Солнчится Гения терем!
Люди! в мой терем уверьтесь?
– «Верим в Олимпова, верим!»
Интерлюдия
Эмпиреи – эмблема феургий,
Силуэт сабеизма фетиша.
В роднике вдохновенных вальпургий
Ищет лунное сердце финиша.
Электрический пламень миража
Обезкрайнил кудрявые спазмы
И волна вольной волнью виража
Метит путь из огня протоплазмы.
Искрострунный безгрезия крензель
Тки, шутя, экзотичную гибель.
Позвони литургийных бурь вензель
И себя светом солнечным выбель.
Музыкальных религий хоругви
Нюансируют в радужной гамме.
Мы – поэты, пророки, хирурги –
Молньеносно играем богами!
Эван, Эвоэ!
«Созвездья Лиры, созвездья Лиры».
«Эван, Эвоэ! – вперед, вперед».
Жонглеры-нервы – безумий ветры
Офимиамен Вселенной путь.
Струите грезы в гаремы света, –
Грозою слова червонит грусть.
Хвалебнят гномы. Молебнят ладон.
Жонглеры-нервы – умолньте шаг.
Звучат созвездья мирами радуг
И солнчит чувства электромаг.
Мой Бог зарничит эфиры молний.
В садах надзвездий бряцанье лир.
Жонглеры-нервы – плывите взволно,
Играйте в звезды – иллюзий пир…
Ликуйте люди, – обратнят нервы.
Порфирит матовь волшебных рун.
Мир Футуриста в огнях Минервы.
Жонглеры-нервы – созвездья струн!
Абан
Лев – медный сон пустынь, – горит безлюдий блюдо,
Мираж – тропический обман.
Шатровый караван, горбатого верблюда,
Ведет гранатовый абан.
Ползут созвездия по бархату индиго,
Луна – янтарный апельсин.
В сонь, страуся, моргнет седая тень дигдиги.
Спит ветрогон – сухой хамсин.
Оазис – гамаюн, кудесно успокоясь,
Младенчит пальмное окно.
Издальни дробнит звон – пустынный богомолец, –
Опеньяв молчное зерно.
Флюидвые волхвы, павлины волшебной пальмы,
Качелят радуг барабан.
Футурная весна безпланнит толпы – цамы…
Крылатит Вечности Абан!
Шмели
Шмели серебросные крылят, ворча бурунами,
Смеются броской солнечью над людными трибунами.
Пилоты смелоглазые, шмелей руководители,
В безветрие стрекозятся в эмалевой обители.
Небесная игуменья – симфония влюбления –
Молчит молчаньем траурным в друидном отдалении.
Бурлится шум пропеллеров. Глаза толпы овысены.
Восторгом осиянная сверкает солнца лысина.
Ослабли нервы летные. Пилоты жутко ерзают.
Летят к земле. Встречайте их рукоплесканья борзыя!
Тройка в тройке
Тройка в тройке колокольной.
Громко, звонко пьяной тройке.
Колокольни колокольней
Колокольчик бойкой тройки.
В тройке тройка пой, как тройка,
Звонко громко, пьяно, тройко!
Колокольчик колокольный
Колокольни, колокольней!!!
Колокольчик звонче тройки.
Колокольня колокольни!
Тройка тройкой колокольней!
В тройке тройка пьяной тройки.
Случайные
Амурет Игорю Северянину
Танцуй торжественней, – пророк,
Воспой Кудесному эксцессы,
Воспламеняющим экспрессом
Экзальтированных сорок.
Проснется Мир на лире мира,
Венок оденет Ниобей,
Друг, молодой луной вампира,
Себя собою не убей.
Волнуй толпу, зови к волне,
Качай качель, качель экстазы, –
Сверкнуть рубины и топазы,
Как привиденья в лунном льне.
Мечта звенит опушкой леса,
Околокольченным Венцом.
Душа испанской догарессы
В тебе буянится ключом!
Эскиз
Тепло в Июне, воздух чудный,
Под вечер грезит коростель
И пеленою изумрудной
Травы ослезена постель.
Вдали плывет над плоскогорьем
Завечеревший серп луны.
В слезах долина, точно в горе,
Полна небесной тишины.
Селенье спит, душе не спится,
И чуда ждет – и мнится в тишь –
Вот-вот примчится колесница
В эдемы рая улетишь.
Амфиан Решетов
Тревожный закат
В небе тревожный закат.
Тучи в багряном вине.
Птицы на отдых летят.
Кто-то далеко-далеко,
Кто-то на белом коне
Скачет вдали одиноко.
Овцы на мглистой дороге.
Листья дрожат в полусне.
Сердце в великой тревоге.
В круге я темном и тесном
Жажду я светлой струи.
Мысли о Нем, Неизвестном,
Тяжкие мысли мои.
Теос
«Ego»
В страшную грозу – бурю родилось оно, это маленькое ничтожное «Я».
Оно родилось, но его не было для него самого: для его сознания.
Для окружающих его оно представляло желанную и ожидаемую игрушку-ребенка, для родных наследника и представителя рода, но для «себя» оно было непонятно. Мирно текли годы детства этого «Ego», и хотя он при всяких обстоятельствах называл себя: «Я, меня, мне», но все не мог понять: почему он, такое же «Я», как и другие, отделен от них, а иногда даже и враждебен им. Почему это?
Прошли школьные годы, он учился и жаждал знать все. И вот оно пришло – это всезнание.
Но было бы лучше для него – не узнавать этого всего!
Отжившие и жившие философы прошли через его сознание, научные выводы и глубокие впечатления жизни вторгнулись в его «Я»… и терзали, и ломали, и насиловали его безжалостно.
Знание только издали хорошо! Принятое в Себя, как сильно действующее средство, оно убивает или переделывает наше «Ego».
Счастлив тот, кто найдет в нем счастье; горе тому, кто не перенесет и не усвоит всего им воспринятого! Данный «Ego» был счастлив в этом: он понял Мир, Жизнь и Человечество и остался жить во имя Их: этого непонятного Мира, роковой случайности жизни, и однообразного, хотя и кажущегося разнообразным, Человечества.
Вадим Шершеневич
«Толпа гудела, как трамвайная проволока…»
Толпа гудела, как трамвайная проволока,
И небо вогнуто, как абажур…
Луна просвечивала сквозь облако,
Как женская ножка сквозь модный ажур.
И в заплеванном сквере среди фейерверка
Зазывов и фраз, экстазов и поз –
Голая женщина скорбно померкла,
Вставь на скамейку в перчатках из роз.
И толпа хихикала, в смехе разменивая
Жестокую боль и упреки – а там
– У ног – копошилась девочка сиреневая
И слезы, как рифмы, текли по щекам.
И когда хотела женщина доверчивая
Из грудей отвислых выжать молоко –
Кровь выступала, на теле расчерчивая
Красный узор в стиле рококо.
Vita nova
Руки луна уронила –
Два голубые луча.
(Вечер задумчив и ясен!)
Ах, над моею могилой
Тонкий, игрушечный ясень
Теплится, словно свеча.
Грустно лежу я во мраке,
Замкнут в себе, как сонет…
(Ласкова плесени зелень!)
Черви ползут из расщелин,
Будто с гвоздикой во фраке
Гости на званный обед.
Скерцо
An Vera Aitschuller.
(Я романтизмом вновь изранен…
Немного грустно…) Лес туманен
В поблекших кружевах ветвей,
И вновь поет, как Северянин,
Как Игорь, нужный соловей.
(Где мрамор отыщу паросский?..)
Пастушка с пастушком своим
Бегут пред томною повозкой
По снежной целине сквозь дым…
(Ах, я неравнодушен к ним!).
(Картонный полукруг столетий…
Я заблудился в трех веках!)
И рады мраморные дети,
Амур приподнимает плети
В белеющих, как пар, руках.
(Благословение эпохе!)
Бесстрелочный колчан сквозь пыль
Стучит, звенит при каждом вздохе…
Так вздрагивает в суматохе
На улицах автомобиль.
Повозка катится в долину
И, словно зал, пустеет даль…
(Ах, под старинную печаль
Рождается у клавесина
Напудренная пастораль!).
Serenade en mi-bemol
Я нервно шляпу коверкаю
И слушаю звуки голоса…
Вы стоите перед этажеркою,
Заплетая волосы.
О, Бледная Дама, как жалко,
Что Вы далеко там…
Влажный запах фиалки
Меж телом и Вашим капотом.
Озираюсь на вечер душный,