– Мне показалось, что у Локи найдется хороший подарок для каждого, – возразил мой гость. – Даже для тебя – почему бы и нет?
– Ладно, это его проблемы. Жил же я как-то до сих пор без его благодарности, и ничего. Дорого бы я дал за то, чтобы он явился сюда с гневным криком: «Уходи, теперь я тут самый главный!» Мне бы потребовалось всего шестьдесят секунд на сборы, как пожарному! Но подозреваю, что такое счастье мне не светит.
– Не гневи судьбу, Макс. Она не любит жалоб, особенно когда они исходят от ее избранников, – неожиданно серьезно сказал Одиссей. И тут же заулыбался: – Ты позволишь мне называть тебя этим именем, если уж я его знаю?
– Почему бы и нет? Чем ты хуже нескольких тысяч моих знакомых, которые употребляли это сочетание звуков в течение последних тридцати трех лет?.. Расскажи-ка мне еще о Локи и об Утгарде. Что ты там говорил о его туманных границах?
Одиссей наморщил лоб и удивленно посмотрел на меня.
– «Туманные границы»? Это я так сказал?.. Да, действительно. Они почти незримы, но поблизости от них испытываешь явственно ощутимое сопротивление, а если смотреть из-под опущенных век, можно увидеть, что густой холодный воздух тех мест переливается перламутрово-розовой зеленью, как крылья ночного мотылька, которого называют Оливковым Бражником. Преодолеть их – великий труд. Сам не понимаю, как мне удалось войти под своды Утгарда… да и был ли я там? Черт, а ведь я уже почти ничего не помню! Чем дольше я здесь с тобой сижу, тем больше забываю. Наверное, Утгард – одно из тех зачарованных мест, память о которых умирает быстрее, чем муха-поденка.
Я недоверчиво покачал головой: небось, опять хитрит! Но на лице Одиссея было написано самое настоящее отчаяние.
– Что я скажу Афине?! – огорченно вздохнул он. – Она так надеялась, что я вернусь с новостями…
– Скажешь ей то же, что и мне. Или пригласи ее туда на прогулку, пусть сама смотрит.
– Она не захочет, – печально возразил Одиссей. – В последнее время Паллада не чувствует себя такой сильной, как прежде, и старается избегать зачарованных мест… Ты не рассердишься, если я покину тебя прямо сейчас, пока помню хоть что-то?
– Надо бы рассердиться, – проворчал я. – Но злодей из меня всегда был никудышный. Скажу больше, я еще и помогу тебе убраться отсюда с максимальной скоростью. Джинн, ты тут, душа моя?
Через несколько секунд услужливый маленький смерчик аккуратно оторвал от земли обалдевшего от изумления Одиссея. Мгновение, и он исчез.
«Вот черт, я же хотел передать с ним записку Афине, – огорченно подумал я. – И как только забыл?»
Впрочем, какая-то часть меня ликовала: если уж с запиской ничего не получилось, значит, можно отправиться на свидание – просто чтобы не быть невежливым. Я честно старался припомнить во всех подробностях, какие пакости обычно случаются со слабоумным «Владыкой» по имени Макс, когда он расслабляется и начинает исполнять свои идиотские прихоти. Это горькое лекарство отчасти помогло, по крайней мере, я не помчался на ее амбу сломя голову, а отложил визит на неопределенное “потом”. Ругая себя за это последними словами.
Остаток ночи я провел не смыкая глаз, да и день, последовавший за этой ночью, не принес мне успокоения. Я предпринимал героические усилия, чтобы мои «генералы» не стали жертвами скверного настроения своего, с позволения сказать, предводителя. Выжимал из себя любезные улыбки и делал вид, что заинтересованно слушаю их рассуждения о предстоящем нам путешествии через море – можно подумать, будто мы могли позволить себе роскошь строить хоть какие-то планы!
– Знаешь, Макс, у меня смешные новости.
Я обернулся и увидел, что рядом с моим Синдбадом вышагивает дромадер Анатоля. Я почти искренне обрадовался ему. Несколько дней назад этот неугомонный парень отправился в своего рода инспекционную поездку, посмотреть, что за люди в нашем войске и чем они дышат – по его собственному выражению.
– Смешные – это хорошо. И какие же именно?
– В нашем войске буйным цветом расцветают религиозные секты.
– Самое время! – фыркнул я. – И кому же нынче поклоняются верующие?
– Как это – кому? Тебе, разумеется.
Я чуть с верблюда не свалился.
– Мне уже не смешно.
– Напрасно. Знал бы ты, как они развлекаются!
– Могу себе представить.
– Боюсь, что не можешь. Для начала скажу, что некоторые рисуют твои портреты и вешают их себе на шею. У них есть идейные противники, которые полагают, что изображать твое лицо – величайший грех, поскольку оно – лишь видимость… Ну, сам знаешь, обычный религиозный спор между иконописцами и иконоборцами. Наши «иконоборцы» считают своим долгом уничтожать все твои изображения, которые увидят. Оно к лучшему, по большей части эти портреты воистину ужасны. Самое смешное, что как-то они по запарке разорвали в клочки и сожгли фотографию «Rolling Stones». Наверное, решили, что это новая разновидность ереси – изображать тебя в четырех ипостасях одновременно.
Я не выдержал и расхохотался.
– И это еще цветочки. Хочешь ягодку, Владыка?
– Гулять так гулять – давай твою ягодку.
– Среди некоторых твоих поклонников бытует убеждение, что приближенные к тебе счастливчики – то есть мы! – пользуются возможностью каждое утро выпивать по глотку твоей благословенной мочи. Я вот думаю, а может, и правда, попробовать такую уринотерапию?..
– На здоровье, – ухмыльнулся я. – Для тебя ничего не жалко.
– Эти красавцы надеются, что если они будут вести себя хорошо, например тысячу раз повторять твое имя перед сном и храбро сражаться, когда-нибудь судьба дарует им такую уникальную возможность. Разумеется, у них есть непримиримые противники. Эти утверждают, что у тебя не может быть никакой мочи.
– Они жестоко заблуждаются.
– Правда? – заинтересованно переспросил Анатоль.
– Не будь это правдой, что бы ты пил по утрам? Давай рассказывай дальше.
– Ага, тебе уже интересно. Что ж, слушай: есть люди, которые считают, что им уготована вечная жизнь, потому что в день Последней битвы будешь убит только ты один. Дескать, твоя смерть удовлетворит прогневавшееся небо, и все будет в полном ажуре. Есть и такие, кто готовится прикрыть тебя грудью, в надежде, что за это им будет даровано «вечное блаженство» по ту сторону жизни и смерти. Некоторые полагают, что Последней битвы вовсе не будет, и ты собрал нас для того, чтобы вечно водить по пустыне, пока это великое путешествие не завершится всеобщим просветлением. А иные думают, что в конце пути ты выберешь лучших из лучших и возьмешь их с собой куда-то в иной мир, а остальным предстоит погибнуть в битве. Теперь они пытаются понять, какими критериями ты будешь руководствоваться, выбирая «лучших из лучших». Попадаются специальные мудрецы, которые заявляют, что им ведомы пути к твоему сердцу. Очень авторитетные умы!
– Ладно, я уже все понял, – вздохнул я. – Людям позарез нужен хоть какой-то завалящий Мессия, который проведет их через пустыню в райские кущи или в нирвану – это уж как получится – умрет за них, если понадобится, а потом воскреснет, если повезет. И за эту небольшую услугу ребята готовы пить мою мочу, тысячу раз повторять мое имя перед сном, и так далее, по полной программе. Если я пущу слух, что мне требуются толпы юных девственниц или младенцев для кровавых жертвоприношений, они еще обрадуются, что дешево отделались.
– А ты не очень-то жалуешь род человеческий, да?
– Я стараюсь жаловать, – вздохнул я. – Аллах свидетель – я так стараюсь! Но вы не даете мне вас любить.
– Мы? – нахмурился Анатоль. – Чем мы-то тебя достали?
– Да не вы! В смысле, не ты, Доротея, Мухаммед и князь Влад. К тем, кто рядом, у меня никаких претензий, дружище. Наоборот, я бы давно рехнулся без нашей болтовни каждый вечер у костра, без твоих фирменных улыбок в девяносто три с половиной зуба и лекций о вреде курения, которые, вне всякого сомнения, весьма актуальны накануне всеобщего конца… В общем, не о вас речь, сам должен понимать.
Я замолчал, представил себе толпы взрослых людей, совершенно серьезно твердящих перед сном мое драгоценное имя, и резко заключил:
– Дерьмо это все!
– А с чего ты вообще так завелся? – удивился Анатоль. – По-моему, это просто забавно.
– Забавно, – печально согласился я. – Обхохочешься… А знаешь, вполне возможно, что этот мир так быстро подошел к концу только потому, что все боги преисполнились отвращения к молящимся.
– Ты так думаешь? – заинтересовался он.
– Ага. Некоторые так называемые тайны мироздания начинаешь понимать на собственном опыте.
Я помолчал, собрался с мыслями и продолжил:
– Как бы я там ни отнекивался, когда вы поднимаете шум вокруг моей «божественной природы», вы все равно посылаете меня подальше и продолжаете подозревать, что я – это очень круто. Ладно, давай на время предположим, что так оно и есть. В таком случае вполне можно допустить, что многочисленные боги, которым молилось человечество на протяжении тысячелетий, – примерно такие же ребята, как я, веселые странники, ссутулившиеся под грузом собственного могущества и одиночества, со своими причудами и переменчивым настроением… Кстати, познакомившись с Афиной и Одином, я подозреваю, что примерно так оно и есть.
– Познакомившись с тобой, я тоже начал подозревать нечто в таком роде, – улыбнулся Анатоль.
– Вот и ладно. А теперь сам подумай: на кой черт таким ребятам чьи-то коленопреклоненные молитвы? Если богам что-то и нужно от людей, так это чтобы среди них нашелся кто-то, способный составить им хорошую компанию, разделить их одиночество. И, если уж на то пошло, взвалить на свои плечи часть их обременительной ноши. Почему бы людям не взять на себя ответственность за собственную судьбу, вместо того чтобы бормотать очередную молитву? Это был бы достойный жест. Именно та жертва, которую давным-давно ждут боги. Впрочем, судя по тому, что сейчас творится на этой прекрасной земле, они уже перестали надеяться и махнули на все рукой. А ведь это только звучит так страшно: «взять на себя ответственность», а на самом деле… Хочешь, расскажу одну историю?