Гнал от себя прочь эти мысли, но они возвращались, опутывали сто липкой паучьей сетью. Страх вползал в душу.
Князь Хольти резко встал, передёрнул плечами, тряхнул головой.
Долой уныние и расхлябанность! Он сможет, сумеет возродить былую славу и величие Руси! Он будет достойным наследником отца и деда! Пусть сомнения и страхи отступят!
За слюдяными окнами царила тёмная осенняя ночь — хоть глаз выколи. Всеволод смотрел в темноту и представлял себе, как завтра он будет сидеть на стольце в соборе Софии, как будет вешать гривны на шеи бояр, раздавать волости, и все будут кланяться ему в ноги, слушать его.
«Всем володеть!» Да, власть стоит многого!
Он успокаивался, уходил от бередящих душу воспоминаний и сомнений и вымученно слабо улыбался.
ЗаключениеУЧИТЕЛЬ И УЧЕНИК
В утлой келье за грубо сколоченным деревянным столом сидели двое — игумен Печерского монастыря седобородый Никон и монах Иаков, любимый его ученик.
Иаков, раздумчиво хмуря упрямое высокое чело, говорил:
— Не уразумел, отче, почто рад ты так вокняженью Всеволода? Да, ведаю, всегда держал ты его руку. Но... — Он пожал плечами. — Скажи мне, что доброго содеял князь сей для Руси? В чём заслуга его?
— Брат Иаков! — вздохнул игумен. — Не всё в грешном сем мире меряется делами. Когда был я молод и учил княжьих детей грамоте, ещё тогда приметил: есть во Всеволоде искра Божья, есть в душе у него Страх Господень. Ум и совесть — вот что властителю надобно! Да и не токмо властителю — любому человеку. А у князя Всеволода, ведаю, и совесть есть, и ум.
— Да, он умный, — согласился Иаков. — Но всё едино: любви твоей к нему не уразумею. Много лет уже я в Киеве, много повидал, отче. Не мне, грешному, судить князя за деянья его, но вот ежели вспомнить былое? Подо Ршою не он ли, Всеволод, роту, целованье крестное порушил, когда Всеслава князи полонили? А после, вместях со Святославом, не Всеволод ли клялся киянам заступиться за них пред Изяславом, да не заступился? Но дале ещё горше сотворили: ряд отцовый порушили Всеволод со Святославом, опять роту попрали, изгнали старшего из Киева. Вот и подумай, отче: не от сего ли котора нонешняя пошла? Не причиною ли кровопролитья и бед роты порушенье? А как поганых князь Всеволод на Полоцк, в самую глубь Руси водил, путь им указывал!
— Ты правильно молвил, брат Иаков: не нам судить князей за ошибки их и заблужденья. И отгони от ся мысли худые. Бо стезя наша — молить Господа, чтоб простил Он грехи людские.
— Отче! — сказал Иаков с мольбой. — Может, то гордыня меня обуяла, но... Прошу: отпусти, дозволь мне уйти из монастыря. Не возмогу я князя Всеволода в молитвах кажен день поминать.
— Брат Иаков! — Никон горестно всплеснул руками. Да куда ж ты идти умыслил?! Али худо тебе у нас в обители?! Ведаю: хотел тя преподобный Феодосий игуменом после ся поставить. Из-за того печалуешься, что братия иного избрала? То гордыня, брат, грех великий! Молить те надобно Господа о прощеньи.
— Нет, отче, нет! Не об игуменстве забота и печаль моя! О Руси нашей многострадальной думаю аз, грешный. Не вижу добра от князей наших. Пото и прошу: отпусти! Пойду в Новгородскую землю. Тамо обитель новую основать мыслю. Язычников ко кресту святому обращать буду, еже Господь даст. Благослови, отче!
— Ну что ж, брат Иаков! — На глазах Никона проступили слёзы. — Вижу, не остановить тя. Ступай, коли тако порешил. Вот тебе благословенье моё!
Он встал вслед за любимым своим учеником, с жаром перекрестил его и облобызал.
— Ступай с Богом, чадо! — сказал, глотая слёзы.
«А может, он прав, во всём прав?!» — стучала в голове игумена тревожная мысль.
...По сухим опавшим листьям, через леса и рощи бодро шагал Иаков навстречу стаям журавлей. Радуясь осеннему солнышку, запрокидывал он голову и смотрел на верхушки деревьев, ещё покрытые золотистым, приятным глазу убором.
За плечами висела холщовая сума со свитками и книгой в деревянном окладе. Сжимая в руке посох, шёл Иаков, грыз чёрствую горбушку, улыбался и верил... Верил, что ждут его впереди добрые дела и новые встречи.
А солнце всё стояло над дубами и берёзами, всё согревало его, слабый ветерок обдувал лицо ласковой свежестью. Идти было легко, свободно, дышалось полной грудью.
Жизнь на Земле продолжалась.
КОНЕЦ