На лице Башкима появляется отвратительная улыбка. Возможно, при воспоминании о том удовольствии, которое он получил, разделываясь с нею или наблюдая, как это делают его подручные.
Гомес возвращает ему улыбку, двое мужчин несколько мгновений меряются взглядами.
– Ильма… как? – просто спрашивает албанец.
– Прокова.
– Не знаю такой.
– Объясните это следователю.
Лаваль прикрывает тылы, метрах в пяти от машины, готовый выхватить оружие.
– Полагаю, вы меня с кем-то спутали, месье… Месье?..
– Майор Гомес, Судебная полиция.
Александр взмахивает своим удостоверением, другая рука лежит на рукояти «зиг-зауэра».
– А позади меня лейтенант Лаваль.
– Пришлите мне повестку, я с удовольствием отвечу на все ваши вопросы.
Несмотря на жуткий акцент, Башким великолепно изъясняется по-французски.
– Думаю, ты не понял, – замечает Гомес. – Я не стану посылать тебе заказные письма. Ты пойдешь со мной прямо сейчас. Ты арестован.
– Сожалею, но у меня другие планы. Меня ждет очаровательная юная дама.
– Надумал проломить ей череп железным прутом? – спокойно интересуется Гомес.
– Какая забавная мысль, майор!
Шум из кустов, которые окаймляют стоянку, на мгновение притягивает взгляд майора.
На лишнюю секунду, в которую Башким бросается на него. Александр пытается достать оружие, но не успевает.
Лаваль выхватывает пистолет в тот момент, когда преступник утыкает свой собственный в горло Гомеса.
Лейтенант застывает с пистолетом в руке.
– Стреляй! – орет Гомес, несмотря на свое сложное положение. – Стреляй!
Это не приказ. Скорее мольба.
Закончить героем. Закончить, прямо сейчас. Став причиной пожизненного срока для этой мрази. Или его смерти, если Лаваль не промажет.
Николь вступает в игру, подобрав «зиг-зауэр» Гомеса и бросив его под насыпь, чем выгоняет из кустов голодную кошку.
Черную, разумеется.
– Стреляй, черт побери! – повторяет майор.
– Бросай ствол! – приказывает Башким. – Или я прикончу твоего приятеля!
– Не слушай его, черт! Стреляй!
Лаваль еще секунду колеблется, потом кладет оружие на землю и подталкивает в сторону албанцев.
– Отпустите его, – просит он. – Отпустите его и уезжайте.
Гомес получает удар рукоятью по голове и оседает на землю, а Башким с подручным усаживаются в «БМВ».
Томор рвет с места, Лаваль устремляется к своему пистолету, наклоняется, чтобы взять его, когда Гомес поднимает голову.
Как раз вовремя, чтобы увидеть, как черная машина несется на его лейтенанта. Бьет его на полной скорости, отбрасывая на несколько метров.
У «БМВ» включается стоп-сигнал, потом огни заднего хода.
– Нет! – кричит Гомес, поднимаясь на ноги.
Машина мчится задним ходом, прокатывается по Лавалю, снова тормозит. Потом направляется вперед, на этот раз объезжая то, что осталось от Пацана, и исчезает в ночи.
Гомес падает на колени.
В мертвой тишине.
Глава 27
Смех Лизы… ее крик, когда она падает в пустоту и разбивается у ног старшей сестры.
Крик Хлои, когда она открывает глаза. Позже, чем было намечено.
Следует признать, что она опять поддалась соблазну и приняла таблетку своего чудодейственного снотворного. Потому что в два часа ночи все еще не могла заснуть. Словно сон окончательно ее покинул.
Она потягивается, машинально пытаясь нащупать тело Бертрана рядом. Но его нет.
Вечером, конечно же. И всю следующую ночь, как она надеется. Она ждет его.
Когда он здесь, она может спать без всяких таблеток. И в этот момент она принимает решение.
– Сегодня вечером я попрошу его переехать ко мне. Это будет памятный вечер…
Хлоя сама удивлена тому, что прошептала. И вдруг спрашивает себя, не вызвано ли ее решение обычным страхом. Поселить мужчину в доме, чтобы Тень держалась подальше? Нет, конечно же нет. Ее желание совершенно не связано с демоном, который рыскает вокруг нее. Она хочет, чтобы Бертран был рядом просто потому, что ей его не хватает. Может, еще потому, что ей хочется какой-то стабильности. Она стареет, это точно.
Стать настоящей парой. Строить планы, делить все, даже повседневные заботы.
Она знает, как это опасно. Но также знает, что Бертрану рано или поздно наскучит эта эпизодическая и хрупкая связь.
Скорее всего, он начнет колебаться. Может даже отказаться. Но по крайней мере, поймет, как она дорожит им. И не исключено, что согласится позже, как следует подумав.
Принятое решение придало ей сил, Хлоя откидывает простыни и раздвигает плотные шторы, впуская свет серого утра, никак не желающего разгораться. В желудке ощущается легкая изжога; Каро по-прежнему дрянная стряпуха! Зато в отношении мужчин ее вкус явно улучшился. Мелькает мысль о Квентине, немного сумрачном, немного загадочном. Не то чтобы красив, но далеко не плох. Обаятелен, без сомнения.
Хлоя накидывает пеньюар на остывшее после одинокой ночи тело. В этот момент что-то притягивает ее взгляд. К прикроватному столику, где она оставила серьги и кольцо, вернувшись ночью. Вокруг них в форме сердца выложено колье из того же набора. Хлоя хватает его дрожащей рукой.
– Господи, – бормочет она.
Она не могла не увидеть его вчера вечером.
Хлоя безвольно падает обратно на постель, не отрывая глаз от украшения, переливающегося у нее на ладони.
– Или я действительно сошла с ума, или…
Он приходил сюда. Пока я спала.
И вновь она не знает, которая из гипотез больше ужасает ее.
Ожерелье выскальзывает из пальцев Хлои и падает к ногам. Длинная сверкающая змея. Ядовитая.
Провозвестница смерти.
Ночь в отделении скорой помощи большой больницы, напоминающей гигантскую фабрику.
Гомес, сидя на черной пластиковой скамейке в сером коридоре, присутствует, того не замечая, при бесконечном коловращении белых халатов. Единственные картины, которые по кругу несутся в его голове, это сбитый Лаваль, раздавленный, сплющенный той машиной. Его бездыханное тело, его размозженные ноги. Его разбитый череп и закрытые глаза.
– Алекс? Почему ты не позвонил мне раньше?
На звук знакомого голоса Гомес поднимает голову. Перед ним стоит Маяр.
– Ты ранен?
Майор машинально трогает пальцем повязку на виске, там, куда пришелся безжалостный удар рукояткой пистолета.
– Пустяки.
– Как Лаваль?
– Умирает.
Маяр в шоке опускается на скамью рядом с ним.
– Рассказывай, – приказывает он после короткого молчания.
– Не могу…
– Я отправил команду к Николю.
Гомес не питает надежды.
– Он скрылся, – подтверждает комиссар. – С оружием и багажом. Испарился… без сомнения, он уже на пути к родным краям. Башким, полагаю, тоже. Конечно, мы обыскиваем квартиру Николя, вдруг он в спешке забыл что-нибудь интересное. Но я не питаю особых иллюзий.
На майоре лица нет от тревоги и ненависти. Лаваль умрет. К тому же понапрасну.
Второй удар. Почти такой же жестокий, как первый. Достаточно, чтобы прикончить его.
И все же его сердце еще бьется. Что же нужно, чтобы оно наконец остановилось?
– Тебе не следовало так быстро возвращаться к работе, – роняет Маяр, как если бы говорил сам с собой.
– Думаешь, вина на мне?
– Вина на Башкиме. Это же он был за рулем, верно?
– Ты прав, это я виноват, – бормочет Гомес. – Во всем виноват я.
– Нет, если уж на то пошло, ответственность на мне, – вздыхает дивизионный.
– Ты ничего не знаешь! – повышает голос Гомес. – Тебя там не было, когда…
– Это я виноват, – упорствует Маяр. – Я не должен был соглашаться, чтобы ты вернулся так быстро, после…
– Хватит! – резко обрывает его Александр. – Я убил мальчишку.
Он встает, потрясенный комиссар остается сидеть.
– Я убил мальчишку, – холодно повторяет Гомес. – И мне нет оправдания.
Вот только убить я хотел самого себя.
Смерть – дама нелегкого поведения. Она отказывает тем, кто ее хочет, и отдается тому, кто ее отвергает.
Гомес снова садится, прислоняется ноющим виском к стене. Вот если бы его череп взорвался или схлопнулся. Размазав мозги по серым стенам проклятого коридора.
Маяр колеблется несколько секунд, потом кладет руку на плечо Александра.
– Только, пожалуйста, не сорвись. Твои люди сейчас приедут, им еще этого не хватало.
Хлоя по-прежнему сидит на кровати. Она даже не оделась и не выпила кофе. Смотрит, как минуты на часах сменяют друг на друга. Красные цифры, которые больше не имеют значения.
Он приходил, пока я спала.
В конечном счете она остановилась на этом. Может, менее страшный, чем безумие.
Он пришел сюда, ко мне в спальню. Когда я была здесь. В отключке из-за снотворного.
Может быть, он меня трогал.
Конечно, он меня трогал.
Нескончаемая дрожь леденит ее кожу. Чудовищное чувство.
Чувство изнасилования.
Изнасилования у себя дома, в средоточии ее интимной жизни. Изнасилования ее ночи, ее снов.
Она даже не подумала проверить, пусто ли в доме. Она инстинктивно уверена, что его здесь больше нет. Что он ушел до того, как она проснулась. А еще она знает, что он вернется. Что он на этом не остановится. Она только не знает, чего же он хочет.
Выбить ее из колеи? Убить ее?
Она достает пистолет, держит его на коленях. Теперь она не расстанется с ним, не забудет положить ночью под подушку. Если только здесь не будет Бертрана, разумеется.
Ну да, он будет здесь.
Последняя надежда.
Хлоя вдруг вспоминает, что у нее есть работа. Что ее где-то ждут.
Но она не может вспомнить, откуда берутся силы, чтобы туда пойти. А потому остается здесь, пленницей в своей спальне.
Пленницей Тени.
Пленник больницы, этих бесконечных коридоров, Гомес так и не смог вернуться домой. Как если бы, оставив Лаваля, он подписал ему смертный приговор.
В любом случае он теперь не знает, куда идти.