с ноткой триумфа.
Бертран нехотя соглашается бросить взгляд на пресловутый чек.
– Посмотри на цифры после звездочек, – настаивает Хлоя.
– Девять два четыре девять, – щурясь, читает Бертран.
– А номер моей карты заканчивается на восемь два два один!
– Ну и что?
– Как это, ну и что? Значит, это не я делала покупки в тот день. Это не я забила свой холодильник. Кто-то засунул чек в чехол, чтобы все поверили, будто я схожу с ума!
– Это не объясняет, как продукты попали к тебе на кухню, – подчеркивает Бертран, бросая клочок бумаги на журнальный столик. – Все это слишком притянуто за уши. Возможно, ты взяла чужой чек, который лежал рядом с кассой. Такое иногда случается…
Она поражена. Он ей по-прежнему не верит, хотя она представила доказательство. Доказательство, которое лейтенант в Кретее тоже посчитал не стоящим внимания.
У Хлои такое чувство, будто она попала в ледяной дворец, в зеркальный лабиринт. Стоит ей подумать, что нашелся выход, как она снова натыкается на невидимые препятствия.
Невидимые, как Тень.
– Что тебе еще нужно, чтобы убедиться? – лепечет она.
Бертран опять пожимает плечами.
– Ладно, не важно, – говорит она. – Я готова никогда больше не вспоминать эту историю и разобраться с ней сама.
– Это ничего не меняет. Все кончено, Хлоя. Кончено. Ты понимаешь, что это означает?
Ее рука сжимается на стакане. Она борется с собой, чтобы не заплакать. Чтобы не броситься к его ногам и не начать умолять. Или не выцарапать ему глаза.
Она в растерянности.
– Я думала, мы любим друг друга, – говорит она.
На лице Бертрана появляется чуть заметная усмешка. Но Хлоя улавливает ее четко и ясно.
– Во всяком случае, я тебя никогда не любил.
Нож снова погрузился в ее внутренности. А сейчас Бертран провернет его в ране, она знает.
– Я провел с тобой приятные моменты, что правда, то правда. И ни о чем не жалею, совсем наоборот. Но все имеет конец. И между нами все кончено. Я перевернул страницу.
– Поверить не могу! – говорит Хлоя чуть громче, чем нужно.
– Однако придется.
Ее губы начинают дрожать, она чувствует, как волна подкатывает к глазам.
Отчаянная борьба, чтобы не заплакать.
– Но я люблю тебя!
Он вздыхает, приканчивает свой стакан.
– Я не хотел причинять тебе страдания, – заверяет он в ответ. – Не думаю, что ты меня любишь. Тебе больно, потому что решение о разрыве принял я. А ты не привыкла, чтобы тебя бросали.
– Это не так!
– Нет, Хлоя. Я знаю тебя лучше, чем ты думаешь…
Он встает, давая понять, что говорить больше не о чем.
– Я пыталась покончить с собой, когда ты ушел.
Последний патрон. Что угодно, лишь бы он дрогнул. От стыда она умрет потом.
– Перестань нести чепуху, Хлоя. Вид у тебя вполне живой…
Она бросает на него взгляд, где гнев смешивается с отчаянием.
– Ты сожалеешь, что я выжила?
– А теперь уходи. Я не желаю больше это слушать.
– Я попыталась убить себя, – повторяет она. – Потому что ты меня оставил.
Он кладет руки ей на плечи. Прикосновение прожигает ее насквозь.
– Ну что ж, ты была не права, что попыталась, – говорит он. – Я того не стою, уверяю тебя. А сейчас возвращайся домой и забудь меня. Договорились?
Глава 31
У Маяра похоронная физиономия. А ведь Пацан пока жив.
Александр, сидя напротив, терпеливо ждет, пока тот все выложит.
– Алекс, я знаю, как для тебя важна работа. И я знаю, что ты сейчас переживаешь, но…
– Нет, ты не знаешь, – поправляет его майор.
– Ладно, скажем, я могу себе представить, что тебе пришлось пережить после смерти Софи. И пусть эта работа – все, что у тебя осталось, я думаю, что ты должен сделать перерыв.
– Ты думаешь?
– Я приказываю тебе сделать перерыв, – уточняет дивизионный. – Учитывая твой послужной список, Генеральная инспекция хочет допросить Лаваля, прежде чем принимать какое-либо решение. При условии, разумеется, что мальчик придет в себя. На что мы все надеемся.
– Я ведь им все рассказал, – доверительно сообщает Александр. – Когда они приезжали в больницу, я сделал полное признание. Классическая mea culpa![16] Что им еще надо?
– Версию Лаваля. А пока решено отправить тебя проветриться. Я подготовил тебе отпускную ведомость, сейчас подпишешь. А если потребуется, продлишь по больничному.
– Понимаю. Почему бы просто меня не отстранить? Было бы логичнее.
– Не имею намерения увольнять своего лучшего копа. Ты просто должен отдохнуть и постараться переварить все, что на тебя свалилось. Вийяр займется текучкой, пока тебя не будет.
– Отлично, я вижу, ты все предусмотрел.
Гомес подписывает листок, бросает ручку и направляется к выходу. Маяр вскакивает:
– Алекс! Послушай… У меня нет выбора. Я всегда тебя поддерживал, но тут я не вижу иного решения. Это лучшее, что я мог придумать на сегодняшний день. Я уверен, что ты вернешься к нам.
Алекс громко хлопает дверью, дивизионный падает обратно в кресло.
Возвращайся домой и забудь меня.
Конечно. Это же так просто. Так легко. Так подло.
Стрелка спидометра «мерседеса» не переваливает за тридцать километров в час. Трудно различить дорогу сквозь пелену слез.
Я никогда не любил тебя. Я перевернул страницу.
Хук слева, апперкот справа.
Хлоя думала, что еще остался шанс. Что все еще возможно и она победит.
Теперь она уверена, что все потеряно. Но так и не понимает почему.
В этом нет никакого смысла.
Бертран не пожелал ее слушать. Копы тоже.
Полное одиночество, глухая изоляция.
Она падает на диван и покорно ждет новой истерики. Глаза смотрят в пустоту, сердце замерло.
Я никогда тебя не любил. Слова отдаются в голове странным звоном, словно черепная коробка пуста. Хотя у нее ощущение, что она, наоборот, переполнена.
– Скотина! Сволочь…
Но от оскорблений ей не становится легче. Она встает, ноги едва не подгибаются. Открывает дверцы бара, оглядывает бутылки как набор возможностей.
Опустошить их все? Нет, я не буду начинать все сначала…
Умереть ради него. Чтобы доказать. Что я-то его любила. И что по-прежнему люблю.
Смешно. Ему плевать с высокой колокольни. Кстати, а действительно ли я его люблю?
Тебе больно, потому что решение о разрыве принял я…
Она наугад достает бутылку. Колесо неудачи указало на джин. Это наверняка ее отключит. Она наполняет стакан доверху, колеблется и выпивает до дна.
Что за пытку, что за муку она себе устроила. Ее рука цепляется за ореховый комод; взгляд останавливается на фотографиях, которые висят на стене.
Отец и она. Мать, отец и Жюльета. Лиза, прямо перед тем, как…
Хлоя хмурится. Это не алкоголь. Не так быстро!
Она берет последний снимок, медленно подносит к глазам.
Это не Лиза, на фотографии.
Это больше не Лиза. Это чудовищный труп с зияющими дырами вместо глаз и гниющей плотью, отслаивающейся кусками от костей черепа. И гнусный оскал.
Хлоя отбрасывает рамку со снимком, как будто она обожгла ей пальцы, и начинает кричать.
Хрупкий челнок опасно приближается к порогам. Он вертится вокруг собственной оси, все сильнее и сильнее раскачиваясь. Хлоя больше не чувствует себя в постели. Скорее в лодке, которая рискует разбиться в бурном течении. Ее руки хватаются за простыни, глаза пытаются сконцентрироваться на люстре, подвешенной к потолку, которая кружится и клонится в воображаемой буре.
Бутылка джина пуста. Брошена в море, без всякого послания внутри.
А что она могла бы написать?
Спасите. На помощь. Я больше не знаю, куда плыву. Я не узнаю себя.
Хлоя слышит странные звуки. Хихиканье, повторяющееся до бесконечности, душераздирающие крики. Заполняющие ее бедную голову.
И звук ее изнемогающего сердца тоже. Которое несется во весь дух и не может нащупать тормоза.
Нужно принять утренние пилюли. Хотя еще вечер.
И быстрее, пока ее движок не лопнул, как перезрелый плод.
Она пытается встать и падает на пол. Не чувствует никакой боли, на четвереньках движется по темному коридору. Добравшись до кухни, выпрямляется и достает коробку с таблетками. Две вместо одной, для надежности.
По дороге обратно в гостиную она держится за стену. Может, надо выпить больше, чтобы забыться? Забыть, что ее бросили, как кусок дерьма. Забыть, что она мишень.
Она берет с дивана пистолет, размахивает им перед собой. Теперь она снова стоит на ногах, отчасти чудом, и начинает смеяться. Жуткий смех, пришедший из ниоткуда.
– Думаешь, ты меня напугал? Покажись, трус паршивый! Выходи на бой! Ну же, выходи!.. Где ты? Я знаю, что ты там!
Она перестает смеяться, слушает издевающуюся над ней тишину.
Ей чудится шум за спиной, она разворачивается и нажимает на спуск. Отдача заставляет ее потерять неустойчивое равновесие, ее отбрасывает назад.
Голова жестко бьется об пол, зрение затуманивается, все вокруг двоится.
Она лежит посреди ковра, на спине, раскинув руки крестом.
Следующие минуты ужасны. Ощущение агонии, предваряющей смерть. Ощущение, что ее тело четвертовано, искромсано, искрошено.
Потом напряжение медленно спадает. Разноцветные бабочки заполняют чистое небо. На ее губах появляется улыбка. Ей хорошо. До странности хорошо. Она близка к экстазу. Ее снова одолевает смех.
– Не придешь, да? Ты слишком меня боишься!
Она медленно переворачивается, оказываясь снова в лодке, которую несет течением. Только она больше не боится ни порогов, ни подводных камней, ни даже Тени.
Вообще больше ничего не боится.
– Меня зовут…
Она только что забыла свое имя.
Когда она открывает глаза, вокруг темная ночь. Хлоя не знает, где она.