Тем не менее я решил не обвинять ее раньше времени.
– А что с ним, кстати? – спросила она. – Он притворяется, что ничего не было, или строит из себя натурала?
– Пока не знаю. Ты же вроде упоминала, что он проводит время со своей бывшей, – ответил я.
Лара уронила руки на колени.
– Я сочинила. Они не общаются. По крайней мере, насколько мне известно.
– Ох, слава богу! – Я ухмыльнулся.
К моему изумлению, она улыбнулась в ответ, и в этом не было ни малейшего следа Злой Королевы. Я был уверен, она не способна на такое по отношению ко мне.
– Как думаешь, ты еще ему нравишься? – выпалила она.
– Уиллу? Ну… Понятия не имею.
– Эх. Не будь мямлей. Разрули чертову ситуацию, понял? Терпеть не могу людей, которые топчутся вокруг, заламывая руки и надеясь, что кто-то заметит, какие они чертовски особенные. Если хочешь его, то завоевывай. Если не хочешь, то найди кого-то другого и обязательно на всякий случай ткни ему этим в лицо. Я-то, уж конечно, так и поступлю.
А вот и знакомая мне Лара! Хоть она и огрызалась, но огрызалась вместе со мной, а не на меня. Она покачала головой и слегка улыбнулась. Ей-богу, у нас намечался прогресс! Такими темпами, с небольшой порцией позитивного мышления и щепоткой осознанности, мы к Новому году начнем делать браслеты дружбы и придумывать свои тайные рукопожатия.
Шаги у входа в аллею заставили нас встрепенуться. Нас нашли Джульетт и Нив. Их каблуки цокали по асфальту.
– Я писала вам обоим! – заявила Джульетт. – Куда вы делись?
Лара встала и пожала плечами.
– Я чувствовала себя не в своей тарелке. Называйте меня старомодной, но домашняя вечеринка мне нравится больше группки школьников, кайфующих от сахара. Немного по-детски, вам не кажется?
– Лара, если ты не заметила, вечер не крутится вокруг тебя. Мы тут ради Олли. Ты не можешь хотя бы на час притвориться, что тебе здесь нравится? – огрызнулась Нив.
Джульетт так и уставилась на нее. Она была шокирована. Даже я чувствовал себя малость ошеломленным. Нив не делала Ларе замечания, начиная с того самого Великого картофельного происшествия 2019 года в школьном кафетерии, но я не ожидал, что она открыто ей возразит.
Лара и Нив уставились друг на друга. Казалось, они сейчас все разнесут в клочья. Либо Лара, возможно, извинится.
Однако она вытащила из кармана фляжку, отхлебнула из нее и протянула Нив. Вероятно, это был шаг к примирению, хоть и не совсем извинение.
– Зачем притворяться? – спросила Лара.
Нив с каменным лицом посмотрела на фляжку.
– Ну же… вы двое, – тихо сказал я. – Обсудите проблему или забудьте. Если вы станете держать обиду, это ничего не решит.
Лара сложила руки.
– Я не буду тем, кто…
Мы с Джульетт резко на нее посмотрели, и она умолкла, оборвав себя на полуслове.
Нив вздохнула, пару раз перевернула фляжку, а затем поднесла ее к губам и откинула голову назад.
Мы с Джульетт с облегчением переглянусь. Временное перемирие, скрепленное глотком водки. Мне даже не пришлось начинать сольное исполнение «Дайте миру шанс»[21]. Я посчитал это победой, если она вообще могла быть.
12
– Дилан, выйди из воды прямо сейчас, – сказал я голосом, который должен был быть «твердым родительским».
Но в нем звучали и панические нотки, и он, наверное, был слишком высоким, чтобы вселить страх в чье-то сердце. Я разрывался между желанием не отводить от кузена взгляда (на тот случай, если он начнет тонуть) и попытками следить за Кристой. Сложно аккуратно продезинфицировать глубокую рану на ноге твоей племянницы и не поглядывать время от времени на свои руки.
– Нет.
– Дилан!
Да поможет мне Бог.
– Хочу играть! Хочу пла-а-вать!
– Ай, Олли! – вскрикнула Криста сквозь слезы, отталкивая меня. – Хватит.
– Мне надо смыть кровь.
– Ты делаешь мне больно.
– Щипать будет только секунду, обещаю.
– Так неправильно! Нельзя прочищать рану салфеткой. Может начаться сепсис.
Но у меня была только салфетка. И откуда Криста, кстати, вообще знает, что такое сепсис? Я проигнорировал ее и повернулся к озеру.
– Дилан Томпсон, если ты не придешь сюда через пять секунд…
Я не закончил угрозу, потому что не представлял, каково подходящее наказание для ребенка, которому даже не исполнилось трех лет. Это был мой третий день здесь и первый, когда я остался с кузенами без общества взрослых. Обычно я грозился позвать тетю Линду или дядю Роя. Но они куда-то запропастились, как и мои предки. Поэтому теперь я пытался управлять диктатурой, пока два моих гражданина организовывали переворот.
Салфетка промокла насквозь. Она стала темно-красной, как и мои руки, и я испугался, что меня сейчас вырвет. Что Криста вообще натворила? Мне надо отвести ее в больницу? Она лишится ноги? Позвонить тете Линде? Или в службу спасения?
На нас упала тень, и внезапно кто-то опустился рядом со мной на колени.
– Привет! – сказал этот кто-то. – Тебе нужна помощь? Похоже, салфетки не хватит.
Мы с Кристой одновременно подняли взгляды. Нашим ангелом-хранителем оказался парень примерно моего возраста, с густыми темными волосами, вьющимися на кончиках. Его кожа была светло-коричневой, а в руке он держал переносную аптечку.
Я пробормотал что-то неразборчивое, совсем не напоминающее английский.
– Папа заставляет меня брать с собой аптечку каждый раз, когда я привожу сюда Кейна, – добавил парень, расстегивая сумочку и роясь в бинтах. – Это мой младший брат. Он вон там, в воде. Но аптечка пригождается впервые.
К слову о «впервые»: я в первый раз увидел, как Криста заткнулась. Она таращилась на парня так, словно он появился здесь верхом на единороге. У меня возникло плохое предчувствие, что я смотрю на него точно так же.
Парень показал упаковку дезинфицирующих салфеток.
– Подойдет? – спросил он.
Вода мокрая? День жаркий? Его веснушки идеальны? Конечно, подойдет. Во всей истории человечества ничто не подходило больше.
Кому-то надо сочинить балладу о том, насколько это подходило. Мне нужна фотография, чтобы предложить ее издателям Оксфордского словаря английского языка в качестве определения глагола «подходить».
Вроде бы я сумел слегка кивнуть.
– Как тебя зовут?
К сожалению, он спрашивал не меня.
Девочка сделала серьезное (даже торжественное) лицо.
– Криста.
– Какое красивое имя. Я – Уилл. Криста, можно я прочищу рану? Наверное, тебе очень больно.
Моя кузина тоже сумела изобразить легкий кивок.
Уилл поднял на меня взгляд.
– Если ты хочешь забрать Дилана, то я могу подержать оборону пару секунд.
Стойте, он знал Дилана? И меня? И сколько времени это длилось? Внезапно я вспомнил, сколько раз окликал своего кузена, причем орал на весь пляж. Точно. Теперь ясно.
– Да, – выдавил я. – Спасибо.
А потом мы по-настоящему друг на друга взглянули, и мной буквально полностью завладели. Будто я бы и глазом не моргнул, если бы кто-то предложил мне выигрышный лотерейный билет. Я и прежде чувствовал такое, смотря на парня.
Но, наверное, впервые парень смотрел на меня так же.
– Не за что, – сказал он. И улыбнулся.
– Не понимаю, в чем разница между мажором и минором.
Я не спускал глаз с бас-гитары, не прекращая игру щипком.
– Я тебя не слушаю.
Уилл демонстративно перевернул учебник вверх ногами и опустил голову. Он сидел задом наперед на одном из металлических стульев, скрестив ноги в щиколотках. Его волосы отросли, свисая на лицо темными волнистыми прядями.
– Серьезно, Олли. Как можно решить, что одна нота грустная, а другая – радостная?
Я ошеломленно заморгал.
– Не бывает минорных нот. Бывают минорные гаммы и аккорды.
– Но разве минорные ноты – не те черные?
Теперь я почувствовал себя сбитым с толку, как и он.
– Черные? У тебя что, синестезия?
– А?
– Типа, ты слышишь цвета и чувствуешь их вкус?
– Что за абсурд, – произнес Уилл, вскакивая и подходя к пианино.
Он сыграл несколько нот в восходящем порядке.
– Черная нота. Черная. И еще одна черная.
Внезапно меня осенило. Он говорил о клавишах пианино. Попался, приятель! Я разразился смехом и, отложив гитару, направился к нему.
– Нет, стой. Все это – клавиши пианино.
Уилл раздраженно вскинул руки.
– А то я не знаю!
– Явно, что нет. – Я усмехнулся. – Несколько нот составляют аккорды. Сыграть его можно одним нажатием или перебором, смотри… – Я сыграл до, ми, соль. – Именно ноты в аккорде делают его мажорным или минорным. Вот мажорный аккорд. Слышишь? Он звучит радостно?
– Ты уверен, что синтетика не у тебя? – спросил Уилл.
– Синестезия.
– Кар-тош-ка, кар-туш-ка. Я не слышу ничего радостного. Я просто слышу… Не знаю. Ла-ла-ла.
Не то чтобы у Уилла выработалась привычка присоединяться ко мне в музыкальном классе во время обеда (это вряд ли бы осталось незамеченным для баскетболистов), но он последние несколько недель приходил сюда от случая к случаю. Вот как сегодня, например. Он всегда говорил другим, что я помогаю ему с музыкой, и никто, похоже, ничего не подозревал. В нашу защиту, когда мы закрывали дверь аудитории, здесь не начиналась сцена из развратного порно. Или, к сожалению, даже из обычного банального порно. Он никогда не предпринимал попыток дотронуться до меня, сесть поближе или сделать двусмысленный комплимент. Хоть я и не мог забыть, что он не признается друзьям в том, что ему нравится проводить со мной время, но я сдался и всегда разрешал ему присоединяться ко мне, когда он улыбался своей улыбкой. Тетя Линда гордилась бы мной.