С набережной Лимы я спустилась к океану и окунула руки в воду. Забавно было сознавать, что это не Атлантика, а Тихий океан, и за ним не Европа, а Китай и наш Дальний Восток.
Из Лимы к Боготе летели на «боинге» через Анды, поверх северной оконечности гигантской Кордильеры, горной цепи, протянувшейся по всей Южной Америке с юга на север. Здесь на вершинах гор уже не было снежных шапок, как в Аргентине и Чили, — внизу проплывали округлые холмы, сплошь покрытые хвойными лесами.
Столица Колумбии Богота расположена в одной из горных долин на высоте примерно трех тысяч метров над уровнем моря. Нас предостерегали, что будет трудновато дышать, но я не ощутила никакого дискомфорта. Дышалось даже легче, чем в Москве.
Богота такой же разграфленный на продольные и поперечные улицы город, как Буэнос-Айрес или Мехико, но эта огромная с квадратами-кварталами сеть наброшена не на равнину, а на холмистую местность и своими краями задевает окрестные горы. Идешь по высотным улицам и чувствуешь себя почти альпинистом или, напротив, человеком, оказавшимся на дне огромного озера, если поднять глаза к окаймляющим столицу холмистым горам.
Колумбия мне показалась даже более индейской страной, чем Мексика, если судить по обилию нищих индейцев, ночевавших прямо на городских газонах. Когда мы ехали на машине к высокогорному озеру, индейские босоногие мальчишки то и дело выскакивали на дорогу, предлагая круглые лепехи домашнего сыра. Возле придорожных хижин хлопотали индейские женщины в национальных одеждах. Однако когда мы подъехали к озеру, где ловится форель, местная экзотика мгновенно испарилась. На высоких холмах вокруг голубого озера — типично русский сосняк, а у подножья — зеленые заливные луга, где мирно, совсем по-русски, паслись гнедые лошади.
Меня это зрелище поразило, наверное, не меньше, чем некогда корзины со свеклой и морковью на рынке в Буэнос-Айресе. Как, в сущности, едина земля. А тут еще были и грибы. Самые настоящие маслята.
Посольские жены и я пошли прогуляться в ближайший сосновый борок и наткнулись на грибные поляны. Ни шагу шагнуть — всюду, нет, не маслята, а маслянты, грибы для Гулливера, с тарелку величиной, но блестящие, крепкие, духовитые. Посольские жены, обезумев от радости, набивали грибами сумки, платки, кофты, все, что можно было наполнить. Как-никак — экономия валюты, бесплатный обед на неделю. Хотя в магазинах Боготы чего только не было: бифштексы, ромштексы, антрекоты, свиные отбивные в аккуратных коробочках и пакетах. В Москве такого не знали.
У меня хватило денег только на килограмм дешевого колумбийского кофе да немного времени на то, чтобы полюбоваться не виданным со времен Мексики съестным изобилием. Нет, всетаки не едина была наша земля.
В номере отеля меня встречал улыбающийся мамин портрет в рамке на тумбочке возле кровати. Она разделяла и мои впечатления, и мою усталость.
Дел там было немало: беседы с местными писателями, выступление на симпозиуме с сообщением об успехах советской литературы и советских мастеров перевода. Не знаю, как это мне тогда удавалось: мысли едва плавали, как рыбы в киселе. Все вокруг продолжало видеться чем-то нереальным, неправдоподобным, но это была совсем не та, приводившая в восторг нереальность, какую я когда-то ощущала при виде римского Колизея или Везувия.
Колумбийцы подарили мне последнее издание романа Г. Гарсии Маркеса «Сто лет одиночества», и я равнодушно сунула книгу в чемодан.
Виктору Петровичу Астафьеву, ласково называвшему меня Марфой Ивановной, я помогала общаться с латиноамериканцами. Он тоже без особого восторга смотрел по сторонам и неохотно проводил беседы: у него недавно погибла в катастрофе дочь. Но на одно свое выступление он с охотой потратил силы. Это произошло в Советском посольстве в Боготе.
Астафьев — один из немногих достойных и талантливых писателей советской поры. С виду неказистый сибирский мужичок, потерявший на войне глаз, он с радостным азартом шел навстречу объявленной Горбачевым перестройке и гласности. Собравшемуся в зале посольскому люду он рассказывал о работе над своей новой повестью. Книга, посвященная сибирской жизни до и после ГУЛАГа, впервые так открыто говорила про то, как бедствовали сибиряки после победоносной войны, и про то, как сибирские мальчишки играли в футбол черепами политзаключенных…
В зале посольства царило напряженное молчание, люди боялись пошевелиться. Был 88-й год, но советские служивые за границей, бойцы идеологических форпостов в капиталистическом окружении, не знали, как реагировать на крамольные рассказы писателя. Каменные лица, неподвижные фигуры. Все боялись шелохнуться до той минуты, когда посол встал и пожелал рассказчику успехов в творчестве на благо родины.
Вернувшись в мае из Колумбии в свое новое московское жилье и открыв дверь, я подошла к окну и невольно замерла. Впервые из этого чужого окна я смотрела на весну: по ту сторону Ленинского проспекта мягко зеленела роща, и там, в гуще деревьев, робко, будто тоже с трудом приноравливаясь к своему месту жительства, цокал соловей. На душе стало легче и уютнее. Однако слова «думой» или «дома» не приживались в моем лексиконе.
А соловей стал дорогим гостем, с которым ежегодно приходит весеннее тепло.
В ту же весну 88-го, на 84-м году жизни, ушла и тетя Валя, Валентина Ивановна Минко, та самая девочка с большим белым бантом, который становился предметом раздоров двух маленьких кузин: Валечки и Лидочки.
И в том же году летом из «Иностранки» позвонил Дашкевич и предложил перевести новый роман Мигеля Отеро Сильвы под названием «И стал тот камень Христом» — о жизни Иисуса Христа. Времена менялись. Несколько лет назад о такой вещи для перевода и заикнуться было нельзя. Да и Отеро Сильва, автор популярного романа «Когда хочется плакать, не плачу», выбрал для серьезного романа сюжет, который вроде бы никак не отвечал его саркастической манере письма и мироощущению. За свой едкий памфлет об ангелах — «Небесные создания» — он был отлучен Ватиканом от церкви. И вдруг — Христос на полном серьезе.
Оказалось, что Отеро Сильва написал роман о Христе незадолго до смерти. Узнав о своей неизлечимой болезни, он, убежденный атеист, перестал относиться к Богу как к бородатому старику, сидящему на облаке в окружении ангелочков. Ему захотелось прикоснуться к чему-то высокому и непознанному, уловить проявление некой космической силы, а уловив, укрепить собственную душу и тело. Фактически он пришел к тому, что попростому называется верой.
Автор не видит в Христе того, кем его обычно считают: полубогом или богочеловеком. Христос у Отеро Сильвы — человек, сын плотника, наделенный необычными способностями и возможностями, чувствующий и позволяющий другим почувствовать великую силу Вселенной, своими делами доказывающий ее существование, что рождает надежду и помогает людям в горе, беде и дает силы в болезни. Именно так виделась автору реальная миссия Христа.
Мое настроение во многом совпадало с мыслями Отеро Сильвы. Меня не слишком увлекало учение Иисуса Христа, распространившееся в мире по воле обстоятельств и мало отвечающее натуре людей, не могущих подставлять для удара вторую щеку. (Травоядные твари живут стадами, хищники живут в одиночку; могут ли хищники-мясоеды жить, вопреки природе, стадами и при том не есть или хотя бы любить друг друга?)
Меня всегда больше интересовала личность Христа, словно подтверждающая, что существуют законы Космоса, которые регулируют жизнь галактик, звезд, планет, Земли, наконец, и — на микроуровне — отдельных существ.
Древние греки говорили, что «чудо» не противоречит законам природы, а говорит о еще каком-то непознанном (или непознаваемом) ее законе.
Если такие лица, наделенные сверхъестественным даром исцелять и духовно укреплять, прикоснувшиеся к тайнам вселенской энергии, как Христос, Николай Чудотворец или Серафим Саровский, названы святыми (церковь же причисляет к лику святых и великомучеников), то существует и немало других, тех, кто своим божественным (в моем понимании этого слова) зарядом тоже помогает людям.
Ныне трудно отрицать способности и возможности народных целителей и хирургов-хилеров, ясновидящих и других кудесников. Таких, например, как некогда Наташа с Холодной горы или как опытный врач-гомеопат и (в точном значении этого термина) экстрасенс Людмила Михайловна Романова. Она ставит точнейший диагноз, «просвечивая» пациента лишь своим взглядом сквозь одежду и жировые отложения. Я испытала ее способности на собственной персоне.
Обычный рентгеновский снимок позвоночника показал, что у меня в основании черепа обнаружено подозрительное темное пятно, которое, не дай Бог, и т. д. Не дожидаясь томографического обследования, я далеко не в радостном настроении отправилась к Людмиле Михайловне. Мы сели в кресла друг против друга, и через минуту она сказала: «Это вовсе не опухоль, а небольшой костный вырост». Томография подтвердила ее диагноз… О ее удивительных предсказаниях, сделанных мне в 2000 году и, вопреки всем моим сомнениям, сбывшихся, я расскажу ниже.
Так или иначе, но мое состояние духа было таково, что, как и Отеро Сильве, хотелось приблизиться к Христу и ощутить — через века — его утешающее воздействие в тяжелейшее для меня время.
Нет, не поддаться самогипнозу, а кое-что понять и, возможно, почувствовать некоторое облегчение от такого понимания или ощущения. Мой племянник Герман, серьезно увлеченный православием, говорит, что надо «просто верить». Да, верить, но не в одного «богочеловека», а в те могущественные силы Вселенной, которые обычно называют «Богом» и отблески которых доносят до нас такие, «отмеченные Богом» люди или порой улавливаем мы сами.
Меня просто потянуло заняться переводом романа «И стал тот камень Христом», я даже приобрела Библию и стала штудировать ее нужные по теме части. Мне импонировало и то, что Отеро Сильва при всем уважении к своему герою и к чувствам верующих, написал живую, полнокровную историю Иисуса Христа, сохранил свой сочный язык и не впал в религиозный мистицизм. Он тоже хотел понять, узнать и найти духовную опору в горе.