Оля к своему аппарату не подходила. Я три раза посчитал до тринадцати.
Может, сегодня было девять дней по кошке?
Вернувшись домой, я автоматически нажал на пульт телевизора. Чудо из чудес ожило: мягко вспыхнул экран. Рекламировали мобильники. «Ты этого достоин!» – вещал за кадром густой харизматический баритон, от которого за версту несло успехом и вальяжным благополучием. На фоне голубого неба безмятежно летел Икар, весело болтая по мобильнику и подрыгивая ногами. Вот он, чертов дух эпохи.
Именно в тот момент, как баритон уговаривал меня приобрести престижное средство связи, на зависть всем, исключительно последнюю модель (все предыдущие мгновенно превращались в хлам, то есть морально устаревали), принесли телеграмму. «Куда ты исчез? Не могу дозвониться. У нас будет ребенок. Оля».
После рекламы, когда, как и положено в лучшее вечернее время, у экранов собралась многомиллионная завороженная аудитория, наступил час анекдота. Потом, разумеется, пластиковый ящик будет тешить народ паршивым мелодраматическим (или детективным: тут, будем справедливы, возможны варианты) телесериалом, повторяемым утром, потом боксом попсового качества (или новым сериалом). Актер, обреченный на успех, лениво картавил.
«На борту пассажирского авиалайнера возникла аварийная ситуация. (Смех в зале.)
Командир экипажа. – Алло, Земля, как слышите? Прием!
Земля. – Слышим прекрасно. В чем дело?
Командир. – Дело в том, что у нас заклинило руль! (Взрыв смеха.)
Земля. – Попробуйте повернуть его вправо.
Командир. – Пробовал. Не получается. (Смех.)
Земля. – Попробуйте влево.
Командир. – Не получается! Что нам делать? (Смех.)
Земля. – Значит так, сын мой. Крепче держись за штурвал и повторяй за мной: «Отче наш иже еси на небеси…» (Все тонет в хохоте.)»
Я тоже рассмеялся, хотя анекдот был настолько старый, что смешно было смеяться. А потом подумал: «Непременно куплю себе мобильник. Ведь я этого достоин».
И еще я подумал: экран телевизора следует сделать не только плоским, но и круглым.
Надо соответствовать миру по всем параметрам.
<34–36>
37
… – Мир кучкуется вокруг Рима. Я же проповедую новую веру: персоноцентризм называется. Да-да, персоноцентризм. В центре мира – личность. Бога – в отставку. Не миллиардами надо считать людей, господа, а личностями. Лицо – это зеркало ума. Смысл моей веры в том, чтобы ни во что не верить, даже в неотразимые доводы рассудка (особенно – в неотразимые). Надо все понимать. Не плакать. Не смеяться. Не ненавидеть. А понимать. Неужели и Спиноза ушел из жизни в 37? Обидно всем. Я проповедую культ разума (не интеллекта, Боже упаси!). Ты хоть понимаешь, что это такое? Меня спроси. Тебе хорошо, ты уже труп. А я тут отдувайся за вас всех. Да-да, за вас всех. Валом. Пахарей, пастухов, пастырей в алом. Yeah…
Права человека надо заменить правами личности. Я живу по кодексу прав личности, а Нагорная проповедь сегодня морально устарела. Это миллиарды сегодня устарели, а не я, и не надо так смотреть на меня, милые барышни. Круглые глаза – это еще не аргумент. Круглые глаза бывают и у кошек. Да-да, я к вам обращаюсь, королевы киосков, где предлагают публике только жвачку в красочной упаковке, колготки и мобильники. И уж чем-чем, а грехом любви к ближнему я не оскандалился. Да-с!
И вообще, что вы тут мне тычете круглым? У моей жены круглый живот: чем вы меня удивите после этого? Ах, вы ничего не знали об этом, вы не в курсе дела? Так знать надо, дор-рогие мои, хор-рошие… Пригожие.
Возможно, я напишу еще один роман. «Мужчина, который обожает день». Или «Игра в игру». Или целых два-с. И детей я буду любить. И вас. Но чего вы не дождетесь от меня, так это благостно-постной мины при упоминании о священных правах человека, превыше всего ставящих права желудка и его служанки, души. Идеология – вот ваш предел. Вам подавай систему заморочек, которую вы именуете свободой. А предел моей веры – разумный миропорядок, где нет толпы и не барражируют вертолеты, где личность перестает быть лишней и может реализовать себя…
И не надо творить из меня кумира. Успокойтесь, миллиарды. Да, да. Ага. Я устал быть бронзовым, я хочу рухнуть с пьедестала, yeah, и рассыпаться на мелкие кусочки – чтобы восстать из праха и стать тверже бронзы, тверже стали, скрывая ото всех свою хрупкость… Достали…
– Что с тобой, милый? – спросила Оля, просунув голову в дверь. Она застала меня перед новым зеркалом, где я в полутьме репетировал нечто вроде тронной речи. Это был клип в стиле рэп на тему собственной личности, вписанной в контекст человеческой истории. Глаза у нее сделались огромными, словно у кошки, занимая около тридцати процентов площади лица.
– Со мной все в порядке, дорогая, – соврал я.
– Не пора ли спать?
– Пора.
– Я же говорю тебе, не смотри телевизор на ночь. Лучше с утра: там хоть сериал стоящий.
– Оля, ты знаешь, кто такой Спиноза?
– Нет. Но это не мешает мне спать.
– Оля, а кто такой Леха Бусел?
– Зачем тебе Леха?
– Это таинственный человек.
Мое отражение в зеркале поднесло палец к губам. И я, хитро сощурившись отражению, озвучил этот жест:
– Тс-с-с…
– Милый, а кто такой ты?
Я задумался.
– Человек, который получает интеллектуальное, нет, разумное удовольствие от погружения в дурную бесконечность. В давние времена таких называли философами. Они должны знать цену человеку. Сейчас эта категория морально устарела. В цене шаманы и рассказчики анекдотов.
– А кто такая женщина, которая любит ночь?
– Это просто женщина, всякая женщина. Вообще все женское: наша цивилизация, Земля, душа… По-моему, любая женщина любит ночь, потому что ночь к лицу женщине. Словно вуаль. Или косметика. Разве нет? Посмотри.
Две фигуры, мужчины и женщины, отражались в зеркале. Круглые глаза Оли светились сухим, то ли мистическим, то ли оптимистическим, блеском. Она казалась таинственной и загадочной. Ночь делала ее значительнее и привлекательнее. Мужчина – просто темный строгий силуэт – явно стушевался на ее фоне. Лучше сказать, он-то и служил неброским фоном, оттенявшим ее расплывчатый облик. У мужчины, если присмотреться, сзади намечался легкий горбик, напоминавший сложенные крылья, которые вовсе не делали его похожим на ангела; у женщины, словно для симметрии, округлялся животик спереди. Мужчина обнимал сзади женщину, и совмещенные таким образом силуэты стремились образовать круг. Подозрительно напоминавший нуль.
При этом любой бы сказал, что надежда и мечта сконцентрированы в правом от зрителя полушарии, в туманном облике женщине, а не в четких линиях мужчины.
Женщина, носящая в своем чреве мужчину, – последнее для него прибежище и пристанище…
Эта ночь была для меня бессонной. Я лежал, тупо уставившись в потолок.
Под утро мне приснился сон. Ощущение прерванного полета, всплеск воды.
Я проснулся действительно мокрый, весь в нездоровом поту.
Кстати или некстати на улице лил мелкий дождь. Апрель…
Моя жизнь сильно изменилась.
Я почувствовал себя значительно помолодевшим.
Сбросившим года лет до 37.
Ноябрь 2004 – апрель 2005