едний раз взглянул на мать, в его лице вдруг произошла мгновенная перемена — черты лица разгладились, выражение тревоги исчезло, уступив место безмятежности и покою. Было такое впечатление, что на бурном море внезапно наступил мертвый штиль.
Своим узловатым изуродованным пальцем она прочертила слой меланжевой пыли, покрывшей изнутри прозрачную стенку камеры. Попытавшись вспомнить наиболее примитивные средства коммуникации, она принялась чертить по поверхности линии — прямые, точно отмеренные углы и четкие линии. Это было простое и короткое слово.
НЕТ.
Адриен определенно что-то разглядел в подернутых меланжевой синевой глазах матери, смотревших на него сквозь затуманенный плаз, — это было таинственное, великое и гипнотическое знание. Молча, с выражением величайшей уверенности, Норма пристально смотрела на сына, стремясь заставить его понять. Он должен ей доверять, уповать на нее. Я в безопасности. Уходите, оставьте меня здесь!
Люди были уже готовы приняться за работу, когда Адриен вдруг остановил их. На его патрицианском, аристократическом лице отразились неуверенность и противоречивые чувства. Врачи старались переубедить его, но он отослал прочь всех. Потом он склонил голову и заплакал.
— Надеюсь, что я поступаю правильно, — сказал он, прижав лицо к плазу, и она прекрасно поняла его.
Да, ты поступаешь правильно.
Об Эльхайиме говорят, что он не любит ни своего отца, ни своего отчима; говорят также, что он предает свой народ.
Комментарий дзенсуннитского старейшины, из вторичных источников
Это был последний шанс Исмаила спасти человека, которого он воспитывал с раннего детства как собственного сына. Он просил, а потом почти умолял наиба отправиться с ним в паломничество в глубины пустыни, в Танзеруфт.
— Однажды, очень давно, я спас тебя от скорпионов, — сказал наконец Исмаил, ненавидя себя зато, что напомнил Эльхайиму о старом долге.
Эльхайима взволновало прежнее воспоминание.
— Я тогда был самоуверенным мальчишкой, а ты едва не умер от укусов.
— Я и теперь хочу спасти тебя. Когда человек знает, как жить в пустыне, он не боится того, что она предлагает.
Наконец наиб сдался.
— Я помню те времена, когда ты ходил со мной в другие деревни и в Арракис-Сити, хотя тебе это было не по нраву. Я могу сделать такое же одолжение и принести жертву ради своего любимого отчима. Много времени прошло с тех пор, как мне в последний раз напоминали о тех превратностях судьбы и трудностях, какие пришлось испытать последователям Селима Укротителя Червя.
У своих односельчан Эльхайим пытался создать впечатление, что он просто подшучивает над стариком. Молодые, никогда не испытывавшие недостатка в воде поклонники Эльхайима, одетые в свои странные пестрые одежды, весело смеялись и желали наибу приятно провести время.
Но Исмаил видел в глазах пасынка искорки страха и неуверенности. Это добрый знак.
За прошедшие десятилетия Эльхайим забыл о правилах уважения к пустыне. Не важно, что дзенсунниты приобретали предметы роскоши у чужеземцев и вели раскованный образ жизни — в пустыне продолжал безраздельно править Шаи-Хулуд. Старик Пустыни был нетерпелив и жестоко наказывал тех, кто пренебрегал его религиозными законами.
Эльхайим оставил подробные инструкции своим заместителям. Путешествие с Исмаилом должно было продлиться несколько дней, в течение которых дзенсуннитам деревни нужно было без перерывов поставлять пряность агентам корпорации «ВенКи» или другим иностранцам, которые предложат подходящую цену. Хамаль, несмотря на свой уже преклонный возраст, продолжала руководить женщинами племени, распоряжаясь их работами в пещерном поселении. На прощание она поцеловала отца в обветренную жесткую щеку.
Исмаил молчал, глядя тоскующими глазами на бесконечный и чистый простор дюн, когда они с Эльхайимом отправились в путь. Когда они оказались посреди залитого лунным светом моря открытого песка, он обернулся к пасынку.
— Вызови для нас червя, Эльхайим. Наиб поколебался.
— Я не могу лишить тебя этой чести, Исмаил.
— Ты не способен сделать то, что сотворило легенду из твоего отца? Сын Селима Укротителя Червя боится позвать Шаи-Хулуда?
Эльхайим нетерпеливо вздохнул.
— Ты же знаешь, что это неправда. Я много раз вызывал червей.
— Но это было очень давно. Сделай это теперь. Это необходимый шаг нашего паломничества.
Исмаил принялся смотреть, как Эльхайим устанавливает барабан в песок и начинает выбивать по нему ритм молотком. Старик следил за каждым движением своего молодого спутника, смотрел, как он готовит снаряжение и настраивается на встречу с чудовищем. Действия пасынка были верными и быстрыми, но слишком порывистыми. Наиб явно нервничал. Исмаил не стыдил его, но приготовился помочь, если что-то пойдет не так.
Даже для опытного мастера вызов чудовища был опасным делом, а Исмаил почти забыл, что значит жить рядом с опасностями. Паломничество напомнит ему о них, как, впрочем, и о многих других вещах.
Когда зловещий зверь наконец появился, он возвестил о своем прибытии звучным шорохом песка, тяжким рокотом и густым облаком меланжевого запаха.
— Он очень велик, Исмаил! — благоговение и волнение почти вытеснили из голоса Эльхайима страх. Это хорошо.
Червь замедлил бег, и Эльхайим побежал вперед, полностью сосредоточившись. Исмаил бросил свои крючья и веревки, чтобы помочь остановить зверя. Молодой спутник не заметил, какую работу сделал за него Исмаил, а тот не стал акцентировать на этом его внимание.
Радостный Эльхайим взобрался на спину червя, дерзко взглянув на вставшего рядом с ним старика.
— Куда мы едем?
Казалось, он вспомнил молодость. Наконец. Длинные, черные с проседью волосы Эльхайима развевались на ветру, а Исмаил указал на точку отдаленного горизонта.
— Мы будем править туда, в глубь пустыни, где будем одни и нам никто не помешает.
Червь, как мощный бульдозер, понесся по дюнам, пожирая окутанное ночной мглой пространство. Когда-то Укротитель Червя увел свой народ в глубины пустыни, где отступники смогли укрыться от врагов, а потом Марха увела их еще дальше, в вынужденный исход. Но со времени смерти Укротителя Червя большинство его последователей утратили свой пыл и рвение, искушенные удобствами и легкой жизнью. Когда-то изолированные поселения снова придвинулись к редким, рассеянным в пустыне крупным городам.
Селим был бы разочарован, узнав, что впечатление от его видений сотрется в памяти народа уже в следующем поколении, а ведь он пожертвовал жизнью ради того, чтобы легенда о нем пережила века. Как первый наиб после смерти Селима, Исмаил делал все, что в его силах, чтобы сохранить преемственность и память о легендарном предводителе, но после того, как бразды правления были переданы сыну Селима, он чувствовал, что все, достигнутое им, уплывает из рук как песок, сыплющийся сквозь мозолистые пальцы.
Два человека ехали на черве до самого рассвета, потом взяли свои мешки и спешились близ нескольких скал, где можно было найти дневное убежище. Пока Эльхайим искал место, куда положить мат и где воздвигнуть отражающий навес, Исмаил тревожно оглядывал угрюмую безрадостную местность..
Сидя напротив отчима под все сильнее припекающим солнцем, Эльхайим качал головой.
— Если мы жили раньше в таких вот условиях, старейшина Исмаил, то надо сказать, что наш народ сделал большой шаг вперед за прошедшие годы.
Он протянул руку и коснулся шероховатого горячего камня. Исмаил посмотрел на пасынка своими синими от пряности глазами.
— Ты не представляешь себе, как изменилось все на Арракисе за время твоей жизни — с тех пор как Великий Патриарх открыл нашу планету для старателей пряности. Все в Лиге, все, практически каждый человек, потребляют теперь меланжу — нашу меланжу — в огромных количествах, надеясь, что она защитит их от болезней и продлит молодость.
Он сделал пренебрежительный жест и презрительно фыркнул.
— Но не следует закрывать глаза и на то, что нам это принесло несомненную пользу, — подчеркнул Эльхайим. — Теперь у нас больше воды и больше пищи. Наши люди стали жить дольше. Медики Лиги сохранили множество жизней, которые в противном случае были бы у нас похищены, причем совершенно бессмысленно — как жизнь моей матери.
Исмаил почувствовал себя уязвленным этим напоминанием о Мархе.
— Твоя мать сама сделала выбор, честный и достойный выбор.
— И совершенно ненужный! — Эльхайим злобно взглянул на старика. — Она умерла из-за твоего упрямства!
— Она умерла, потому что ей пришло время умереть. Ее болезнь была неизлечима.
Младший собеседник зло бросил подобранный у ног камень в пустыню.
— Примитивные методы дзенсуннитского лечения и предрассудки не могли, конечно, излечить ее, но любой достойный врач в Арракис-Сити мог что-нибудь сделать. Есть методы лечения разных болезней, есть лекарства с Россака и из других мест. У вас был шанс, и им надо было воспользоваться!
— Марха не хотела пользоваться никакими шансами, — взволнованно ответил Исмаил. Он и сам испытывал безмерное горе, когда она умирала, но она посвятила свою жизнь философии и целям Селима Укротителя Червя. — Для нее это было бы изменой всему, во что она верила, и всему, ради чего жила. Это было бы предательством по отношению к самой себе.
Эльхайим надолго погрузился в горестное задумчивое молчание.
— Твои убеждения такого рода — это лишь часть той пропасти, которая разделяет нас, Исмаил. Ей не было никакой нужды умирать, но ее гордость и твоя приверженность старине убили ее точно так же, как и болезнь.
— Я тоскую по ней не меньше, чем ты. Если бы мы отвезли ее в Арракис-Сити, то, возможно, она пожила бы еще некоторое время на аппаратах для поддержания жизни. Но если бы Марха продала свою душу ради комфорта, то она перестала бы быть женщиной, которую я любил.
— Но она не перестала бы быть моей матерью, — возразил Эльхайим, — а своего отца я никогда не знал.