Легкая восхищенная гримаса.
– И все в порядке? В агентстве, я имею в виду.
Хлоя колеблется, он пользуется этим, чтобы добавить:
– Если мы откроем дело, мы все проверим, вы же понимаете… Так что лучше отвечать откровенно, мадемуазель…
Хлоя смотрит на трупик бутылки виски на ковре.
Какая же я идиотка.
– Сегодня меня уволили. Ну, вернее, вчера.
– По какой причине?
– Я… я дала пощечину клиенту.
– Правда? А за что?
– За то… что он положил руку мне на задницу.
Он снова делает знак коллеге, та подходит с алкометром в руках.
– Будьте добры подуть, мадемуазель.
Хлое хочется вспылить. И даже выставить их вон. Но пока они здесь, она в безопасности.
Я вернусь. И прикончу тебя.
– Он… он заставил меня пить, – выдумывает она на ходу.
– Правда? – удивляется коп. – А почему вы об этом раньше не упомянули?
Хлоя проводит рукой по волосам.
– Я забыла.
– Ну конечно… Ладно, мадемуазель, мы не можем терять понапрасну время, вы должны понимать.
Она испепеляет его взглядом, он остается непоколебим.
– Лично я думаю, что вам приснился кошмар.
Веки Хлои смыкаются. Она только чуть покачивает головой.
– Я думаю, вы выпили больше, чем следовало, несомненно, из-за того, что вас вчера уволили. К тому же вы приняли таблетки. Судя по тому, что вы рассказали вчера вечером моим коллегам, вы не в первый раз вызываете полицейские службы из-за загадочного нападения… И мне кажется, вы в очередной раз что-то выдумали, чтобы вам пришли на помощь.
Он встает с сознательной медлительностью, садится рядом с Хлоей. Берет ее левую руку в свои, улыбается ей.
– И вы нуждаетесь в помощи, мадемуазель, – говорит он с удивительной мягкостью. – Вы не должны так оставаться.
Глаза Хлои внезапно наполняются слезами.
– Вы должны обратиться к врачу. К психологу или психиатру. Я могу вызвать «скорую», если вы пожелаете.
У Хлои больше нет сил. Ни протестовать. Ни объяснять. Ни приводить доводы.
В теле не осталось ни капли энергии.
– Мы можем отвезти вас в больницу и доверить специалисту. Хотите, я позвоню?
Хлоя колеблется; если она согласится, они ее запрут в лечебнице. Что угодно, только не это.
– Нет, – отвечает она.
– Знаете, вы не правы. Вы в опасности, как мне кажется. Но я не могу вас заставить, так что…
Он отпускает ее руку, отворачивается.
Все кончено.
Она снова добыча.
Всего лишь добыча.
Я вернусь. И прикончу тебя.
Глава 59
– Его нашла консьержка, – поясняет Маяр. – Она приходила к нему раз в неделю делать уборку.
В полном ступоре капитан Вийяр смотрит на труп Александра. Тот лежит на животе среди осколков журнального столика в гостиной со своим «зиг-зауэром» рядом с правой рукой. Его лицо повернуто к окну и купается в ясном свете. И огромная лужа крови. Его глаза открыты и несут неподдающееся расшифровке послание.
– Черт, быть такого не может, – бормочет капитан. – Алекс, быть такого не может…
Комиссар Маяр прислоняется к стене. Он тоже смотрит на друга. Вернее, на то, что от него осталось.
Прибывает медэксперт, обменивается рукопожатиями с обоими мужчинами. И тут же приступает к работе, в отвратительной тишине.
В конце концов Маяр садится. Ноги его не держат.
– Я бы сказал, что он мертв около двадцати четырех часов, – после недолгого осмотра объявляет медик. – Самоубийство, вне всякого сомнения.
– Это моя вина, – тихо говорит комиссар. – Я не должен был так ему об этом сообщать…
Вийяр вопросительно на него смотрит.
– Я позвонил ему вчера. И сказал, что Генеральная инспекция его отстранит. Что я ничего не смог сделать, чтобы прикрыть его. Он застрелился сразу после…
Капитан снова поворачивается к Александру. Хотя зрелище невыносимое.
– Вы убили его, – не церемонясь, бросает он. – Работа была всем, что ему оставалось.
– А что я мог сделать? – защищается дивизионный.
Вийяр не отвечает; он подходит к медэксперту, склонившемуся над Гомесом.
– Странно, что он надел глушитель, прежде чем покончить с собой, как по-вашему?
Коп в нем берет верх. Медик пожимает плечами.
– Может, не хотел, чтобы соседи сбежались. Чтобы его не нашли слишком быстро и не отвезли в больницу…
– Ты сейчас глупость сморозил, – нервно замечает капитан. – Когда кто-то пускает себе пулю в голову, какая важность, найдут его через тридцать секунд или через полгода? Он так и так мертв.
– Ты не хуже моего знаешь, что от пули в голову необязательно умирают мгновенно. Кстати, он умер не сразу.
– С чего ты взял? – спрашивает Вийяр.
– Количество крови… Сердце еще билось какое-то время. По крайней мере час.
Маяр убегает в другой конец квартиры. Вот уже многие годы он не плакал.
Потолок белый. Нейтральный цвет, в котором есть что-то угнетающее. Особенно если смотреть на него несколько часов подряд.
Я вернусь. И прикончу тебя.
«Вальтер» у правой руки, левая на сердце, Хлоя лежит прямо на полу, на паркете.
Лечь на кровать невозможно. Даже если она постирает простыни с хлоркой, даже если сменит матрас.
Пистолет она больше не выпустит из рук. Ни на одну секунду. Даже чтобы сходить в туалет.
Он умер из-за тебя. Сдох как собака… Бай-бай, майор Гомес!
Из-за меня.
Но нет, он не умер. Он не может умереть.
– Алекс! – внезапно кричит она.
Медленно встает и идет в ванную. Лицо у нее бледное, глаза блестят. В них страх, по-прежнему и навсегда.
Он не может умереть. Не так, не сейчас.
Она запирает замок, кладет пистолет на борт ванны и не задергивает занавеску.
Лейка душа выплевывает поток, Хлоя оставляет глаза открытыми. Хотя их обжигает.
Ты сильнее его, я знаю. Он не смог бы тебя убить.
Она долго стоит так, опершись двумя ладонями о кафель, настороженно прислушиваясь.
Добыча никогда не отдыхает. Только если хочет умереть.
После отбытия копов это ее шестой поход в душ.
Скоро у нее не будет кожи. И все равно она останется грязной. Потому что это внутри. Потому что это в глубине ее.
Вкус его губ на ее собственных. Какая мерзость. Она глотает горячую воду и выплевывает ее сильной струей.
Этой ночью она не узнала ни его улыбку, ни запах. А потому вся в сомнениях.
Было темно, я умирала от страха. Мускусный аромат скрывает запах кожи…
Наконец она закрывает кран, одевается, сушит волосы и даже дает себе время подкраситься. Попытка закамуфлировать ужас.
Но никакие тени на веках, никакие румяна не могут скрыть того факта, что она достигла дна.
Она садится в свой «мерседес» и направляется в Мезон-Альфор.
Она звонила в дверь, стучала. Снова и снова.
Через какое-то время открылась дверь напротив и на лестничную площадку вышла пожилая дама. Элегантная, одетая с иголочки. Она подошла к Хлое и мило улыбнулась:
– Вы кого-то ищете, мадемуазель?
– Я пришла к месье Гомесу. Я его друг.
– Господи… Вы не знаете?
Горло Хлои сжимается так сильно, что не пропускает воздух. Внезапно она хватает старушку-соседку за плечи и сильно трясет.
– Чего я не знаю? – кричит она.
Дама в изумлении разглядывает эту фурию на шпильках.
– Что я должна знать? – снова орет Хлоя.
– Месье Гомес умер, – робко сообщает старушка.
Хлоя отпускает ее и хватается за перила. Лестницу свело судорогой. Она движется, раскачивается, наплывает и откатывается. Далекий голос доносится до ее мозга.
Они нашли его около полудня. Пришли меня расспросить, чтобы узнать, не слышала ли я чего. Но я ведь немного глуховата… Кажется, он убил себя из своего пистолета. Это ужасно! Думаю, все из-за смерти его жены. Господи, такой молодой…
Хлоя делает шаг назад. Потом внезапно бросается бежать вниз, оставив соседку на лестничной площадке.
Глава 60
Уже ночь. Или еще не день. Я не очень себе представляю.
Я жду его уже много часов. Глаза сухие, я устала держать их открытыми.
Мне холодно.
Хотя по радио говорили, что погода теплая для этого времени года.
Это я помню. Слушала час или два назад. Точно уже не знаю.
Мне правда холодно. Можно подумать, холод исходит от меня. Что он выделяется из глубин моего существа… Что я его источник, и он распространится на всю Землю.
Шлейф изморози, который уничтожит все на своем пути.
Думаешь, такое возможно?
Нет, конечно! Я несу ерунду… Холод, он снаружи.
На радио, наверно, ошиблись. Или соврали.
С ума сойти, как люди умеют врать! Я тоже умела.
Но теперь с этим покончено. Раз и навсегда.
Больше никто мне не соврет. И я больше не буду врать. Я больше не буду прятаться.
Надо же, день занимается… Пока я с тобой разговаривала, разгорелся свет.
Тебе следовало бы это увидеть, любовь моя… Розовеющее небо так красиво.
Тебе следовало бы это увидеть, любовь моя. Но ты больше не можешь.
Ты не можешь больше видеть, не можешь улыбаться.
А у тебя была такая прекрасная улыбка. И такие прекрасные руки.
Мне бы так хотелось, чтобы они ко мне прикоснулись. Вот только ты больше не можешь ко мне прикоснуться, любовь моя.
Но я еще могу тебя любить.
Ты удивлен? Удивлен, что я называю тебя любовь моя?.. Знаешь, я понимаю. Я тоже удивляюсь.
У меня не было времени тебе признаться, ты ушел слишком быстро. Слишком рано. Он отнял тебя у меня, прежде чем я успела все осознать.
Но я знаю, что в один прекрасный день эти слова слетели бы с моих губ.
Любовь моя… Я уже говорила это раньше другим, но не тебе. Потому что я ошибалась, сбилась с дороги. Позволила другим пользоваться собой.
С тобой все по-другому. Это было жестко, испепеляюще. Ты был настоящим.
Ты единственный сумел заглянуть за наружность, за те ширмы, которые служили мне защитой. Ты единственный, кто увидел, что скрывалось за ними. Ты единственный понял.