— А что, по-вашему, важнее, герцог Даренгарт? — спросила она и спорщики моментально притихли, вежливо позволяя мне высказаться.
— Семейные узы — такая же фикция, как и любовь. Долг, по крайней мере, может быть мотивирован и оценен.
— А для вас важно только то, чему можно назначить цену?
— По крайней мере, я могу это понять. А семейные узы… слишком эфемерны. Они не останавливают супругов перед изменой, а братьев — перед убийством в погоне за наследством.
— У вас очень скверное представление о семье, герцог. Вы говорите так уверенно, но ведь у вас самого нет ни братьев, ни сестер.
Я улыбнулся. О Даренгартах последние лет десять не злословил только ленивый.
— Не стоит ворошить слухи, — дипломатично произнес полковник. Придушенная решительно оборвала:
— Слухи или нет, но даже я поставлена в известность.
Понял, позор мне. Не забочусь о репутации предков. Почти как Эльда Терру. Я сказал, обращаясь к Шарлотте:
— Не знаю насчет слухов, но брат у меня был.
— Видимо, он умер в раннем возрасте, раз вы о нем не скорбите должным образом, — проговорила она. А ведь потом ты будешь сожалеть, птичка. Я снова улыбнулся.
— Не скажу, что он заслужил.
— Что же с ним случилось? — нетерпеливо спросила придушенная. Найдена самая большая любительница слухов… после сомнительных романчиков, конечно.
— Пытался меня убить, — пояснил я. Шарлотта запнулась. А ведь собиралась что-то сказать.
— И… — начала она уже не столь решительно. Я пожал плечами.
— Как видите, наследство все же перешло ко мне.
Шарлотта не нашлась с ответом.
***
Мой отец рано погиб. Мне едва ли исполнилось пять, когда король отправил его в Торгрен. Как говорят, отец был весьма настойчив, а король напутствовал ему не уступать в переговорах. Отец возвращался домой в сопровождении небольшого отряда. У самой границы они попали в засаду и до сего дня доподлинно не известно, настигла ли его месть оскорбленных торгров или же это было не более чем разбойное нападение.
Мать, урожденная Лунэ, была моложе отца на семь лет. Она была юна и безумно красива, а род ее был не менее древним и славным, чем Даренгарты. Женихов нашлось немало, но никому она не ответила благосклонностью. Правила в землях мужа железной рукой. Она выглядела совсем не внушительно, если честно. Была хрупка и изящна, любила танцевать в лучах рассветного солнца, и волосы ее развевались на ветру. Ее называли ведьмой, и она не раз пользовалась растущей дурной славой, чтобы запугивать и подчинять. Под ее руководством строили мост в Сыром ущелье, она лично отправилась в Громовинку, когда там завелся волк, повадившийся убивать людей на выселках.
Ее чтили как строгую хозяйку, а за глаза рассказывали истории о ее бесчисленных поклонниках, доходя даже до того, что свели с лесными духами, которые не смогли устоять перед ее красотой.
Моя мать была слаба здоровьем и ближе к зиме, когда по утрам становилось слишком холодно, а она, забываясь, распахивала окна, ее часто угнетал кашель и грудные боли. Она месяцами проводила в постели, под строгим надзором лекаря.
Люди же объясняли ее отсутствия тайными беременностями и предполагали, сколько детей на самом деле у вдовы Даренгарт по всем ее землям, а также за их пределами. Ее подозревали в связи даже с братом короля, герцогом Виславом Эно, который неоднократно бывал в нашем поместье и разбирался с бумагами отца. Говорили: только потому герцог Эно просил за меня у кронпринца, а тот — назначил Младшим советником.
Мать могла нагрянуть внезапно хоть даже в самый отдаленный Малиновец и потребовать показать ей окладные книги да смету на ремонт близлежащих дорог. Не щадила мздоимцев. Удивительно ли, что было много недовольных властью женщины? После ее смерти я не единожды сталкивался с «друзьями» отца, которые рады были помочь в управлении юному несмышленому мне. А когда поняли, что я — достойное яблоко с фамильного древа Даренгартов, попытались избавиться. Надо заметить, это было лестное признание. Хоть мне и не доставило удовольствия встретиться лицом к лицу с подосланным убийцей. Он не побоялся явиться в мой дом открыто. Пожалуй, единственный случай, когда меня пытались убить столь почтительно.
Возможно, это меня тогда и подкупило…
***
Какое-то время разговор вяло вращался вокруг нравов современной молодежи, для которой сама Богиня не авторитет. Но нас с Шарлоттой к свидетельству не призывали. Наконец, жена бургомистра, которая, кажется, испытывала чувство неловкости, произнесла с преувеличенным воодушевлением:
— А ведь о слышащих говорят невесть что! Вы правда способны говорить со всякой рудой?
— О да, и с металлическими сплавами. Могу определять залежи руды, а также самоцветные друзы, — ответила Шарлотта.
— Вот как? — заинтересовался отставной полковник. Шарлотта с достоинством кивнула.
— Возможно, вам известно, что некоторые смарагды нарождаются вблизи залегания руд…
Но такие технические подробности не были интересны большинству сидевших за столом.
— О чем же они с вами могут говорить, дорогая?
— О разном… Не подумайте, что это разговор в полном смысле слова. На такое металлы не способны, если, разумеется, послание не вложено в них магическим способом.
— А ведь рассказывают, что раньше маги способны были прививать разум оружию, — заметил Гаро. Отставной полковник взглянул на него с неодобрением и пробормотал:
— Если только в сказках!
Я не вмешивался. Способности слышащих были интересны и мне. Раньше я с ними не сталкивался.
— Что за странности! — Воскликнула Придушенная. — Столько чудес — и все благодаря магам. Кто бы еще мог додуматься общаться через металлы!
— Гадалки разве что, — снова негромко ввернул полковник. Его снова проигнорировали.
— Зато удобно, случайный человек не прочтет, — сказала Шарлотта. — А послания оставляли и в оружии. Маги передавали его по наследству и таким образом напутствовали потомков. Но иногда это не послание как таковое. След проклятия или приворотных чар… Вы ведь слышали о камнях, которые опасны для своих владельцев? Такое бывает и с вещицами из серебра или золота. Именно эти металлы наиболее восприимчивы к магии. Потому и слышать их удается лучше. Однажды мне довелось держать в руках изумительное зеркало, серебряное, с россыпью бриллиантов. Изумительная тонкая работа. Хоть изготовлено оно было не менее трех сотен лет назад, но со временем ни капли не потемнело. А серебро не требовало чистки. На радость слуг, которые очень не любили прикасаться к этому зеркалу. Говорят, не раз видели в нем отражение мужчины столь страшного, что при его появлении некоторые падали без памяти.
— Девицы все об одном, — проворчала Придушенная. Шарлотта возразила:
— Об отражении мне говорил и дворецкий. Мужчина редкой выдержки. Хозяйка дома, рассеянная сверх меры женщина, часто забывала зеркало где придется. И дошло до того, что никто, кроме дворецкого не решался искать вещицу по требованию хозяйки. И ни одну из обладательниц зеркала не избежала потеря любимого. В двадцать лет, со всеми случалось. Последняя хозяйка зеркала, с которой я имела возможность познакомиться, была безумна.
— И как никому не пришло в голову отправить зеркало на переплавку? — ворчливо проговорила Придушенная, и я невольно начал симпатизировать ее практичности.
— Видите ли, зеркало каждый раз возвращалось. Закаленное родовой кровью, оно принадлежит семье, пока в ней остается хоть один представитель…
Ну и глупо — заклинать бытовые предметы. Разве что это был специфический защитный амулет. Скажем, отличавший заведомо неверных супругов или охотников за невестиным приданым или… хм, запрещающий легкомысленным девицам вступать в брак раньше двадцатилетнего возраста. Последний запрет, конечно, странно выглядит, если вспомнить, что Шарлотта говорила о трехсотлетнем возрасте зеркала. Тогда выдавали девушек замуж и в четырнадцать. Это если не вспоминать о сговоренных браках — которые предварительно заключались, пока невеста могла быть еще в колыбели. Но иногда — ограничения необходимы… если речь идет о защите от родового проклятья.
— И что, никак нельзя было помочь несчастным? — с преувеличенным волнением спросила госпожа Одэ. И как это бургомистр ее терпит каждодневно?
— Отчего же, сейчас семья совершенно свободна. Две дочери последнего графа удачно вышли замуж, оба супруга живы, несмотря на слухи, которые, должно быть, заставили их поволноваться.
— Но вы ведь сами говорили, что зеркало невозможно уничтожить! — воскликнула жена бургомистра с таким видом, будто ее только что обманули. Поманили трагедией и тут же испортили все удовольствие от истории!
— Зеркало и сейчас у одной из девушек. Но теперь оно не опасно. Мы удалили из него бриллианты. Они были вынуты из рукояти фамильного кинжала, которой нашли на поле боя. Кинжал принадлежал рыцарю, убитому своими же людьми… — тут Шарлотта со значением взглянула на меня, а затем завершила рассказ: — Проклятье было ненаправленное и убивало любого мужчину, владеющего оружием.
— Обо всем этом вам поведало серебро? — спросил я. Шарлотта, кажется, посчитала это сомнением, и оскорбилась. Но тут вмешалась госпожа Одэ:
— Вы способны снимать любые проклятья?
Определенно, обстоятельства появления проклятия слегка примирили ее со счастливой концовкой истории. Шарлотта помрачнела.
— К сожалению, нет. Это все же не моя специализация. Был случай, когда мне ничего не удалось сделать…
Девушка смяла салфетку и отложила ее в сторону. Зачем же ты ищешь неприятности, птичка, если они тебя так расстраивают? Супруга бургомистра хотела разговорить Шарлотту на подробности ее неудачи в столкновении с проклятьем. Должно быть, предвидела историю, от которой кровь стынет в жилах. Но Шарлотта уже пожалела, что была неосторожна в словах и замкнулась. Разговор меж тем вяло продолжался и, рано или поздно, предсказуемо вернулся к исчезновению Эльды Терру. К своей досаде, я не узнал ничего нового, что могло бы быть мне полезно. Может, Муру повезло больше.