ровь от поводьев, которые натягивались и врезались в кожу. Наконец, конёк устал и нехотя подчинился всаднику.
На землю спустилась ночь. Яровит осмотрелся по сторонам: вокруг простиралась бескрайняя степь, на небе чуть заметно мерцали тусклые звёзды. Внезапно начался дождь, тяжёлые, холодные его капли неприятно ударили в лицо.
С трудом определив, куда ехать, Яровит перевёл конька на рысь.
Наутро впереди показались хорошо знакомые воды Днепра. Яровит вымученно улыбнулся: «Вроде выбираюсь».
Подъехав к реке, он спешился, умылся и жадно напился чистой, прозрачной воды. Когда поднял голову, вдруг послышался ему за спиной отдалённый непонятный гул. Нахмурив чело, боярин резко выпрямился. Вдоль берега со свистом и улюлюканьем нёсся большой половецкий отряд.
— Тьфу, дьявол! — Яровит оставил конька у деревца ивы и стремительно юркнул в камышовые заросли. Вынув из-за пояса нож, он срезал стебель камыша, изготовил длинную трубку для дыхания и нырнул в Днепр.
Половцы промчались где-то совсем близко, Яровит почувствовал даже, как лошади их вспенили воду. Долго сидел он в холодной воде, дыша через камышовую трубку; наконец, обратившись мыслию к Богу, вынырнул. К великой радости своей, он узрел, что опасность миновала, степняки умчались вдаль, а конёк его всё так же стоит возле ивы. Облегчённо вздохнув и набожно перекрестившись, Яровит снова вскочил на него и ударил по бокам боднями.
— Скорее, пошёл!
Конёк галопом ринулся через плавни. Перепуганная стая уток с громкими криками взмыла ввысь.
Глава 43«ПУСТИ МЯ НА РАТЬ!»
Слышь, дядя, пусти мя на рать! — упрямо молил Талец. — С погаными биться хощу!
Яровит, бледный и уставший после долгой тряски верхом, сидел в обитом бархатом кресле. Старик-знахарь осматривал у него на оголённом плече рану, протирал её смоченной горячим отваром из целебных трав тряпицей. Боярин слегка .морщился от боли, стискивал зубы, смотрел на полное отчаяния лицо Тальца, на его округлившиеся плечи, сильные сжимающиеся в кулаки длани.
«А в самом деле, — подумалось Яровиту. — Не пора ли?»
Но гнал от себя боярин эту мысль — вдруг что случится с парнем? Некому будет тогда оставить после себя дом, вотчины, накопленное богатство. Истает всё, пойдёт прахом, перейдёт в чьи-нибудь скользкие, ненадёжные руки.
— Говорил уже, — строго перебил он Тальца. — Нечего тебе там делать. А если какая лихая стрела? Или под саблю попадёшь, сложишь свою буйную головушку?
— Но, дядь, я ведь большой уж. Не бойся, не попаду. Многому выучился у ратников бывалых. Ты уразумей: отца, мать, сестру мою, братьев поганые сгубили! Отмстить хощу ворогам окаянным! За кровь родимую, за хаты пожжённые!
Уже не мольба, но отчаянная, дерзкая решимость слышалась в словах паренька. Яровит, чуть прищурившись, окинул его пристальным взглядом, вдруг рассмеялся и, качая головой, сказал:
— Ну ладно. Так и быть. Ступай, готовься. Кольчугу вычисти, шелом, бутурлыки не позабудь. Саблю наточи поострей. И поспеши: ко князю пойдём.
Знахарь наложил на плечо Яровита повязку, промолвил:
— Рана твоя, боярин, глубока, но неопасна. Две-три седьмицы — и зарубцуется. Ещё походишь на рати. Но ныне идти тебе со дружиною не след.
Яровит коротко поблагодарил старика, сунул ему в руку калиту со сребром и проводил до двери.
После велел челядинцу принести лучший кафтан, саженный жемчугами, алую шапку, пояс из серебряных наборных пластин, индийскую саблю-хорасан с синеватым просверком.
Боярин торопился на княж двор.
...Полным ходом шли в Чернигове приготовления к выступлению на половцев. Княжеские сыновья и воеводы сновали по улицам и площадям, набирая людей: простых ремественников, купцов, смердов — в пеший полк. Ратша, как всегда, весёлый и задорный, лихо спрыгнул с коня и бегом метнулся к крыльцу княжеских хором.
— Княже Святослав! — закричал он. — Рати собрали мы! Удальцы самые что ни на есь! Ух, учиним поганым!
Он потряс в воздухе кулаком.
На крыльцо вышел Святослав, а вслед за ним хмурившийся встревоженный Хомуня.
— Всего три тыщи набрали ратников, князь, — сказал он. — С этаким воинством трудно будет нам осилить поганых.
— То ничего, друже. — Святослав улыбнулся. — Зато экие молодцы, поглянь! Орлы! Да с таковыми горы своротить мочно! Нет, Хомуня, не под силу никоему супостату землю нашу покорить!
— Вижу, задумал чегой-то ты, княже. — Хомуня взглянул на сдвинутые брови и плотно поджатые губы Святослава. — Хитрость некую измыслил. Может, скажешь?
— После, сакмагон. Гляжу, ты не прост. Угадал-таки, — дружески хлопнул его по плечу князь. — Не зря в лазутчиках у Всеволода ходишь.
Весело тряхнув кудрями, на всход вбежал Ратша.
— Вой и дружина на площади вечевой собрались. Тебя ждём, княже, — коротко доложил он.
— Погоди. Сторожа покуда не воротилась. Ишь, борзые!
— Ну дак я... Я тогда... К Милане... Мочно? — Молодец, всегда такой дерзкий и смелый, вдруг осёкся, стал говорить, запинаясь, словно с трудом ворочая языком.
— Мочно. Ступай. Токмо гляди, невдолге чтоб. — Князь наигранно нахмурил брови. — Сыскал тож часец за девкою бегать!
— Зришь, Хомуня? — обернулся он к сакмагону, когда Ратша, звеня боднями, исчез в долгом переходе. — Удалые у мя ратники. И девки такожде. Прямь полевицы[254], аще что, и за лук, и за саблю берутся, не токмо вышиваньем да молитвами живут.
— А всё ж вельми невелика рать наша, — вздохнул Хомуня. — Тяжко будет.
— Тут главное, что поганые не ждут нас. Налетим, порубаем, отгоним! На зависть Изяславу со Всеволодом!
Слушая речи Святослава, Хомуня ещё сильней хмурился.
В долгом бархатном кафтане, с рукой на перевязи появился на княжом дворе Яровит. Следом за ним шёл, робко озираясь по сторонам, плечистый паренёк в алой суконной рубахе, расшитой жёлтыми нитями по вороту, с саблей в чеканных ножнах на поясе.
— Яровит, ты! — изумлённо воскликнул Святослав. — Уж думал, тя и в живых-то несть. Вроде, баили, пал ты тамо, на Альте. Не чаял, никак не чаял!
— А я, как видишь, живой, князь. — По тонким устам боярина пробежала кривая ухмылка, он поднялся на крыльцо и, полуобернувшись, знаком велел следовать за собой Тальцу.
Вот племянник мой, Талец, по-крещёному — Димитрий, сын Ивора. Млад ещё, горяч. Привёл, пойдёт вместо меня на сечу.
— Добро, боярин, — согласно закивал головой Святослав. — Мне люди ратные надобны.
— Ты будешь Хомуня, сакмагон князя Всеволода? — обратился Яровит к Хомуне, и когда тот утвердительно кивнул, подвёл к нему паренька. — Пригляди за ним, не сунулся бы невзначай куда не след. Горяч по младости. Хотел и я с вами идти, да плечо разнылось, стрела поганая в кость угодила.
— Что ж, оставайся, — равнодушно отозвался Святослав, скользнув взглядом по белой повязке на плече боярина. Словно спохватившись, он спросил:
— Отмолви-ка, как добрался ты до Чернигова с Альты? Поганых дорогою не видал ли где?
— У Днепра видел отряд сторожевой. Всадников с полсотни, не более.
Святослав задумчиво разгладил усы, провёл рукой по бритому досиня подбородку.
— Ладно, ступай лечись, — отпустил он Яровита. — Останешься, город с Воеславом вместях держать будете.
Яровит, обняв и расцеловав Тальца, сошёл с крыльца, дал короткие распоряжения холопу привезти во двор телегу с кольчугой и шеломом для племянника и поспешил за ворота. Не нравился ему вздорный и скорый на решения Святослав, боялся он за Тальца, за всю рать. Одно успокаивало: раз здесь Хомуня, бывалый сакмагон, почти всегда приносивший русскому воинству удачу, значит, есть надежда, что добудут они в жаркой сече победу, и с Тальцем тоже всё будет хорошо.
Глава 44МИЛАНИН ОБЕРЕГ
Милана улыбалась через силу, слёзы душили её, она обнимала Ратшу за шею, тянулась к нему, он ощущал ароматный, манящий запах её льняных волос, любовался её прекрасным лицом, целовал сладкие дрожащие губы.
— Боюсь я. Непокой на сердце, — тихим голосом жаловалась девушка. — Береги себя, ладо.
— Ну что ты, Милашка! За мя не боись. Сама видала: любого силача на лопатки положу. Чую, быть нам ратной удаче. Я тебе шелков, парчи привезу на сряду. Серёжки, колты, мониста златые куплю.
Милана мечтательно улыбнулась. Как хотелось, чтоб всё так и случилось, чтоб Ратша вернулся домой, весь в славе и богатстве, чтоб убил он своей рукой злобного, вонючего хана.
Ратша подхватил девушку на руки. Она визжала, отбивалась, стуча маленькими кулачками по его мускулистой широкой груди, но могутный богатырь только добродушно посмеивался, были для него эти удары как комариные укусы.
Так вынес он её во двор, осторожно, бережно опустил наземь, поставил перед собой, она снова повисла у него на шее и вдруг расплакалась, уткнувшись лицом ему в плечо.
Влюблённые не заметили Тальца, который с бьющимся от волнения сердцем стоял возле угла терема. Пареньку мнилась сеча, удары мечей, свист стрел, треск ломаемых копий, он в мыслях уже схватился с половецкой ордой и крушил, рубил, резал в яростной, отчаянной жажде мести. Десница сама собой тянулась к сабле.
— Эй, ты кто? — окликнул его Ратша.
Талец вздрогнул и поднял взор.
— Я... на рать мя взяли, — несмело отозвался он, вдруг увидев рядом с дружинником красавицу-девушку. Вмиг вспыхнуло в глубинах души его доселе неведомое желание, он в смущении отвёл очи в сторону и застыл, будто вкопанный, не зная, что ещё сказать и как поступить.
— Тож мне, ратник! — презрительно усмехнулся Ратша. — Надо ж, и таких берут нынче. Чей будешь-то?
— Талец аз. Боярина Яровита сестрич.
— А, сего книгочея паршивого! Сгиб твой дядька-то.
— Нигде он не сгиб! — Талец резко поднял голову, лицо его вспыхнуло, исказилось гневом. — На Альте поранили его в плечо, приехал в Чернигов. Вот, заместо себя меня посылает.