоря, обескуражены моим появлением.
Мать Паши на меня даже ни разу не взглянула и вряд ли запомнила моё имя, но, судя по тому, как горят мои уши, моё появление не осталось незамеченным.
Я очень сомневаюсь в том, что Пашу кто-то может отчитывать, но я понятия не имею, какие в его семье взаимоотношения и традиции. Я не успела ничего понять, потому что они сразу же удалились в кабинет.
Его родители вполне соответствуют этому месту.
Отец — высокий статный мужчина за шестьдесят в джинсах и голубой тенниске.
Очень спокойный и неторопливый.
Проницательные карие глаза быстро осмотрели меня с головы до ног, и я уверена, в этот же момент обо мне было составлено развёрнутое первое впечатление, которое, как известно, остаётся с человеком навсегда.
Я не заметила между отцом и сыном сильного сходства, возможно потому, что черты лица высокопоставленного дипломата сильно изменены временем.
Мать Благовых — миниатюрная блондинка тех же лет. Средней комплекции и в блузке Шанель. Именно эта эмблема украшает пуговицы. Я уверена — это не подделка. Она очень ухоженная и очень хорошо сохранилась. Я думаю, свою роль в этом сыграло испанское солнце и чудеса современной косметологии. Черты её лица заострённые, губы тонкие. На неё мой Благов тоже не похож. Он у меня сам по себе. Особенный.
На кого будет похожа наша Хромосомка?
Господи!
Я должна прекратить!
Возможно, у меня в животе пусто. Просто, ещё утром для меня мой новый жилец не имел особого значения, а теперь имеет! И с каждым часом всё больше и больше.
Я хочу…от Паши ребёнка.
Сейчас мысль об этом вызывает во мне прилив восторга. Мой маленький Благов. Вернее наш.
Это так глупо и незрело. Легкомысленно. Но, ведь дети рождаются от любви, разве нет?
Почёсывая пальцами живот, смотрю на то, с какой естественностью шалопай-баскетболист орудует ножом для рыбы, отделяя филе от хребта с хирургической точностью и непринуждённостью. Будто каждый день обедает в обществе английской Королевы.
Почему я раньше не замечала за ними этой неброской интеллигентности?
Подпрыгиваю от неожиданности, когда распахивается дверь. В комнату, подсвеченную ярким обеденным солнышком, врывается хозяйка.
Сажусь прямо, нервно разглаживая салфетку, лежащую на моих коленях. От напряжения и долгого ожидания у меня заходится сердце. Я очень волнуюсь. Это такой важный момент для нас с Благовым, ведь эта женщина — его мать. Если он её любит, я бы тоже хотела её полюбить. Мы с Хромосомкой хотели бы, исправляю себя.
Лилия Павловна стремительно проносится мимо, оставляя за собой шлейф глубокого насыщенного парфюма, и опускается на свободный стул рядом с Егором, ни на кого не глядя.
Лицо её раскрасневшееся, губы поджаты.
Следом в комнату входят мужчины.
Наблюдаю за ними, ожидая чего угодно. Благов совершенно невозмутим. Он опускается на стул, рядом со мной и хватает стакан с водой.
Его отец спокойно улыбается нам всем, в том числе мне, от чего я улыбаюсь в ответ. Его улыбка искренняя, и я уверена — у него куча мыслей в голове, совершенно не касающихся меня или того, что его сын за неделю сменил одну девушку на другую.
Он садится рядом с женой, которая отрывистыми движениями накладывает себе салат. Интересно, это всё готовила она?
— Как мне увидеть твою игру? — резко спрашивает она Егора. — Пока мы не уехали, хочу сходить.
— Обыкновенно, — пожимает плечом тот. — Завтра в пять вечера, билеты пришлю на почту.
— Олег, налей вина, будь добр, — обращается она к мужу, продолжая накладывать себе еду. — Хочу выпить за сына. Спасибо, что приехал вчера, когда мы с отцом тебя ждали.
— Пожалуйста, — мрачно отзывается Паша, поднося к губам стакан.
Поднимаю на него глаза, испытывая неловкость.
Меня толком никому не представили, и я не знаю, как себя вести.
Паша делает большой глоток. Его кадык дергается, жилы приходят в движение.
Перевожу взгляд с него на присутствующих.
— Катя, тебе налить вина? — любезно интересуется Олег Алексеевич.
Чувствую волнение и краснею, потому что он смотрит мне в глаза, терпеливо ожидая ответа.
И он назвал меня по имени.
От него исходит особая аура. Одновременно простота и НЕ простота. В глубоко посаженых карих глазах столько мудрости и понимания. Словно он меня насквозь видит, как и многие вещи в этом мире.
Бросаю быстрый взгляд на Пашу. Он пьёт воду огромными глотками, полностью отдав себя процессу.
Снова смотрю на Олега Алексеевича и, откашлявшись, говорю:
— Эмм…нет, спасибо…у меня ещё дела…
Не думаю, что моей Хромосомке понравится алкоголь.
Кажется, я начинаю сходить с ума.
— Это марочное вино, Итальянское, — терпеливо объясняет мне мужчина. — От одного бокала ничего не случится…
— Я…на диете, — нахожусь, отводя взгляд.
— Понял, не дурак… — разводит он руками. Уж не знаю, что он там понял, но он хитро улыбается и обращается к сыну. — Павел, тебе налить?
— А у меня почему не спросишь? — строит обиженку Егор, не выходя из образа дуралея.
— Я за рулём, — флегматично отвечает Паша, хватая брускетту с хамоном.
— У тебя режим… — поясняет отец Егору, возвращая бутылку на место.
— Ну, так от одного бокала ничего же не будет! — преувеличенно возмущается тот.
Отец семейства улыбается. Сдержанно и для себя.
— Что ж, давайте выпьем… — поднимая свой бокал, говорит он. — За тебя, сын, за твоё здоровье и семь футов под килем…
— Я тоже хочу сказать! — жёстко встревает Лилия Благова, сверля Пашу глазами. — За тебя, сынок. Пожалуйста, не забывай, что у тебя есть родители, и навещай их хотя бы ИНОГДА! Мы твоя семья — главная опора в твоей жизни, не забывай об этом и не забывай нас.
— Я тоже хочу сказать, — не менее жёстко чеканит Паша, глядя в глаза матери. — За мою семью. Я надеюсь, моя семья уважает моё слово и мои решения, потому что для любого человека это самый главный показатель становления личности.
— Я тоже хочу сказать, — разминая шею, говорит Егор. — За мою семью. Хочу напомнить своим родителям, что Я тот сын, который их никогда не забывает и регулярно навещает, но теперь реже, потому что у меня сборы…
Я начинаю хохотать.
Вот честно, я просто смеюсь до слёз.
Я была так напряжена в процессе этой словесной дуэли, но, этот балбес умудрился всю драму убить.
— Я…о…Господи…извините… — бормочу, хрюкая в свой кулак.
Это так неловко…
Бью себя по груди, будто пытаюсь откашляться.
Может, здесь все такие идиоты, что примут мой смех за бронхит?
Моё нервное напряжение, прямо-таки, трансформируется в хохот и я, не имея сил сдержаться, запускаю в Егора свою тканевую салфетку прежде, чем успеваю об этом подумать.