Глаза Королевы наполнились слезами.
— Любимая, что с тобой? Прошу, расскажи мне, — попросил Король.
Королева посмотрела ему прямо в глаза.
— Я и вообразить не могла, что когда-нибудь увижу, как ты ранишь нашу дочь.
Ее слова ужаснули Короля.
— Клянусь, моя любовь, она не пострадала!
— Пострадало ее сердце! — и Королеву будто прорвало. — Я знаю этот взгляд, это выражение муки на детском личике! Сколько раз я его видела, это самое лицо, когда ребенком смотрела в зеркала отца! О, он был ужасным человеком! Настоящим чудовищем! И как моя мама, моя милая красивая мамочка могла выйти за него?! Он ненавидел меня. Да, именно так, сколько раз он говорил мне: «Бесполезная и бесчувственная уродина!» Вот что он мне твердил! И эти слова ранили куда сильнее, чем любые синяки и шрамы, любая физическая боль, которую он причинял мне! Уж во всяком случае, те со временем заживали.
У Королевы подогнулись колени, и она так и села на пол, закрыв лицо руками.
Она подняла взгляд на Короля. Он смотрел на нее с жалостью.
— Молю, прости меня, любимая, — сказал он. — Ранее ты упомянула войну, и ты была права, она меняет людей. На войне ты перестаешь быть человеком и в то же время становишься еще человечнее. Я был не в себе.
Королева понимала. Она видела все это в его глазах, об этом кричали шрамы на его лице и растрепанные волосы.
— Я схожу, проверю, как там Белоснежка, — сказал Король, все еще подавленный открывшейся правдой о ранних годах жизни Королевы.
— Конечно, дорогой, поцелуй ее за меня. А я пока переоденусь ко сну.
Король поцеловал Королеву, все еще сидящую на полу у огромной кровати, прикрытой балдахином. Затем обнял и ушел, чтобы взглянуть на спящую дочь, в надежде успокоить жгучее чувство вины.
Королева чувствовала себя опустошенной. Она легла на пуховую постель, не в силах даже переодеться в ночную рубашку. Тяжело вздохнув, потерла виски.
— Добрый вечер, моя Королева.
Она резко села, ожидая увидеть одного из стражников с сообщением о сестрах. Но в комнату никто не входил, во всяком случае, так ей показалось.
— Я здесь, моя Королева.
Она перевела взгляд в противоположную часть комнаты, откуда раздавался голос.
— Здесь есть кто-нибудь?
— Да, моя Королева.
— Так покажись! И скажи, зачем ты пришел.
Она направилась к камину.
— Я прямо над вами, моя Королева. Не стоит бояться, моя Королева.
Королева подняла глаза, осмотрела все в комнате, заглянула даже внутрь пылающего камина, но так никого и не увидела.
— Я ваш раб, — продолжил голос.
— Мой раб? В нашем королевстве нет рабов.
— Мой долг — доставлять вам вести со всего королевства, рассказывать обо всем, что вы желаете узнать; я вижу очень далеко и могу показать вам все, что бы вы ни захотели увидеть.
— Неужели?
— Я вижу все, моя Королева, что творится в сердцах и умах каждой живой души в королевстве.
— Ответь тогда, где сейчас Король?
— С вашей дочерью.
— Ты просто слышал, как он сам сказал об этом перед уходом. Что с ним сейчас происходит?
— Он плачет. Ему ужасно стыдно за то, как он обошелся с дочерью и как глубоко вас этим ранил.
У Королевы закружилась голова.
— Что это за дешевый трюк? Ты просто был в комнате все это время! Слышал слова Короля! А теперь — покажись!
— Прошу вас, не бойтесь, моя Королева, я здесь, чтобы во всем вам помогать. Я вовсе не тот чудовищный человек, что преследовал вас в ваших снах, я не могу вам навредить.
— Ты знаешь о моих снах?
— О да, моя Королева. И хотя вы осмотрели уже всю комнату, вы упорно не желаете перевести взгляд в то единственное место, где, как вы и сами прекрасно знаете, сможете меня обнаружить.
Королеве почудилось, что ее сердце остановилось, а вся кровь прилила к голове. Повернувшись, она одним движением сорвала штору с отцовского зеркала. И хотя в глубине души она уже знала, что ее ждет, Королева оказалась не готова к шоку, который испытала при виде живого лица в зеркале прямо напротив. Ее глаза в страхе расширились, рот раскрылся в немом крике. Воистину то была ужасающая картина — лишенная тела голова, чем-то напоминающая карнавальную маску. В пустых глазницах кружили струйки дыма, а опущенные уголки рта придавали лицу печальное выражение.
— Кто ты? — выдохнула Королева.
— Ты не узнаешь меня? Разве прошло так много времени? Неужели эти годы, что разделили нас, заставили тебя меня забыть… чаровница?
В тот же миг лицо Королевы стало белым как мел.
Она узнала этого человека в зеркале и, разом лишившись сил, упала.
Но перед тем как погрузиться во тьму, она услышала два последних слова, произнесенных лицом в зеркале:
— Дочь моя…
ГЛАВА IXЗеркальщик
Заслышав шум, Король вбежал в покои. Королева была в сознании, но не вставала с холодного каменного пола и была будто не в себе, крепко сжимая в дрожащих руках сорванную с зеркала штору.
Она посмотрела наверх, но мужчины в зеркале уже не было.
Король подбежал к ней, но она в ужасе отпрянула.
— Что случилось? Скажи мне!
— Я… прости… любимый, я… не хотела пугать тебя, — Королеве едва удавалось совладать с дыханием. — Я просто… должно быть, я потеряла сознание.
В голове все плыло. Она не могла найти в себе силы объяснить, что только что произошло, и все, что ей удалось выговорить, было:
— Зеркало…
Король взглянул на каминную полку.
— Зеркало твоего отца. Ну конечно! Вот почему оно так тебе не нравилось. Знай я раньше то, что ты мне недавно рассказала, я бы никогда не принес его в наш дом.
Королеве стоило больших трудов совладать с голосом.
— Разбей его, прошу, — едва слышно прошептала она.
Не колеблясь ни секунды, Король сорвал зеркало со стены и ударил им по каминной полке. Осколки стекла разлетелись по полу и засверкали подобно звездной пыли в лунном свете.
Королева с облегчением вздохнула, хотя и не была окончательно уверена, что на этом весь этот кошмар закончится. Собравшись с силами, она заговорила:
— Перед нашей с тобой встречей, любимый, я боялась заходить в мастерскую отца. Ведь там повсюду меня встречали отражения и отражения отражений моего уродства, а мне меньше всего хотелось получить о нем лишнее напоминание. В моем детстве не было ни дня, чтобы отец не сказал мне, как я некрасива и уродлива, и именно такой я себя и видела.
Моя мама была красавицей; я знала это благодаря портрету, что стоял в старой лачужке моего отца. Тот портрет был единственным источником красоты в моей тогдашней жизни, и я часами смотрела на него, спрашивая себя, почему же я не столь прекрасна, сколь была она. Я не понимала упрямого желания моего отца жить в той развалюхе, когда он мог позволить себе переехать куда бы ни пожелал. Сколько бы я ни убиралась, мне никак не удавалось избавить дом от запахов затхлости и плесени. Я не могла представить, чтобы моя мама, моя красавица мама, жила в этом доме, и тогда я вообразила, что дом, видимо, тоже оплакивал ее смерть. В своих мечтах я представляла, что при ее жизни это был милый домик, утопающий в цветах, на подоконники которого прилетали поклевать зерна птицы. Но после ее смерти все впало в уныние и запустение, все, кроме личных вещей матери, которые отец убрал в сундуки подальше с глаз. Иногда я открывала их и наряжалась в ее старые платья и украшения. Чудесные наряды с тонкой вышивкой бисером и драгоценности, сверкающие подобно звездам. Моя мама любила красивые и утонченные вещи, и я гадала: будь она жива, смогла бы она полюбить и меня со всем моим уродством?
Рассказы о любви моего отца к моей маме были широко известны. Сказания о Зеркальщике и его прекрасной жене обошли все королевства, словно древние предания, сплетенные из любви и печали. Мой отец создавал великолепные зеркала всех форм и размеров, настоящие чудеса из стекла, вдохновляющие великих королей и королев отправляться в далекое путешествие только для того, чтобы купить один из его роскошных и восхитительных шедевров.
Моя мама очень любила зимнее солнцестояние, и в этот день отец устраивал целое представление. Он делал множество крошечных зеркал в виде солнца, луны и звезд и развешивал их на деревьях вокруг дома. Затем зажигал свечи, их свет отражался в зеркалах, множился, из-за чего дом был виден на мили вокруг — словно крошечный волшебный город, залитый светом островок в море зимней темноты. Говорят, несмотря на все то великолепие, что он устраивал каждый год, отец утверждал, будто оно и в сравнение не идет с красотой его жены: с ее волосами цвета воронова крыла, бледной кожей и блестящими глазами цвета оникса, их уголки были немного приподняты, из-за чего они напоминали кошачьи. Как я мечтала, чтобы кто-нибудь полюбил меня так же сильно, как мой отец любил маму, — ведь будучи вдохновленным ее красотой, он создавал настоящие сокровища, в которых она видела свое отражение. Я была уверена, что мне никогда не познать такой любви и никогда не понять, каково это — обладать такой красотой. А затем я встретила тебя.
Когда ты уехал, пообещав вернуться, оставив меня в одиночестве и совершенно сбитой с толку, мой отец сказал нечто такое, отчего мое сердце зашлось в панике. «Смотрю, дочь, ты его просто околдовала. Но скоро он поймет, какая мерзкая уродина ты на самом деле», — вот что он сказал мне. Я попыталась оправдаться перед ним, что никакая я не колдунья и не владею магией, но он настаивал: «Даже не думай, что такой мужчина, как он, выберет себе в жены такую, как ты. Ты слишком стара, дочь моя, и безобразна; в тебе нет ничего примечательного».
Моя мама умерла в родах, и, уверена, отец винил меня в ее смерти, а мое с ней сходство лишь усиливало боль потери. Отец никогда не рассказывал о ночи, когда умерла мама, но до меня доносились обрывки той истории, которые соединились в моем воображении, подобно отражениям в одном из его разбитых зеркал.
Я представляла, как моя мама корчится в агонии. Мысленным взором видела, как она сжимает свой раздутый живот в приступе мучительных схваток и кричит мужу, моля о помощи, пока повитуха суетится вокруг нее. Но отец ничего не может сделать, его лицо мертвенно-бледно и искривлено от ужаса, и вот моя мама, родив, продолжает лежать, но уже мертвая, и его глаза вспыхивают отвращением при виде маленького создания, вычеркнувшего из его жизни самое дорогое, что в ней было. Должно быть, отец ненавидел меня с того самого дня. Никогда в