— Спасибо.
Я выдыхаю и посылаю дым на соединение с туманом.
— Вы прошли большой путь, — говорит мужчина.
— Да.
— И Ваше паломничество пришло к концу.
— Да? Здесь?
Он улыбается и кивает. Поворачивает голову в сторону храма.
— Это наш храм, где мы поклоняемся новому бодисатве. Он ожидает Вас внутри.
— Он может подождать, пока я докурю.
— Конечно.
Как бы ненароком, я изучаю мужчину. Он, вероятно, очень хорош в карате. Но я сильна в «бо». Если бы он был один, я была бы уверена в себе. Но их двое, и второй, наверное, так же силен, как и первый. Кокузо, где твой меч? Я внезапно испугалась.
Я отвернулась, отбросила сигарету. Сделала первый выпад.
Конечно, он был готов к этому. Неважно. Я ударила первой.
Но другой стал подходить сзади и я должна двигаться в оборонительной позиции.
Я услышала хруст, когда попала по плечу. Кое-что, в конце-концов…
Я медленно продвигалась к стене храма. Если я подойду слишком близко, она будет мешать мне наносить удары. Я снова попыталась нанести решающий удар…
Внезапно человек справа от меня согнулся, темная фигура появилась за его спиной. Нет времени на размышление. Я сосредоточила внимание на первом монахе, нанеся удар, затем еще один.
Тот, кто пришел мне на помощь, был не столь удачлив. Второй монах оглушил его и начал наносить удары, ломающие кости. Мой союзник кое-что знал о борьбе без оружия, так как он стал в оборонительную позицию и блокировал многие из них, иногда даже нанося свои удары. Но он явно проигрывал.
Наконец я нанесла ногой другому удар в плечо. Я три раза пыталась ударить моего противника, пока он был на земле, но все три раза он уворачивался. Я услышала короткий вскрик справа, но не могла отвести взгляд от своего противника.
Он поднялся, и на этот раз я поймала его внезапным обманным движением и нанесла смертельный удар по голове. Затем развернулась, и во-время, так как мой союзник лежал на земле, а второй монах был рядом со мной.
Или я была удачливой, либо он был сильно ранен, но я быстро разделалась с ним, проведя серию быстрых ударов.
Я поспешила к третьему мужчине и опустилась на колени, тяжело дыша. Я заметила его золотую серьгу во время схватки со вторым монахом.
— Борис.
Я взяла его руку.
— Почему ты здесь?
— Я сказал тебе, у меня есть несколько свободных дней, чтобы помочь тебе, — сказал он, кровь стекала из уголка его рта.
— Нашел тебя. Фотографировал… И смотри… Я тебе понадобился.
— Прости меня. Ты лучше, чем я думала.
Он сжал мою руку.
— Я говорил тебе, что ты мне нравишься, Марьюшка. Слишком плохо… у нас не было — больше времени…
Я наклонилась и поцеловала его, ощутив кровь на губах. Его рука разжалась. Я никогда не была знатоком людей.
И так я поднялась. Я оставила его там, на мокром асфальте.
Я ничего не могу сделать для него. Я иду в храм.
У входа темно, но внутри достаточно света от свечей. Я никого не вижу. Не думаю, что кто-то должен быть здесь. Здесь были только эти два монаха, которые должны были притащить меня к терминалу. Я иду по направлению к свету. Это должно быть где-нибудь сзади.
Я слышу, как дождь шуршит по соломенной крыше. Здесь несколько маленьких комнаток за светом.
Наконец, я нахожу то, что искала. Это во второй комнате. И я даже не переступая порога, по ионизации чувствую, что Кит где-то здесь.
Я прислоняю мой посох к стене и подхожу ближе. Кладу руки на тихо жужжащий терминал.
— Кит, — говорю я, — я пришла.
Передо мной нет эпигонов, но я чувствую его присутствие, и кажется, что он говорит мне, как в ту ночь, очень давно, когда я сидела в кресле с надетым шлемом:
— Я знал, что ты будешь здесь сегодня.
— И я тоже, — отвечаю я.
— Все твои дела сделаны?
— Большинство из них.
— Сегодня ты готова соединиться со мной?
— Да.
Снова я чувствую это движение, почти сексуальное, когда он перетекает в меня. В этот момент он мог бы выиграть.
«Татема» — это то, что вы показываете другим. «Хонне» — это ваше действительное намерение. Как Мусачи предупреждал в Книге Вод, я стараюсь не обнаружить моего «хонне» в этот момент. Я просто протягиваю руку и роняю мой посох так, что его металлический конец, подключенный к батареям, падает на терминал.
— Мэри! Что ты сделала? — спрашивает он, когда жужжание прекращается.
— Я отрезала твой путь к отступлению, Кит.
— Почему?
— Это единственный выход для нас. Я даю тебе этот «джигай», мой муж.
— Нет!
Я чувствую, как он захватывает контроль над моими руками.
Но слишком поздно. Они уже движутся. Я чувствую, как лезвие входит в мое горло, в правильном месте.
— Дура! — кричит он. — Ты не знаешь, что ты сделала! Я не смогу вернуться!
— Я знаю.
Когда я тяжело опускаюсь на терминал, мне кажется, что я слышу ревущий звук за моей спиной. Это Большая Волна, наконец пришедшая для меня. Я единственно сожалею, что я не сделала этого на последней станции, если, конечно, это то, что Хокусай пытается показать мне, за маленьким окном, за туманом и дождем и ночью.
Фриц ЛейберКРУПИНКА ТЕМНОГО ЦАРСТВА
Фриц Лейбер. «A Bit of the Dark World», 1962. Цикл «Мифы Ктулху. Свободные продолжения»
I
«В голове у него была трещина — вот и залетела туда крупинка Темного Царства, да и задавила его до смерти.»
Старомодный, с приплюснутым носом черный «Фольксваген» с водителем и еще двумя пассажирами помимо меня с натужным гудением влезал на перевал хребта Санта-Моника, вплотную огибая приземистые, густо поросшие кустарником вершины с причудливо обветренными каменными выступами, похожие на какие-то первобытные изваяния или на мифических чудищ в плащах с капюшонами.
Мы ехали с опущенным верхом и достаточно медленно, чтобы ухватить взглядом то стремительно удирающую ящерицу, то здоровенного кузнечика, размашистым скачком перепрыгивающего из-под колес на серый раскрошенный камень. Раз какой-то косматый серый кот — которого Вики, в дурашливом испуге стиснув мою руку, упорно именовала барсом — мелкой рысью пересек узкую дорогу прямо перед нами и скрылся в сухом душистом подлеске. Местность вокруг представляла собой огромный потенциальный костер, и напоминать о запрете на курение никому из нас не приходилось.
День был кристально ясный, с плотными облачками, которые четко вырисовывались в головокружительной перевернутой глубине синего неба. Солнце между облаками было ослепительно ярким. Уже не раз, когда мы, взлетая на крутую горушку, нацеливались прямо на этот низко повисший над далеким горизонтом раскаленный шар, я чувствовал жалящие уколы его лучей, после чего страдал от черных пятен, которые потом еще с минуту плавали у меня перед глазами. Солнечных очков, конечно, никто не захватил.
Свернув с автомагистрали, ведущей вдоль тихоокеанского побережья, мы разминулись лишь с двумя автомобилями и заметили только с полдюжины домиков и жилых вагончиков — поразительное безлюдье, особенно если учесть, что Лос-Анжелес остался от силы в часе езды позади. Это безлюдье уже отделило нас с Вики друг от друга своими молчаливыми намеками на тайны и откровения, но еще не успело сблизить опять — по той причине, что было в чем-то и жутковатым.
Франц Кинцман, сидящий на переднем сиденье справа, и его сосед, который вызвался порулить на этом довольно непростом отрезке дороги (мистер то ли Мортон, то ли Морган, то ли Мортенсон, я как следует не запомнил), находились, похоже, под несколько меньшим впечатлением от окружающего пейзажа, чего и следовало ожидать, поскольку обоим он был куда более знаком, чем нам с Вики. Хотя, честно говоря, трудновато было определить их реакцию исключительно по виду коротко стриженного седого затылка Франца или выцветшей парусиновой шляпы мистера М., которую он нахлобучил пониже, чтобы прикрыть глаза от солнца.
Мы как раз миновали ту точку дороги Малого Платанового каньона, откуда все острова Санта-Барбары — Анакапа, Санта-Крус, Санта-Роза, даже далекий Сан-Мигуэль — виднеются на горизонте, будто старинный парусник из серо-синеватых, слегка зернистых облаков, застывший на поверхности бледно-голубого океана, когда я, безо всякой особо глубокой причины, вдруг вслух высказал то, что в тот момент пришло мне в голову:
— Сомневаюсь, что в наши дни можно написать истинно берущий за душу рассказ про сверхъестественные ужасы — или же, в том же смысле, испытать настоящий, глубокий, переворачивающий всю твою сущность сверхъестественный страх.
Вообще-то говоря, для замечания на подобную тему незначительные основания все-таки были. Мы с Вики работали вместе на съемках пары дешевых кино-«ужастиков», Франц Кинцман в дополнение к своей славе писателя-фантаста пользовался известностью в среде ученых-психологов, и втроем мы частенько болтали о судьбах в жизни и искусстве. Вдобавок, некий неуловимый налет тайны ощущался и в самом приглашении Франца провести с ним выходные в горах, в Домике-На-Обрыве, куда он возвращался после месяца в Анжелесе. И, наконец, при столь резком переходе от городской сутолоки к запретным просторам дикой природы всегда становится как-то не по себе… тут Франц будто прочитал мои мысли.
— Могу назвать первое условие для того, чтоб пережить нечто подобное, — заметил он, не поворачивая головы, когда «Фольксваген» въехал в прохладную полосу тени. — Для начала нужно вырваться из Муравейника.
— Из Муравейника? — переспросила Вики, прекрасно понимая, что он имеет в виду, но желая услышать его речь и заставить повернуть голову.
Франц сделал такое одолжение. У него исключительно красивое, задумчивое, благородное лицо, словно откуда-то из прежних времен, хотя выглядит он на