Впрочем, как это часто бывает, толчок игре ума дала не глубокая мысль, а шутливый куплет, записанный на магнитофонной плёнке:
Собачки Стрелка с Белкою
летают по орбите,
собачки дело делают,
а вы их хлеб едите…
Куплет этот не всем понравился. «Вдова» была категорически против. Она сказала:
— Нельзя глумиться над научным подвигом. Дело делают не собаки, а люди.
На это Олег отвечал:
— Тонко подмечено. В самую точку.
К «вдове» он относился иронически и безнаказанно упражнялся в остроумии, но теперь у неё появился защитник.
— У некоторых людей есть скверная привычка всё подвергать осмеянию, — произнёс строго Вова Рыбак, не уточняя, впрочем, кого он имеет в виду — автора куплета или Олега.
Ситуация могла бы обостриться, если бы не Сергей, который тем временем успокоился немного и смог принять участие в общем разговоре.
— Конечно! Мы ещё не осознали, как грандиозно всё это происходит. Подумать только, при нашей жизни человек выйдет в космос, побывает на Луне и на Марсе!
— Ну и что? — спросил Олег.
— Как что? Человек на Марсе. Представляешь?
— Представляю. Канал. Сидит Вова с удочкой и рыбу ловит. А зачем?
Даже добряк Сергей вознегодовал:
— Это цинизм, Олег. А я серьёзно. Сейчас всё возможно, абсолютно всё!
— Например?
— Ну, хотя бы космические контакты. С неизвестной нам жизнью.
— Разумной?
— А почему бы и нет?
— Очень разумной? — не унимался Олег.
— Не с амёбами, разумеется.
— С разумной лучше не связываться. А вдруг они нас за неразумных сочтут?
— Не понимаю.
— Что тут понимать! Сочтут неразумными и начнут к себе на плантации вывозить, как мы негров из Африки. Колонизаторы-то себя тоже разумными считали, даже очень. А негров — нет.
— Сравнил!
— Запросто. Мы тут празднуем, выпиваем и закусываем, а над домом уже звездолёт завис. И оттуда ребята шестирукие прыг-прыг с арканами. Повязали всех, врубили третью космическую — и домой, на плутоновский невольничий рынок. А там нас поштучно, за межпланетные тугрики. Хорошо Люке, за неё, конечно, приличную цену дадут, а за других?
— Олег! Ты невозможный, — сказала польщённая Люка.
— Дай бог, чтобы контакты невозможными оказались!
— Решительно не согласен, — спорил Сергей. — Мы идём к эре космического разума.
— Всё не так просто, — солидно вмешался будущий членкор. — Формы жизни, даже разумной, могут быть крайне неожиданными. Фламмарион писал, что человечество, ступив на другие планеты, может не заметить существующей там жизни.
— А ещё лучше, если бы они нас не заметили, — стоял на своём Олег.
— Олег! Человеку свойственно ошибаться, но глупо упорствовать в своих заблуждениях, — процитировал Сергей.
— Это я, по-вашему, заблуждаюсь? Милые, дорогие ослы! Это у вас телячий восторг. Хотите, я вам один любопытный рассказец американский расскажу? «Путешествие будет долгим» — называется. Сюжет простой. Летит корабль искать инопланетную жизнь. Летали, летали — не нашли. То есть думали, что не нашли, а она тут как тут. Внедрилась без лишнего шума на корабль. Потому что микроскопическая и очень железо любит. Ну, как я — портвейн, чтобы вам понятнее было. И жрёт под корень, не остановить. Короче, перед ребятами дилемма: тащить эту замечательную жизнь на землю или не тащить? Поступили мужественно, направили корабль в открытый космос, навечно…
— Чистая фантастика, помноженная на исторический пессимизм, — сказал Коля.
— Мужественные ребята, — повторил Олег.
— А что им оставалось делать? — развёл руками Сергей.
— Ну, не скажи. Трусливые бы придумали. Стали бы крутиться на орбите, SOS визжать…
Мне запомнилось, как Олег этот рассказ пересказывал. Речь вроде о межпланетных контактах шла, а он поступок экипажа выделял, дело земное. Теперь-то я понимаю, почему. И понимаю, почему, когда уходил он от меня в последний раз и сказал, что уезжает, а я спросил, куда и надолго ли, он ответил: «Путешествие будет долгим»…
Да! Вспомнил наконец девушку, которую не мог вспомнить вначале. Хотя и забыть было бы не удивительно, такая она тихая и неприметная весь вечер просидела. Случайно среди нас оказалась. Была она родственница приятелей Сергеевых родителей, не здешняя, студентка пединститута, чуть ли не первого курса, встречавшая праздник почему-то не в своей компании, и с нами ей было, конечно, неинтересно. Держалась она больше Зины, но Зина и сама себя не особенно уютно чувствовала и от Игоря не отходила. Вот и получилось, что девушка эта, по виду почти подросток, ничем, в общем-то, себя не проявила, и я теперь даже внешне её плохо представляю. Не встречал и не видел больше никогда, однако упомянуть её необходимо, ибо она, как чеховское ружьё, не зря во втором акте появилась. Придёт черёд и ей выстрелить, а точнее, в письменной форме высказаться. Но это много позже будет.
А вспомнил я эту девушку именно сейчас потому, что она неожиданно в разговор вклинилась с наивной и смешной репликой:
— Они ведь писать могли, — сказала она об улетевших на тот свет космонавтах.
Вот так, молчала-молчала и вдруг высказалась.
Все засмеялись, представив такую невероятную переписку. Ну как, к примеру, отправлять им письма? Однако трудности технические в принципе всегда преодолимы, а вот…
— Зачем писать? — спросил Олег.
Если он своим вопросом девушку озадачить собирался, то у него ничего не вышло.
Она ответила убеждённо:
— Люди всегда письмам радуются. Я, например, жду не дождусь.
И снова все засмеялись, но не обидно, понимающе.
А Игорь сказал:
— Вы, наверно, правы.
Она посмотрела на него с благодарностью, однако в разговор больше не вступала, а под самый конец встречи такой случай произошёл. Когда к утру все уже выпили порядочно, Сергей на кухню вышел, а она там помогала, но в этот момент одна была. Сергей подошёл и, глядя ей в глаза, сказал:
— От меня жена ушла.
Она смутилась ужасно.
— Я знаю.
— Все знают. Это стыдно. Мне стыдно, понимаете?
— И напрасно. Напрасно. Это ей должно быть стыдно.
— Ей?
— Конечно, её, — подтвердила она горячо и убеждённо. — Ведь вы очень хороший человек.
— Правда? Вы так думаете?
— Я вижу.
И вдруг он потянулся к ней, — я уверен, непроизвольно, движимый чувством признательности, не более, — схватил её руки и начал целовать. Она не знала, что делать, руки отнять не решалась, а поощрить боялась. А Серёжка, не выпуская рук, прижал их к своему галстуку.
Тут и вошла Лида. Ведь всё это не втайне происходило, не в укромном уголке, а на кухне. Лида по хозяйственным делам зашла и наткнулась на эту трогательно-пьяную сцену. Увидела и решительно освободила девушку, вынув её руки из рук Сергея.
Разумеется, он повиновался безоговорочно, а девушка, разволновавшаяся, убежала.
— Ты что, Серёжа, неважно себя чувствуешь? — спросила Лида спокойно и заботливо.
— Да, да. Наверно. Мне так тяжело, Лидочка.
— Может быть, приляжешь, полежишь?
— Да, конечно, да. Лягу.
Но он не трогался с места, он, покачиваясь, стоял напротив Лиды.
— Иди, Серёжа.
Он шагнул, но не к двери, а к Лиде, и, уронив голову на её плечо, заплакал.
— Что ты! Что ты, Серёжка!
Лида положила руку на его растрёпанные волосы и погладила, как ребёнка.
Конечно, ей не хотелось, чтобы кто-то видел их в этот момент, но кухня в праздничные вечера проходной двор, и вошёл именно тот, кому входить не следовало. Вошёл Олег. Вошёл и остановился в дверях. Лида стояла к нему спиной, а Сергей рыдал и соображал плохо, поэтому оба его не видели. Олег посмотрел, однако, в отличие от жены, вмешиваться не стал, усмехнулся только и вышел.
Выйдя из кухни, Олег захватил со стола початую бутылку и направился на один из балконов, ещё существовавших в то время. Балкон уже обветшал, и металлическое витое ограждение шелушилось застарелой ржавчиной. Погода стояла слякотная, туманная, нездорово-гриппозная, и я окликнул Олега:
— Куда ты? В одной рубашке… Простудишься.
— Я-то? Во мне микробы, как в душегубке, дохнут. Спиртного они не выносят, малютки нежные. Хочешь своих доконать?
Он протянул мне бутылку, предлагая выпить без закуски и даже без рюмки.
— Из горлышка? — спросил я.
— По-американски. Неужели шокирует?
— Не хочется. Норму я уже принял.
— Живут же люди, — вздохнул Олег, — норму знают. А по виду ты не очень весёлый.
— Серёжку жалко.
Олег хмыкнул.
— Представляю, каково ему, — сказал я, — хоть и старается держаться молодцом.
— Ни черта он не старается. Проливает слёзы на кухне на пышной груди моей благоверной супруги.
Обычно он сдабривал подобные тирады юмористическими интонациями, но эта прозвучала серьёзно и зло.
— В каком смысле? — спросил я не очень удачно.
— В самом прямом. И грудь, и слёзы отнюдь не аллегория. Так что в некотором смысле ты видишь обманутого мужа.
— Ну, хватил!
— Сейчас хвачу. — В наклонённой бутылке булькнуло. — Я сказал «в некотором смысле». Не в прямом, постельном… пока. Однако же душу излить ему захотелось ей, а не мне или тебе.
— Женщины для этого больше подходят.
— Дурак кто так думает. А он вдвойне. Ему б баб возненавидеть, а он у них утешения ищет. Шило на мыло…
— Если ты ревнуешь, то, по-моему, зря.
— Я ревную? Да пусть они хоть сейчас поженятся. Не выходя из кухни.
— Ты стал злой, Олег.
— Пожалуй. А куда денешься? Об этом во всех антиалкогольных брошюрах пишут… Необратимые явления…
— Неужели это так серьёзно?
Олег произнёс тоном цитаты из старинного романа:
— Судьба попавшего в беду друга взволновала нашего героя.
— Перестань. Разве тебя самого это не волнует?
Снова булькнуло в бутылке.
— Я в порядке. Как сказал поэт, я не хочу судьбу иную.
Мы замолчали Я не хотел выглядеть нравоучительным ханжой, он — медленно вскипал.