Князь исподлобья уставился на Яровита. Посадник улыбнулся ему одними уголками губ и понимающе кивнул: ведаю, мол, тяжело такое выносить.
По леготным Ярославовым грамотам выходило следующее: князю принадлежало право суда, но на суде должен быть посланный от веча; судебная пошлина делилась поровну между князем и общиной; ко всем княжеским людям должны быть приставлены вечевые люди. Князю полагалась дань для прокорма дружины и челяди, для выплаты Киеву и на содержание княжеского двора, но собирать всё это должен он был не сам, а через новгородцев. Посадников в пригороды — в Плесков, в Изборск, в Старую Руссу — назначал Новгород, и князь не имел права их сместить без согласия веча, на которое собирались все именитые люди. Князь имел под рукой дружину и всё войско, но начинать войну без согласия веча не мог. Князь должен был придерживаться всех старых и новых договоров, заключённых Новгородом, и не мешать торговле. Сам он мог торговать, но не через своих людей, а только через новгородцев. Князь не имел права приобретать земельные угодья или иную недвижимость ни для себя, ни для жены, ни для дружины.
Единственное, в чём князь имел безраздельное право — это творить проездной суд в волостях и пригородах.
Злила, сильно злила Святополка такая кабала, но понимал он: придётся терпеть. Уж лучше сидеть здесь, чем мотаться из страны в страну, из волости в волость.
Епископ Герман поднёс ему для целования большой серебряный крест. Святополк приложился к кресту губами и устало пробормотал:
— Даю роту. Блюсти буду волю новогородскую.
Сев обратно на столец, он тупо и угрюмо смотрел вслед уходящим из палаты вятшим.
«А ну вас всех к чёрту!» — подумал он со злобой, чувствуя, как смыкаются веки и накатывает на него тяжёлая усталость после долгого многодневного пути и бессонной ночи.
Глава 97СГОВОР С ПОГАНЫМИ
Степь открылась Всеволоду полная безмолвной скрытой враждебности и каких-то неведомых ему, русскому человеку, тайн. Чувство тревоги закралось в душу, едва исчез за окоёмом последний перелесок и вокруг, куда ни бросал он настороженный взгляд, распростёрлась безбрежная степная равнина.
С каждым стуком конского копыта, с каждым мгновением тревога эта крепла, пальцы рук, судорожно вцепившиеся в поводья, предательски подрагивали, а уста, запёкшиеся на сухом тёплом ветру, плотно сжимались помимо его воли.
Ветер гнал по степи жухлые невесомые шары перекати-поля, свистел в ушах, крепчал, он был подобен дыханию некоей вражеской силы, был словно напоён, пропитан злобой, он смеялся, издевался над Всеволодом, бросая ему в лицо пыль и залепляя глаза песком.
Гнулись с шуршанием к земле сухие серебристые травы. В сине-голубой безмерной выси кружил, распахнув широкие крылья, хищный ястреб, зорко выискивающий в траве жертву и готовый к яростному стремительному броску. Травы были чужие, ястреб — чужой, небо — тоже чужое, враждебное, жестокое. И всё-таки ковыльная отливающая сединой степь была полна особой, ни с чем не сравнимой красоты. И красота эта — Всеволод понимал — дорога сердцу каждого кочевника. Вольный простор — стихия половца. Не случайно ведь степняки во время своих летних перекочёвок не любят ставить юрты одну рядом с другой — так им тесно. А вот когда вокруг — ни души, когда один ветер шумит в ушах, то и глазу половца приятно — он любит созерцать привычную пустоту. Что же, в пустоте и вправду есть прелесть, равно как и в одиночестве — своё преимущество.
По пути часто попадались табуны лошадей, стада коз и баранов, сопровождаемые оружными всадниками. Здесь кипела жизнь, мирная и ратная, со своими неповторимыми красками. Как разнятся судьбы людей, так и жизнь одного народа не похожа на жизнь другого. Руссы заселили леса, половцам полюбились причерноморские степи.
...Всеволод постарался отвлечься. От своей жены, половчанки Анны, любознательный князь много узнал о нравах и обычаях кипчакских племён, и теперь, вспоминая её сбивчивые рассказы в вечерней тишине опочивальни, то удивлялся, то снисходительно улыбался, то с неким тайным страхом набожно крестился, озираясь по сторонам. Воистину, иной народ, иная жизнь, иные мысли, иная вера...
При рождении ребёнка половцы купают его в солёной воде и только на третий день приходит жрец и читает над ним молитвы. На шею новорожденного вешают амулет, призванный охранять человека в жизни от всех напастей. Анна показывала Всеволоду маленькую медную коробочку, в которой лежало несколько красно-жёлтых лоскутков материи, какие-то волосы, похожие на собачью шерсть, и зуб, то ли беличий, то ли кошачий. Человека без такого амулета кипчаки считают врагом и убивают.
Умершего половца волокут из юрты в степь и отдают на съедение голодным собакам, волкам и птицам. По поверью, в этом случае душу усопшего ожидает на небе высшее блаженство, ибо плоть его досталась зверям и птицам, которых никто не кормит. На место, куда брошены останки, ставят соломенный шалаш, и жрец произносит возле него заупокойную молитву.
Если умер младенец, его кладут в корзину и пускают вниз по реке. Лучше всего, если корзина перевернётся, останки ребёнка унесёт течением, пустую же корзину прибьёт волной к берегу. Это означает, что душа умершего ребёнка попала в рай.
Человек, рождённый в год Огня, после смерти превращается в жёлтого пса или забирается в ноздри лошади с гривой цвета соломы.
Душа умершего в год Земли после смерти возвращается на землю и вселяется в чрево рыжей женщины или чёрной собаки, и чтобы вызволить её оттуда, надо принести в жертву чёрную козу или кобылу. Тогда душа покинет чрево рыжей женщины или чёрной собаки и поселится сначала в медном надтреснутом котле, а после в утробе осла или коровы.
Если мужчина проведёт ночь с женщиной, одержимой злыми духами, и оплодотворит её, то душа его после смерти найдёт пристанище в верёвке из верблюжьей шерсти, и ждут её вечные муки, ибо кипчаки — кочевники, они ходят по степи, навьючив своё добро на коней, и при этом трётся верёвка, мучая душу грешника.
Если кипчак умрёт в год Ветра, то душа его летит на север и селится в чреве чёрного пса. Если же обладатель этой души при жизни окажется скуп и не подарит жрецу золото, серебро и скотину, то душа покинет чрево пса и попадёт в задний проход беременной женщины, и когда младенец начнёт ворочаться в материнской утробе, душа будет неустанно мучиться.
Душа кипчака, умершего в год Крысы, переселится в белую корову, но восемь месяцев спустя попадёт в змею. Родственники этого кипчака должны долго молиться, облачив усопшего в белые одежды, ибо иначе душу его обольёт мочой скотина.
Человек, рождённый в год Змеи, не должен находиться вблизи останков умершего в год Быка, иначе произойдёт великое несчастье.
Душа родившегося в год Пса селится в утробе жёлтого человека, у коего рот до ушей и маленькая голова, но этот жёлтый человек столь хвастлив, что непременно погубит себя. Таким образом, человеку, который родился в год Пса, придётся умереть дважды.
Останки человека, убитого громом, родственники выносят в поле и стерегут, вооружившись чёрными стрелами. Ибо или в обличье верблюда, или в виде тени к телу покойника придёт злой дух, чтобы забрать его душу, и отпугнуть нечистую силу можно только чёрными стрелами.
Если женщина или мужчина скрежещут зубами во сне — значит, они улыбаются чёрту. Если же заскрежещет зубами девушка, то скоро умрут её родные.
Если кипчакам, идущим в поход, встречается змея, вставшая на хвост — это к несчастью. Воины поворачивают коней и расходятся по своим юртам. Если же войско встретит змею, указующую вправо — это верный признак победы, и тогда кипчаки продолжают свой поход.
...За спинами Всеволода и его людей остались Псёл и Ворскла, впереди за цепочкой небольших курганов, на которых высились уродливые каменные изваяния, показалась излука Донца. Медленно, тихо текла река по ковыльной равнине, совсем не так, как многоводный, плещущий волной быстрый Днепр. Неторопливой змейкой серебрился в лучах солнца Донец, окаймлённый с дальней, восточной, стороны всё той же степью без единого захудалого деревца. И всё тот же враждебный злой ветер бил в лицо.
Проводник-половец в кожаном кафтане указал зажатой в ладони нагайкой:
— Там, в излуке. Стан хана Сеулука.
Всеволод поторопил спутников.
Половецкое становище находилось в удобном, защищённом с трёх сторон рекой месте. Всеволод мысленно похвалил хана за удачный выбор.
Осулук заранее приготовился к приезду высокого гостя. Он встретил Всеволода посреди огромного шатра, украшенного внутри верблюжьими шкурами и ценными ромейскими тканями. Старый хан, облачённый в яркий, пёстрый халат из восточной фофудии, лукаво щурил свои воспалённые глаза с красными, вывороченными трахомой веками.
Они сели друг против друга на кошмы, поджав под себя ноги. Всеволод пил из золотой чаши охлаждённый в земле кумыс, хвалил хана и его воинов, Осулук скалил в ответ жёлтые гнилые зубы, спрашивал об Анне, об Изяславе, о детях.
Справа от Осулука сидел мрачный молодой степняк в лисьей шапке с изуродованным глубокими сизыми шрамами лицом. Всеволод знал его — это был солтан Арсланапа, правая рука Осулука, бесстрашный отчаянный рубака.
После обильной трапезы князь наконец приступил к главному:
— Далеко на севере, в Русской земле есть город Полоцк. Сидит в нём князь Всеслав, враг мой и враг сына моего, и враг брата моего, — говорил Всеволод на языке кипчаков. — Грабить он ходил и Смоленскую землю, и Новгородскую. Много лет идёт наша с ним вражда. Брат мой, великий князь Киевский Изяслав, сын Ярослава, хочет покарать князя Всеслава за его набеги. Зовёт сына моего Владимира и своего сына Святополка этой зимой в поход. И я хочу предложить тебе, хан. Пошли своих батыров в помощь моему сыну. Я знаю: кипчаки — смелые и отважные воины. А Полоцкая земля богата сёлами, городами. Хорошая добыча ждёт батыров.
Осулук молчал, качаясь из стороны в сторону и тщательно обдумывая слова Всеволода. Нетерпеливый Арсланапа вскочил с кошм и заходил по шатру.