Они сидели в шатре, и Всеволод не решался пока начать разговор о державных делах. Вокруг мельтешили слуги, вбежала вдруг запыхавшаяся от волнения румяная Гертруда.
Малиновый плащ её развевался на ветру, под ним сверкало изумрудом долгое платье фландрского сукна; такого же цвета убрус, раскрашенный огненными петухами, покрывал голову под парчовой шапкой. Она вся цвела от неуёмной дикой радости.
— Это правда?! В самом деле?! Ты идёшь миром в Киев?! Я снова великая княгиня?! — Она без стеснения, смеясь бросилась Изяславу на шею.
Всеволод с любопытством, смешанным с удивлением и презрением, смотрел на веселье этой нисколько, казалось, не изменившейся за четыре года женщины.
«А говорила, будто ты иная, — с горькой усмешкой вспомнил он былое. — Да, власть — главное в жизни нашей. Всё остальное — сущие пустяки и мелочи. Никакая любовь не заглушила в душе Гертруды властолюбия. Изгнали Изяслава из Киева — и сколь, наверное, жалка была она! Куда только и девалась тогда вся эта её кажущаяся надменность и гордость! Вернули Изяславу великий стол — и сколь довольна она. Вот и выходит: спала с одним, а радуется другому. На что ей я — всё равно не возьму в жёны. А вот если бы Изяслав умер, Гертруда бы потеряла всё, что имела. Господи, что за мысли глупые в голове витают?! Я должен радоваться счастливому возвращению брата. Радоваться?!» — Вдруг Всеволод почувствовал, что то светлое чувство, которое испытал он, когда обнимал Изяслава посреди поля, схлынуло, улетучилось. Раздражение, злоба, досада наполнили его душу при виде Гертруды. И злая мысль уже вползла в мозг: «Ничего, придёт время, и... Об этом думать рано. Пока рано. Там будет видно». — Князь Хольти решительно остановил течение этой злой, коварной мысли.
А великая княгиня тем часом, будучи не в силах сдерживать свой восторг, аж мурлыкала от удовольствия и тёрлась о плечо Изяслава.
— Довольно, милая! Срамно пред людьми, пред челядью. После, после, — говорил, смущённо улыбаясь, Изяслав.
Гертруда наконец успокоилась. Она села рядом с князьями, серые её глаза зажглись лукавым, так хорошо знакомым Всеволоду огнём.
И вздрогнул внезапно Всеволод: вспомнил он таинственно исчезнувшего лекаря Якоба. Страх, нежданный страх поразил его в самое сердце, он несмело поднялся, приложил руку к груди, чуть склонил голову, извинился и сказал, что должен уйти. Нет, не мог он сейчас вот так спокойно сидеть и смотреть в эти лукавые серые глаза, в которых таилось преступление. Не соузниками, не родственниками, не друзьями были они с Гертрудой, но — сообщниками в грязном, богопротивном деле.
До глубокой ночи, стоя на коленях перед образами в своей походной веже, Всеволод истово молился, рыдал и клал поклоны.
Глава 89ХЛОПОТЫ ГИДЫ
Из окна теремной башни молодая княгиня Гида увидела, как отряд оружных дружинников провёл вдоль улицы закованного в цепи Олега. Сверкали на июльском солнце острые копья. Воины были незнакомые, чужие.
«Люди Изяслава», — поняла Гида.
Олег держался спокойно, с гордым презрением в глазах смотрел он окрест. Шёл с непокрытой головой, шальной ветер развевал его пепельные волосы. Стражники грубыми толчками тупых концов копий ввели князя на Брячиславово подворье. До ушей Гиды донёсся скрип ворот и короткий властный приказ:
— В клеть коромольника! На хлеб и воду! Князь Изяслав велел: после разберёмся, как с им быть!
«Олег — он крёстный моего Гарольда! Близкий нашей семье человек! Надо выручить его из беды!» — простучала в голове Гиды мысль.
Она не мешкая метнулась в покои мужа. Но Владимира в хоромах не оказалось. Тогда поспешила она ко Всеволоду, думая у него обрести поддержку.
Князь Хольти лишь зло ухмыльнулся, выслушав взволнованную речь снохи.
— Крёстный, говоришь? Ну да, было такое! Только чем этот Олег помог мне и твоему супругу, княгиня? Почему не встал с нами заедино против Изяслава и ляхов? Предатель он, твой Олег!
Всеволод смотрел на белое полотняное платье молодой княгини, на её тонкий стан, перехваченный широким матерчатым поясом, на позолоченную диадему, надетую поверх белого же убруса, концы которого спускались на плечи и грудь, на алые сафьяновые сапожки, на колты, прикреплённые к головному убору. Вроде одета просто, а красиво, со вкусом. И говорит Гида по-русски уже хорошо, почти без акцента. И спорит, не боится.
Это Всеволоду понравилось. Но зачем она столь рьяно защищает крамольника?! Или... в чём-то она, быть может, права.
— Князь, отец мой! Возможно, Олег виновен. Он поступил неверно, видно, поддался худым советам! Но он — достойный муж, князь! Он — настоящий рыцарь! Помоги, уговори своего старшего брата отпустить его! — убеждала Гида.
— Я обещаю, дочка, подумать о судьбе князя Олега! — Всеволод решительно поднялся со скамьи, дав понять Гиде, что разговор окончен.
Молодая княгиня вернулась в свой покой. Но сидеть сложа руки в палате она не могла. Наскоро набросив на плечи поверх платья лёгкий плащ малинового цвета с застёжкой-фибулой у плеча, поспешила она на располагавшийся за высокой изгородью Брячиславов двор.
Это были старые, обветшалые хоромы, которые на первое время выбрала для себя семья вернувшегося в Киев Изяслава. Крутой всход был украшен деревянной резьбой вдоль стен и на перилах. По соседству располагалась конюшня, рядом с ней — отдельно стоящая высокая башня-вежа. По другую сторону к хоромам примыкали низкие длинные амбары и бретьяницы. С поварни, находящейся на нижнем жиле, доносились аппетитные запахи готовящихся яств.
Во дворе стояло несколько гружёных подвод. Холопы заносили в дом тяжёлые лари, наполненные разноличным скарбом. Дворский Изяслава — высокий худой старик, вислоусый и безбородый, напоминающий степняка, громким, визгливым голосом отдавал повеления:
— Ентот сундук на верхнее жило несите! А вон тот ларь — ко княгине в покой. А ентот обоз — рухлядишка снохи княжеской. Такожде в бабинец тащите, токмо в другой покой — тот, что с угла!
Увидев Гиду, дворский расстелился в низком поклоне.
— Хочу зреть великого князя Изяслава! — объявила жена Мономаха.
— Нету, княгинюшка светлая, стрыя твово здесь. В Берестово отъехал! — с деланным сожалением отмолвил ей старик. — Извини уж, красавица! Не могу его кликнуть!
— Тогда, может, из сынов его кто тут! — не отступала Гида.
Ответить дворский не успел. Навстречу Гиде с крыльца спешили две женщины в дорогих одеждах.
Первая, поняла Гида, была княгиня Гертруда. Серые глаза чуть навыкате, острый, слегка загнутый книзу нос, немного выступающие скулы — именно такой видела она портрет этой властной женщины в одном из покоев княжеского дворца.
«Кажется, её второе имя — Елена. Так говорил мне Владимир», — вспомнила Гида.
Спутница Гертруды тоже была немолода. Если голову супруги Изяслава покрывал плат, то её тёмные волосы только перехватывал широкий серебряный обруч. Платье зелёного бархата облегало малорослую фигуру и струилось почти до пят. Золотые браслеты блестели под широкими рукавами. Женщина хромала и при ходьбе опиралась на тонкую трость, изузоренную травами. Чёрные глаза её были исполнены любопытства, брови насурьмлены, слегка вздёрнутый носик придавал лицу немного хитроватое выражение.
— Ты жена Мономаха? — спросила Гертруда. — Да, красивая!
Гида кивнула и, в свою очередь, промолвила:
— Полагаю, вижу перед собой великую княгиню Киевскую Гертруду, дочь польского короля.
— И дочь, и сестру, и тётку сих крулей! А она, — указала Гертруда на свою спутницу, — моя старшая сноха. Дута, дочь князя Спитигнева Чешского. Супруга моего сына Святополка.
Гиду провели в просторную палату на втором жиле хором. Здесь было ещё довольно неуютно, но новые хозяева, видно, потихоньку обживались. Двое холопов вешали на стену большой персидский ковёр, на столике рядом с иконами мерцали лампады, обитые бархатом скамьи окружали довольно простой, грубо сколоченный деревянный стол.
Гида сразу же хотела начать толковню об Олеге, но Гертруда взмахом унизанной перстнями руки остановила её.
— Сперва раздели с нами трапезу, о делах потолкуем потом. Эй, Коницар! — окликнула она одного из дружинников. — Покличь моего сына, Святополка! Передай, гостья у нас высокая!
Высокий двадцатисемилетний красавец с длинной чёрной бородой, узкой, как у мудреца из восточных сказок, в войлочной шапке на прямых черноватых волосах, смуглолицый, мало похожий на мать, возник перед Гидой внезапно, словно вышел откуда-то из стены.
Был Святополк облачён в лёгкий кафтан розоватого цвета с широкими рукавами. Под кафтаном виднелись ворот и узкие рукава белой с вышивкой рубахи. Он широко улыбнулся, обнажив ряд белоснежных зубов.
— Рад видеть тебя, княгиня! Жена моего любимого брата Владимира — всегда желанная гостья в нашем доме.
— Воистину так! — добавила тотчас Гертруда. — Дабы ты знала, Святополк и Владимир дружны с самого раннего детства. Они и воспитывались вместе здесь, в Киеве.
Гида, смутившись, отвесила Святополку лёгкий поклон.
— Прошу за стол, дорогая гостья, — продолжила тем временем Гертруда.
Решительно ухватив Гиду за руку, она увлекла её за собой в огромную горницу, посреди которой находился широкий, крытый цветастой скатертью стол. Расторопные слуги расставляли посуду и блюда с яствами.
Есть не хотелось совсем, но Гида понимала, что отказом от трапезы обидит хозяев.
Разговор об Олеге начала она осторожно.
— Видела, как ваши ратники вели в цепях князя Ольга. За какое такое преступление он взят под стражу и брошен в темницу? — вопросила она.
Гертруда вспыхнула, но Святополк не дал ей говорить, остановив жестом руки.
— Этот князь, мой и Владимира двоюродный брат, четыре лета тому назад сверг вместе со своим отцом с великого стола его законного владетеля, князя Изяслава, моего родителя! Кроме того, он разграбил Чехию, в том числе от его бесчинств пострадали волости моей супруги Луты! Твой Владимир тоже ходил в поход на чехов, но, как нам известно, он выступал против насилия и грабежей. Просто ничего не смог поделать. Олег и его прислужники обладали большей силой и возможностями в то время. Но теперь их время прошло! Вот и пусть несёт князь Олег ответ за свои лихие делишки!