Папа был не такой любитель поплакать, но он ни разу не улыбнулся. Мы мрачно пережили подготовку к похоронам и саму церемонию прощания в пятницу, а потом продолжили жить своей жизнью, пытаясь понять, как это вообще должно выглядеть.
Для моих родителей, по крайней мере, все свелось к тому, чтобы как можно больше помогать дяде Рою и племянникам. Наступило воскресенье, и это означало, что у нас дома будет готовиться суп, лазанья и запеканка на целую армию, чтобы дядя потом поставил готовую еду в холодильник и разогрел, когда потребуется.
– Олли, можешь заполнить оставшиеся контейнеры? – спросила мать.
Ее одежда оказалась перепачкана брызгами от томатного соуса, возле брови красовалась отметина от расправленного сыра, а один из рукавов был закатан как попало. Мамины глаза опухли: с утра она то и дело плакала, а волосы не мыла уже несколько дней, поэтому она собрала их в неряшливый пучок.
– Конечно.
Я подменил ее и начал перекладывать запеканку в контейнеры разных размеров.
– Может, ты отдохнешь минутку наверху, пока мы приводим кухню в порядок?
Она нерешительно замерла, и папа, войдя на кухню, замахал руками.
– Ты услышала приказ. Мы сами разберемся.
Она молча кивнула и исчезла, оставив нас одних на кухне.
Отец начал загружать посудомоечную машину.
– Спасибо, что ты так по-чемпионски помогаешь нам, Олли.
– Без проблем.
– Ты целый год был чемпионом.
Я оглянулся через плечо. Он согнут над посудомойкой, пряча лицо, но его голос прозвучал слишком сдавленно.
Я защелкнул крышку на очередном контейнере и сунул его в сумку-холодильник, в которую мы складывали еду.
– Когда ты нужен тому, кого ты любишь, то ты приходишь на помощь, верно?
Когда папа наконец повернулся ко мне, у него блестели глаза.
– Да. Все так.
У тети Линды (хотя мне, наверное, уже не стоит так говорить, ведь теперь это у дяди Роя, да?) дети сидели в гостиной и смотрели «Коко»[31].
Я не знал, в курсе ли их отец, что «Коко» – мультфильм про загробную жизнь умерших членов семьи, но боялся кого-нибудь спровоцировать, просто об этом упомянув. Кто знает, может, дядя думал, что таким образом Криста и Дилан осмыслят события, произошедшие на неделе?
Дядя Рой снова и снова благодарил моих родителей за еду. Хотя оказалось, что каждой семье в городе пришла в голову одна и та же идея: холодильник оказался настолько заполнен, что впихнуть внутрь что-то еще было невозможно.
В конце концов взрослые решили заполнить льдом сумку-холодильник и поставили ее в углу кухни.
Все трое вели себя как актеры в импровизированной постановке. Но играли не особо убедительно. Они улыбались, словно научились этому из пошаговой инструкции. Говорили о чем угодно, кроме тети Линды, но в воздухе все равно чувствовалось ее незримое присутствие, если так можно выразиться. «Я плохо сплю в последнее время». Потому что он, дядя Рой, все время плачет. «Дети пойдут в школу и детский сад в понедельник». Потому что они неделю сидели дома, а теперь от них ждали, что они (непонятно как) вернутся к обычной жизни, будто посреди нее не было огромной зияющей дыры. «Нет, я не досмотрел финал сезона».
Но ведь он смотрел сериал с тетей Линдой – она мне рассказывала! – и, похоже, не представлял, сможет ли продолжить это занятие, понимая, что она никогда не узнает, чем все закончилось.
Никогда.
Я плюхнулся на диван с кузенами. Мультфильм был жутко популярен в прошлом году. Какой будет следующий хит «Пиксар»? Тетя Линда этого тоже никогда не узнает.
Даже если мультик окажется круче «Холодного сердца», она все равно останется в неведении.
И любую новую песню, которую станут крутить по радио, тетя Линда никогда не услышит. Ни разу.
Все, о чем она будет знать, уже произошло. Бритни Спирс может быть избрана президентом Соединенных Штатов, а тетя Линда никогда не посмотрит на ее инаугурацию. Правительство может, наконец-то, признать, что оно прячет на складе инопланетян, а тетя Линда никогда об этом не узнает. Мир будет продолжать меняться, будут случаться трагедии и прекрасные вещи, мы будем что-то изобретать, расти, а тетя Линда никогда ничего из этого не увидит.
И… боже, я был настолько эгоистичным и зацикленным на себе, но, будучи полностью раздавленным, еще боялся и за себя. Разумеется, я знал про смерть, но она всегда являлась чем-то абстрактным. Сейчас она стала поразительно реальной. Близкие мне люди умрут. Мои родственники.
Все мы.
Каждый реальный человек, которого я знал, умрет.
И я тоже.
Однажды я увижу последнее, что когда-либо смогу увидеть. А на следующий день кто-то выпустит песню, которую я никогда не услышу. По статистике, самые потрясающие события, которые когда-либо произойдут в мире, будут иметь место в далеком будущем, и я никогда про них не узнаю.
Сколько прекрасных, удивительных вещей случится однажды, а меня уже не будет в живых. А я не хотел, чтобы мир продолжал существовать без меня. Конечно, хотел… не то чтобы я собирался утащить всех с собой… нет! Но мысль о том, что я есть, а потом исчезну, а миру будет просто плевать, была такой… она просто… она заставляла меня чувствовать себя опустошенным.
Уилл посмеялся бы надо мной и назвал готом, если бы увидел, поскольку я, наверное, соответствовал всем экзистенциальным стереотипам, но серьезно, в чем смысл?.. Я имею в виду всего этого? Если мы исчезнем в мгновение ока, то зачем надрываться, пока мы живы? Мы ведь не сможем вспомнить ничего, когда умрем.
Я скинул обувь, прижал колени к груди и уставился на экран телевизора.
Я наполовину ожидал, что дети начнут задавать мне вопросы о загробной жизни: там ли сейчас их мама, скелет ли она теперь и так далее. Но вот что странно. Они подозрительно молчали. Прям слишком подозрительно. Криста, которая никогда не замолкала, просто таращилась в телевизор. Или, точнее, сквозь телевизор… остекленевшими глазами, устроившись на ярко-розовом кресле-мешке.
Дилан, сидящий в своем кресле-мешке с изображениями паровозика Томаса, держал бутылочку, но не пил из нее. Я озадаченно выпрямился. С каких пор он перестал пользоваться стаканами и кружками?
– Эй, Дил. Я давно не видел бутылку.
– Это моя бутылка.
– Да, помню.
– Моя бутылка.
– Да, я в курсе.
– Я тебе не дам.
– О’кей. Она мне не нужна.
– Я не дам тебе мою бутылку! ЭТО МОЯ БУТЫЛКА, Я ЕЕ ХОЧУ, ОНА НЕ ТВОЯ! – завизжал он, сворачиваясь в клубок на своем кресле. Криста даже на него не взглянула, а он продолжал кричать: – ЭТО МОЯ БУТЫЛКА! МОЯ БУТЫЛКА, МОЯ БУТЫЛКА!
Ну вот.
– Дилан, да, я понимаю. Я не…
– НЕ БЕРИ ЕЕ!
– Я не беру!
– ЭТО НЕ ТВОЯ БУТЫЛКА, ОЛЛИ! НЕ ТВОЯ, НЕ ТВО… – Он, не договорив, начал вовсю выть, вызывая демона из глубин логова Аида.
Я вскочил на ноги и направился к нему, чтобы попытаться успокоить.
– Эй, Дил, все нормально.
Он набросился на меня с бутылкой.
– НЕТ! НЕТ!
– Я не…
Он бросил бутылочку в меня, и она ударила меня прямо в лоб. Я чуть не потерял чертово сознание.
– Дилан!
В ответ он зарычал с фиолетовым от ярости лицом. Я протянул ему бутылочку, и он выбил ее из моей руки, а затем принялся пинать воздух, изо всех сил крича.
Криста продолжала смотреть фильм, словно ничего не происходило.
Я беспомощно встал, а порог комнаты переступил дядя Рой. Я хотело было все объяснить, но он даже не выглядел удивленным.
– Эй, сынок, – сказал он, взяв на руки пинающегося и орущего Дилана. – Пора спать.
– НЕТНЕТНЕТНЕТ…
– Да. Пожелай спокойной ночи Олли и Кристе.
– …ЕТНЕТНЕТНЕТНЕТНЕТ…
– Спокойной ночи, Олли. Спокойной ночи, Криста.
Крики Дилана затихли, когда его бесцеремонно вынесли из комнаты.
– Хорошо, – пробормотала Криста, не поднимая взгляд. – У меня уже уши заболели.
Я сел на диван, тоже слыша звон в ушах.
– Похоже, он скучает по маме.
– Да.
– Как у тебя дела? Ты в порядке?
Теперь она подняла взгляд. По ее лицу было понятно, что я ее разозлил. Она наклонила голову.
– Олли, я не слышу телевизор.
– Ой. Прости.
Поэтому мы стали смотреть молча. Нам неплохо это удавалось, пока не началась та часть, где герой поет душераздирающую песню бабушке про воспоминания о людях, которые скончались. И я потерял самоконтроль.
Но мне хотя бы хватило благоразумия извиниться и выскочить из комнаты, поэтому самоконтроль я потерял в прихожей. Я прижался к стене и осел на пол, плача как можно тише. Я не хотел находиться в этом доме, зная, что тети Линды больше никогда в нем не будет.
Это же ее дом. Мы приходили сюда, когда навещали ее. Так продолжалось долгие годы – всю мою жизнь. Это как-то неправильно.
Все было неправильно.
Кто-то сел рядом со мной. Мама. Я даже не услышал, как она вошла.
– Привет, мой роскошный мужчина, – сказала она. – Дела не очень хорошо?
Я шмыгнул носом и пожал плечами, не смотря ей в глаза.
– Тяжело здесь быть? – спросила она.
Я кивнул, и у меня затрясся подбородок, пока я пытался сдержать всхлипывания.
– Станет легче. Вот в чем вся прелесть вселенной. Она заставляет пройти тебя через испытания, но никогда не дает тебе того, с чем ты не сможешь справиться. Поэтому мы и растем.
Я откинул голову и повернулся, чтобы встретиться с ней взглядом.
– Мам. Это произошло не для того, чтобы преподать нам урок и помочь душевно вырасти.
Она помрачнела.
– Олли, я совсем другое имела в виду. Ты ведь знаешь, да?
– В этом нет никакой прелести. Все уродливо и бессмысленно. Понимаешь, мам? Никакого смысла не было. Она мертва, и тут нет вообще ничего справедливого. У нее была одна жизнь, и она закончилась. Это конец для нее и для нас тоже. Из-за того, что она умерла, лучше ничего не стало. Как ты до сих пор можешь верить, что здесь есть какой-то смысл? Ты думаешь, как нечто во вселенной посмотрело вниз с облаков, нашло нас и сказало: «Хм, знаете что? Пошла эта семья куда подальше!» У Кристы и Дилана уже нет мамы, а дядя Рой потерял любимого человека, и она больше никогда не постареет.