— Расскажите мне побольше о его страхе перед темнотой.
— Это звучит абсурдно и по-детски, не так ли? Но для него опасность реальна. В дневное время он достаточно нормальный, общается со мной, разговаривает, даже шутит. Но когда приближаются сумерки, дядя приказывает слугам закрыть шторы над каждым окном и зажечь весь свет. Затем он уходит в свою комнату. Она защищена от тьмы мощными электрическими лампами, установленными таким образом, что ни в одном углу не прячется тень. Он ненавидит даже тени. И он постоянно боится отключения электроэнергии; каждая комната дома содержит десятки канделябров и фонарей со свежими батареями. Страшно видеть, как взрослый человек сгибается перед ночными страхами…
— Как ваш дядя проводит время?
— В исследованиях; он копается в старых, трухлявых книгах, он пишет ученым всего мира, он постоянно общается с большими библиотеками — честно говоря, сэр, у меня нет представления о природе его исследований. Мы никогда не говорим об этом, но он ужасно боится чего-то — словно мой дядя каким-то образом вызвал гнев какого-то демона тьмы и цепляется своими хрупкими руками за свет.
Зарнак сделал небольшую пометку в своем блокноте.
— Что стало с реликвиями, обнаруженными вашим дядей в индейском кургане? — спросил он тихо.
— Они все у него. Он держит их в своих комнатах. Он держится за них, кажется, бережет их, — сказала девушка.
— Я понимаю. Есть ли что-нибудь еще, что вы можете мне рассказать?
Дона Тереза задумалась на мгновение.
— Возможно, доктор, но независимо от того имеет ли это значение или нет — во всяком случае, до того, как дядя продал ранчо, к нам приходил священник. Он был чистой индейской крови и принадлежал к расе, являющейся потомками мутсун. Я никогда не забуду, как яростно он волновался, когда обнаружил, что дядя побеспокоил курган и вынес артефакты к свету — он был словно парализован от ужаса, как будто это было святотатство или раскрытие какой-то ужасной опасности.
— Был ли там какой-то из артефактов, который, казалось, достаточно сильно встревожил его? — спросил Зарнак.
Девушка подумала:
— Да, табличка или нагрудное украшение из черного обсидиана. Я помню, как он смотрел на моего дядю, пребывая в жутком шоке, и что он сказал. Это было: «Вы осмелились вынести эту вещь на дневной свет?» А затем он начал издавать своего рода индейскую песню, повторяя одно имя или фразу снова и снова, покачиваясь в ритме звука.
— Вы можете вспомнить, что это была за фраза?
Молодая женщина вздрогнула:
— Я, конечно, могу! В то время это произвело на меня ужасное впечатление. Три звука, повторяющиеся снова и снова — Зу, Чи, Хан… Зу, Чи, Хан…
Зарнак сделал запись, затем встал и позвонил в колокольчик.
— Я навещу вас и вашего дядю завтра утром. Возможно, вам лучше не обращаться ко мне как к «Доктору», поскольку Дон Себастьян, по-видимому, отрицательно относится к такому; в то время как у меня есть докторская степень по психологии, я не практикующий аналитик. Лучше всего не возбуждать его эмоций. Представьте меня просто как антиквара и коллекционера-любителя древностей; вы, возможно, видели мою небольшую коллекцию, и это не будет ложью. Мой раджпутский слуга, Рам Сингх, вызовет вам такси. Доброго вечера.
Как только молодая женщина ушла, Зарнак внимательно изучил свои заметки с задумчивым выражением на своем желтом лице.
Под именем, которое она повторила, которое он записал в блокноте, он добавил короткую приписку.
Зулчекуон?
3. Черная табличка
Несмотря на темноту, — для ночи было еще достаточно рано в это время года, — Зарнаку было не слишком поздно сделать несколько телефонных звонков. От друга-антрополога, который был экспертом в культурах американских индейцев, он узнал, что племя мутсун было связано с индейцами зуни, и что их культура была темной. Мало что известно об их убеждениях, поскольку они вымерли в Калифорнии, но они, как известно, боялись демона, которого называли Зу-Че-Куон — еще меньше было известно о самом этом темном демоне. Зарнак позвонил еще одному старому другу, который работал в штате библиотеки Мискатоникского университета в штате Массачусетс, и тот порекомендовал, чтобы Зарнак проконсультировался, если вообще такое возможно, с «Книгой Иода» для получения информации об этой демонической сущности. Сам текст был неправдоподобно редок, существует только один экземпляр, как известно, да и то лишь как перевод некоего Иоганна Негуса, — в своем труде переводчик строго вычленил много страшных предметов, о которых, как он считал, будет милостью, если человечество останется в неведении.
Труд такой редкости не был в частной коллекции Зарнака, хотя здесь было много других туманных и запрещенных томов. Тем не менее, Зарнак достал огромный манускрипт, написанный несколькими разными руками на протяжении многих поколений, переплетенный змеиной кожей. Книга состояла из выдержек, скопированных из многих малоизвестных текстов, и одним из них была «Книга Иода». Цитаты были скопированы из единственной сохранившейся копии книги, хранящейся на закрытых полках Калифорнийской библиотеки Хантингтона, а переписчиком значился человек по имени Дентон, которого Зарнак знал много лет назад. Он прочитал:
«Безмолвная Тьма обитает глубоко под землей на берегу Западного океана. Он не является одним из тех могущественных Древних, что пришли из скрытых миров и других звезд, потому что в таинственной темноте Земли Он всегда жил. Нет другого имени у Него, ибо Он — конечная гибель и бессмертная пустота и Молчание Старой Ночи…»
Дальше продолжалось в том же духе; Зарнак читал, быстро проглядывая строки, пока в самом конце отрывка его внимание не привлекло одно место с внезапной жуткой угрозой:
«…Он порождает тьму в свете дня и черноту внутри самого света; вся жизнь, весь звук, все движение исчезают с Его пришествием. Иногда он приходит в затмении, и, хотя у Него нет имени, коричневокожие знают Его как Зушакона.
О Нем знали и в древнем Му, и в Ксиниане[25], глубоко под земной корой, там поклонялись Ему, вызывая при помощи звона маленьких ужасных колоколов, как говорил Эйбон. Он ни чего не боится, кроме света дня, который ненавидит, но даже искусственного света достаточно, чтобы заставить Его уйти туда, откуда Он пришел. Он — Приносящий Тьму, Ненавидящий день, а Уббо-Сатла — Его Отец. Как ползающий сгусток тьмы, и как извивающуюся ползучую тень, вы узнаете Его».
Заметка рукой Дентона поясняла, что последние восемьдесят девять слов этого отрывка были удалены из копии Библиотеки Хантингтона, и были найдены в цитатах Фон Юнцта, который, очевидно, имел доступ к неизмененному тексту.
Зарнак закрыл манускрипт и поставил его на полку, нахмурив брови в глубоком раздумье.
На следующее утро доктор Антон Зарнак отправился на такси в центр города, в резиденцию Дона Себастьяна де Ривера и его племянницы. Машина подъехала к красивому зданию на тихой улочке, украшенной старыми буковыми деревьями. Когда дворецкий, очевидно латиноамериканского происхождения, ответил на звонок, Зарнак назвал себя и был приглашен в освещенную солнцем комнату, где Дона Тереза ждала его.
— Мой дядя с минуты на минуту спуститься завтракать, — сказала девушка. — Вы ведь присоединитесь к нам?
— Только для кофе, — улыбнулся Зарнак. — Я уже позавтракал. Я предпочитаю кофе черный, без сахара, пожалуйста.
Симпатичная мексиканская горничная по имени Кармелита прислуживала им. Серебряные блюда на подставках содержали пропаренный бекон, колбасы, омлет, поджаренные тосты. В охлажденном графине был налит свежевыжатый апельсиновый сок. Кофе был превосходной смесью колумбийских бобов.
Когда появился Дон Себастьян, Зарнак заметил, что хозяин дома находится в шоковом состоянии. Несмотря на свой возраст, этот человек был сморщенным, растерянным, его изможденные плечи были согнуты, как будто под невыносимым весом, на лицо он был бледен, раньше времени покрыт морщинами, глаза имел раздраженные и покрасневшие.
Дон Себастьян принял без комментариев информацию о том, что Зарнак был антикваром, интересующимся древними артефактами. Во время еды они разговаривали об артефактах американских индейцев. Хозяин дома казался патетически довольным своим посетителем, как будто до этого он был лишен нормального человеческого общества, не считая своей племянницы и слуг.
После завтрака Зарнаку показали частную коллекцию раритетов Дона Себастьяна. Здесь были некоторые прекрасные образцы серебряных изделий зуни, украшенные полированной бирюзой, миниатюрные тотемные столбики племен с северо-запада Тихого океана и экземпляры обработанных бусин, которые были бы гордостью любого музея. Зарнак невинно упомянул строителей курганов юго-запада и был, скрепя сердце, препровожден к артефактам, ради исследования которых он сюда и прибыл.
По большей части артефакты эти были безобидными: как сказала Дона Тереза, они состояли из глиняных горшков, керамических черепков, поясов из бисера и браслетов. Определенные мотивы в бисероплетении содержали зловещее значение для Зарнака, который не мало времени провел, консультируясь в справочных материалах по антропологии американских индейцев. Мумия в кургане определенно была поклонником темных подземных сил, это стало очевидным.
Черной таблички не было видно. В конце концов, Зарнак был вынужден поинтересоваться об обсидиановом кулоне, сказав (совершенно правдиво), что он слышал об этом как о нечто уникальном и любопытном. С очевидной неохотой хозяин показал этот странный предмет.
Он был неправильной формы, и вулканическое стекло, из которого он был вырезан, было странно тяжелым в руке, не естественно тяжелым. Держа черный кулон на свету, Зарнак обнаружил, что на нем высечен странный рисунок, напоминающий фигурку человека с капюшоном, окруженного раболепными, пресмыкающимися темными фигурами, жутко отталкивающего вида. Странные символы языка, неизвестного человеческой науке, окружали эмблему. Об