ь об этих соседях, но, когда она прошла мимо их квартиры с закрытыми и плотно зашторенными окнами, ни о чем другом думать она уже не могла.
Прощание в аэропорту Пизы не было тяжелым. Тяжелые прощания больше годятся для фильмов. Все прошло в спешке, в которой Ажар приобрел билеты, как выяснилось, до Цюриха. Оттуда он начнет попытки вылететь вместе с Хадией в Пакистан. Рейс должен был скоро отправиться, и Барбара боялась, что в нынешнее время всеобщей истерии по поводу международного терроризма ему, как темнокожему мусульманину, покупающему билет только в один конец, его просто не продадут. Однако присутствие его очаровательной дочери, сгорающей от нетерпения провести каникулы в Швейцарии вместе с папой, исключило какие-либо вопросы. Их с Хадией документы были в порядке, а это, по-видимому, было единственным требованием авиакомпании. Барбара в это время купила себе обратный билет в Лондон. Очень быстро – слишком быстро, по мнению Барбары, – они оказались за линией паспортного контроля, готовые к отлету.
– Ну, вот, пожалуй, и все, – сказала Барбара, обняла Хадию одной рукой, прижала к себе и произнесла самым беззаботным тоном, на который была способна: – Детка, привези мне кило швейцарского шоколада. А что еще там есть из сувениров? Наверное, швейцарские складные ножи?
– Часы, – воскликнула Хадия. – Часы тебе тоже привезти?
– Но только самые дорогие.
Потом Хейверс посмотрела на Ажара. Говорить было нечего, особенно в присутствии маленькой девочки. Поэтому она сказала ему с улыбкой, больше похожей на гримасу ужаса:
– Вот это было приключение, а?
– Благодарю вас, Барбара, – ответил Таймулла. – За прошлое и за будущее.
Она не могла говорить из-за спазма в горле и вместо этого отдала ему шутливый салют. Потом смогла выговорить:
– Что ж, до скорого, приятель.
И все было кончено.
У нее был ключ от их квартиры. Вернувшись из прачечной, когда делать было уже абсолютно нечего, Барбара вышла из своего бунгало, пересекла лужайку, подошла к большому дому и вошла внутрь. Без Таймуллы и Хадии она казалось пустой, но в ней еще слышалось эхо их голосов. Хейверс прошлась по комнатам и зашла в спальню Ажара и Анжелины. Естественно, что ее вещей давно уже не было, а его еще оставались. В платяном шкафу все было аккуратно развешено на вешалках: брюки, сорочки, пиджаки, свитера. На полу ровным рядом стояли туфли. На полках лежали зимние шарфы и перчатки. С внутренней стороны двери висели галстуки. Барбара провела рукой по пиджакам и прислонилась к ним лицом. Они все еще хранили его запах.
Около часа она провела в комнате, которую так тщательно отделывала Анжелина. Касалась мебели, книг в шкафу, рассматривала фотографии на стенах. Наконец уселась и погрузилась в ничегонеделание. И к ней пришло осознание, что все прошло.
Когда Барбара ложилась в постель, на ее мобильном накопилось восемь неотвеченных звонков Линли. Еще два были на стационарном домашнем телефоне. Каждый раз, когда в трубке раздавался его хорошо поставленный баритон, Барбара немедленно стирала послание. Очень скоро она услышит ту музыку, которую, как она себя уверяла, сможет спокойно перенести. Но не сейчас.
Спала она лучше, чем ожидала. Утром приготовилась к работе с большей тщательностью, чем обычно. Умудрилась так подобрать вещи, что модельер из благотворительного фонда смог бы даже назвать их вариантом… какого-то ансамбля. По крайней мере, Барбара отказалась от штанов из эластика, остановив свой выбор на брюках на «молнии», с нормальными лямками для ремня. Она также отказалась от футболок с надписями. Ее пальцы на секунду замерли над «Это мой клон. А сама я в другом месте, где мне гораздо лучше», но решила, что – хотя это и было абсолютной правдой, – на работу этого надевать не стоило.
Когда откладывать выход уже не имело смысла, Хейверс отправилась по прекрасному майскому утру в сторону Виктория-стрит. Проходя под цветущими декоративными вишнями, она решила воспользоваться подземкой и направилась к Чолк-Фарм-роуд. Это позволило ей остановиться у местного газетного киоска. Она должна была заранее узнать самое худшее, чтобы приготовиться к реакции ее командиров на это.
Внутри киоска, как всегда, было мало воздуха, а температура приближалась к тропической. Помещение было не шире коридора, на одной стене которого расположились журналы, газеты и таблоиды, а на другой – всякие сладости и пакетики с едой. Однако того, что хотела Барбара, сегодня на прилавке не было. Ей пришлось протиснуться мимо трех девочек в школьной форме, которые на полном серьезе обсуждали питательные преимущества сухариков над чипсами, и женщины с ребенком, пытавшимся выбраться из коляски. У прилавка Хейверс спросила мистера Мудали, не осталось ли у него экземпляра вчерашнего номера «Сорс». Он ответил утвердительно и достал перевязанную пачку изданий, которые не были проданы вчера. Надо просто найти в ней «Сорс», объяснил он. Ей повезло, так как со вчерашнего дня остался всего один экземпляр. Мистер Мудали даже не хотел брать деньги за вчерашнюю газету, но Барбара всунула их ему в руку. Перед тем как выйти, она купила пачку сигарет и жевательную резинку.
Сержант не открыла «Сорс» до тех пор, пока не оказалась на Северной линии, где, совершенно неожиданно, ей удалось сесть между пассажирами, направляющимися в центр Лондона. На секунду у нее появилась надежда, что Митч не выполнил свою угрозу, но взгляд на заголовок «Отец спланировал похищение собственного ребенка» все ей рассказал.
Барбара почувствовала тяжесть на сердце. Не читая, сложила газету. Затем, через две остановки, решила, что ей все-таки надо подготовиться. Множество звонков от Линли, которые она проигнорировала, говорило о том, что полиции известно все о ее участии в том, что касалось похищения Хадии. Несмотря на то что Хейверс ничего не знала о плане Ажара, она была виновата уже тогда, когда воспользовалась Митчеллом Корсико, чтобы заставить Скотланд-Ярд отправить Линли в Италию. Может быть, подумала она, ей удастся придумать какую-нибудь защиту. А для этого надо заставить себя прочитать статью.
Барбара открыла газету и стала читать. Это была настоящая бомба. Имена, даты, места, суммы… вся эта грязь. В статье не было только одного. Нигде не упоминалось ее имя. Прежде чем отправить статью в редакцию, Митчелл уничтожил все, связанное с ней.
Хейверс не могла понять, то ли это было милосердие, то ли приготовление к будущему в стиле Макиавелли. Она знала, что существовали два способа выяснить это. Или ждать этого самого будущего, или позвонить журналисту. Барбара решила позвонить и, выйдя на «Сент-Джеймс-парк», набрала его номер. Когда он ответил, она двигалась по Бродвею в сторону тщательно охраняемого центрального входа в здание Мет.
Оказалось, что он все еще в Италии и освещает все, что связано с кишечной палочкой и арестом Лоренцо Муры. «Ты уже видела мою статью в сегодняшнем номере?» – спросил он. Еще одна первая страница. И он неплохо зарабатывает, поставляя информацию своим итальянским коллегам, которые, к сожалению, не имеют доступа к его источникам. Естественно, что он имеет в виду Барбару.
– А ты изменил статью, – сказала она.
– Что? – переспросил он.
– Ту, которую мне показывал. Ту, которой ты мне угрожал. Ту… Митчелл, ты вычеркнул мое имя.
– А-а-а, ну да. Ну что тебе сказать… Это ради нашей прошлой дружбы, Барб. Ну, и ради золотой курицы.
– Никакой золотой курицы нет, так же как и яиц. Да и прошлого у нас с тобой нет.
На это Митчелл открыто рассмеялся.
– Но у нас будет будущее. Поверь мне.
Барбара отключилась. Проходя мимо урны, она засунула туда газету, поверх остатков яичного салата, круассана и шкурки от банана. Прошла в толпе сотрудников через систему безопасности Ярда. Ну что же, от одной головной боли она избавилась. Но остальные остались.
Ей все рассказал Уинстон Нката. Странно, подумала Барбара позже, потому что обычно Нката старался держаться подальше от сплетен. Хотя уже в тот момент, когда она вышла из лифта, было понятно, что происходит что-то серьезное. Три констебля вели серьезную беседу с темнокожим детективом, а шум голосов отовсюду говорил об изменениях, не имеющих никакого отношения к новому расследованию. Что-то было не так, и Барбара подошла к своему коллеге-сержанту. И здесь она узнала все последние новости. Джона Стюарта перевели, и скоро кого-то назначат на его место. Или повысят кого-то из существующих сотрудников, или пригласят новичка. Констебли, собравшиеся вокруг стола сержанта, в один голос утверждали, что он – именно тот человек, который нужен. Ведь в отделе у Ардери не было ни одного этнического инспектора. «Лови удачу, парень», – советовали они Нкате.
Нката, такой же джентльмен, как и его ментор Линли, не хотел ничего делать без одобрения Барбары. Чтобы получить его, он пригласил Барбару на разговор. Ведь она была в чине сержанта дольше, чем он, и так же, как под началом Ардери не было ни одного этнического инспектора, так под ее началом не было и ни одного инспектора-женщины.
Нката вывел ее на лестницу и опустился на две ступеньки, чтобы снивелировать разницу в их росте. То, что он хотел сказать, должно было исходить от равного, а рост был наглядным выражением равенства, догадалась Барбара.
– Недавно сдал экзамен, – сказал Уинстон. – Я, правда, не говорил никому об этом, потому что… Ну, то есть я боялся, что провалюсь. Но сдал. Однако хочу тебе сразу сказать: ты в сержантах дольше меня, Барб. И я не собираюсь ни на что претендовать, если только ты сама не откажешься.
Барбара нашла очаровательным то, что Уинстон завел с ней подобный разговор, тогда как сама вероятность сохранить работу была для нее так же недостижима, как Луна. Кроме того, было очевидно, что Нката был более достойной кандидатурой на должность руководителя. Он всегда играл по правилам, а она – нет. А это, в конце концов, было решающим преимуществом.
– Вперед, – сказала Хейверс.
– Ты уверена, Барб?
– Как никогда.