Государственный департамент сообщает, что срок действия визы Джакту-Чоу истёк 31 августа; его ожидают обвинения.
Священник, преподобный Амброз Б. Мортимер, пропал без вести 6 Сентября».
Фотография над статьей была, очевидно, недавней; без сомнения, скопированной из визы. Я узнал улыбающееся, круглое, жёлтое лицо, мне потребовалось мгновение, чтобы определить в нём человека, чей обед вылился на меня в самолёте. Без усов он выглядел менее похожим на Чарли Чана.
В сопроводительном письме содержалось несколько деталей. «Я позвонила в „Вестник“, — написала мне сестра, — но они не могли сказать мне ничего сверх того, что было в статье. Тем не менее, выяснение этого заняло у меня полчаса, поскольку глупая женщина на коммутаторе продолжала соединять меня не с тем человеком. Думаю, ты прав, — всё, что печатает цветные картинки на странице, не должно называться газетой.
Сегодня днём я позвонила в полицейский департамент, но они тоже не особо помогли. Полагаю, нельзя ожидать чего-то особого от разговоров по телефону, хотя я всё ещё полагаюсь на это. Наконец, мне удалось найти офицер Линахана, который сказал мне, что только что ответил на твоё письмо. Ты уже получил его? Этот человек говорил очень уклончиво. Он пытался быть вежливым, но я видела, что ему не терпится отделаться от меня. Он дал мне полное имя человека, которого они ищут — Джакту Абдул Джакту-Чоу, разве это не чудесно? И он сказал мне, что у них есть ещё материал о нем, но они не могут опубликовать его прямо сейчас.
Я спорила и умоляла (ты знаешь, насколько убедительной я могу быть!), и, наконец, я заявила, что ты был близким другом преподобного Мортимера, и благодаря этому мне удалось выжать из него ещё немного информации. Он поклялся, что будет всё отрицать, если я расскажу об этом кому-либо, кроме тебя.
По-видимому, бедняга был смертельно болен, может быть, даже туберкулёзом. Я собираюсь сделать кожную пробу на следующей неделе, просто чтобы обезопасить себя, и тебе рекомендую сделать то же самое, потому что, похоже, в спальне преподобного следователи нашли нечто очень странное: кусочки лёгочной ткани. Лёгочной ткани человека».
«Я тоже был детективом в молодости».
Детективы-любители всё ещё существуют? Я имею в виду вне романов? Сомневаюсь. У кого, в конце концов, в наши дни есть время для таких игр?
К сожалению, не у меня, хотя номинально я уже более десяти лет нахожусь на пенсии. Все мои дни были заполнены неромантичными действиями, что занимают всех людей по эту сторону книги в мягкой обложке: письма, обеды, визиты к племяннице и личному доктору; чтение книг (недостаточно) и телевидение (слишком много) и, возможно, дневные спектакли для тех, кто переживает золотые годы (хотя я, в основном, перестал ходить в кино, всё больше испытывая антипатию к героям фильмов).
Я также провёл неделю Хэллоуина в Атлантик-Сити, а также потратил много времени на то, чтобы заинтересовать довольно вежливого, молодого издателя в переиздании некоторых моих ранних работ.
Всё это, конечно, задумано как своего рода извинение за то, что я отложил дальнейшие расследования дела бедного Мортимера до середины Ноября. А на самом деле я почти забыл о нём; это только в романах людям нечем заняться. Но Мод вновь пробудила мой интерес.
Она жадно просматривала газеты в поисках дальнейших новостей об исчезновении этого человека; полагаю, что она даже позвонила сержанту Линахану во второй раз, но ничего нового не узнала. Теперь она поделилась со мной крошечным фрагментом информации, полученном из третьих рук: один из её партнеров по бриджу услышал от «друга из полиции» сведения о том, что поиски Мистера Джакту были расширены — добавился его предполагаемый компаньон — «негритянский ребёнок» или кто-то в этом роде.
Хотя существовала вероятность того, что эта информация была ложной или касалась совершенно другого случая, я могу сказать, что сестра действительно считала её очень зловещей.
Возможно, именно поэтому на следующий день я снова с трудом поднялся по ступенькам музея естественной истории, чтобы удовлетворить любопытство и Мод, и себя.
Её намёк на негра, высказанный после странного открытия в спальне Мортимера, напомнил мне фигуру на малайском халате, и меня всю ночь беспокоили фантастические сны о чёрном человеке, кашляющем своими лёгкими в какой-то скрученный рог. Он был очень похоже на нищего, которого я только что видел; тот прижимался к статуе Рузвельта.
В тот день на улице я встретил мало людей, так как в городе, где обычно мягкий климат держится до января, было не по сезону холодно; я надел шарф, а моё серое твидовое пальто хлопало меня по ногам.
Внутри музея, однако, как и во всех американских зданиях, было слишком жарко; и вскоре я сам перегрелся, поднимаясь по удручающе длинной лестнице на второй этаж.
В пустых коридорах царила тишина; угрюмая фигура охранника, сидящего перед одной из ниш, опустила голову, словно в трауре; я слышал шипение паровых радиаторов под мраморным потолком.
Медленно и даже наслаждаясь чувством привилегии, которое возникает из-за того, что я посещаю музей, я проследовал по своему предыдущему маршруту мимо огромных скелетов динозавров («Эти великие существа когда-то ходили по той самой земле, по которой вы ходите сейчас») и спустился в Зал Первобытного Человека. Здесь два пуэрториканских юноши, очевидно, прогуливающие школу, стояли у африканской секции, благоговейно глядя на масайского воина в полном боевом снаряжении.
В разделе, посвящённом Азии, я остановился, чтобы сориентироваться, тщетно ища приземистую фигуру в халате. Стеклянный шкаф был пуст. Над его табличкой кто-то приклеил объявление: «Временно на реставрации».
Впервые за сорок лет на моей памяти случилось такое, что экспонат куда-то убрали, и именно в тот самый день, когда я пришёл посмотреть на него. Вот так удача.
Я направился к ближайшей лестнице, расположенной в дальнем конце крыла. Позади меня по коридору эхом донесся металлический грохот, за которым последовал злой голос охранника. Возможно, копьё Масаи оказалось для тех детей слишком большим искушением.
В главном вестибюле мне выдали письменный пропуск для входа в северное крыло, где находились офисы персонала.
— Вам нужны рабочие помещения на цокольном этаже, — сказала женщина у информационной стойки; скучающую летнюю студентку заменила дружелюбная пожилая женщина, которая посмотрела на меня с некоторым интересом. — Просто спросите охранника у лестницы, рядом с кафетерием. Я надеюсь, что вы найдёте то, что ищете.
Она дала мне розовый листок. Осторожно держа его в руке так, чтобы все, кто может потребовать пропуск, могли его увидеть, я стал спускаться по лестнице.
Ниже, на повороте, я увидел следующую картину: светловолосая скандинавская семья поднималась по лестнице навстречу мне, четыре перевернутых лица почти одинаковы, родители и две маленькие девочки с поджатыми губами и робкими, полными надежды глазами туристов; а прямо за ними следом шел ухмыляющийся чёрный юноша. Очевидно, семья его не замечала, хотя он практически следовал по пятам отца.
В моём нынешнем душевном состоянии эта сцена выглядела особенно тревожной: выражение лица мальчика определённо было насмешливым, и я подумал, заметил ли его охранник, стоящий перед кафетерием. Если и заметил, то не подал вида; он без любопытства взглянул на мой пропуск и указал на дверь пожарного выхода в конце коридора.
Офисы на нижнем уровне выглядели на удивление ветхими. Стены здесь были не мраморными, а покрытыми выцветшей зелёной штукатуркой. Весь коридор вызывал ощущение «погребения», без сомнения потому, что единственный источник света находился высоко над головой — он струился из оконных решёток на уровне земли.
Мне сказали обратиться к одному из научных сотрудников, мистеру Ричмонду; его офис являлся частью комнаты, разделённой перегородками. Дверь была открыта, и он встал со своего стола, как только я вошёл. Подозреваю, что, учитывая мой возраст и серое твидовое пальто, он, возможно, принял меня за кого-то важного.
Этот пухлый молодой человек с бородой песочного цвета выглядел как серфер потерявший спортивную форму, но его солнечность исчезла, когда я упомянул о своём интересе к зелёному шёлковому халату.
— И я полагаю, вы тот самый человек, который жаловался на это наверху, я прав? — Спросил он.
Я заверил его, что это был не я.
— Что ж, кто-то определённо жаловался, — сказал Ричмонд, всё ещё глядя на меня с обидой; на стене позади него индийская военная маска делала то же самое. — Какой-то чёртов турист, может быть, приехавший в город на один день, чтобы доставлять неприятности. Грозился позвонить в посольство Малайзии. Если вы поднимете шум, эти люди наверху испугаются, и это тут же попадёт в «Таймс».
Я понял его намёк; в прошлом году музей приобрел значительную известность из-за того, что провёл несколько действительно ужасных и, на мой взгляд, совершенно бессмысленных экспериментов на кошках. До этого большая часть населения не знала, что в здании находится несколько рабочих лабораторий.
— В любом случае, — продолжил Ричмонд, — халат в мастерской, и нам придётся латать эту чёртову тряпку. Вероятно, она будет валяться в мастерской в течение следующих шести месяцев, прежде чем мы доберёмся до неё. Нам сейчас так не хватает персонала, что это не смешно.
Он посмотрел на часы.
— Пойдёмте, я покажу вам. Затем мне нужно идти наверх.
Я последовал за ним по узкому коридору, который разветвлялся по обе стороны. В одном месте Ричмонд сказал:
— Справа от вас, печально известная зоологическая лаборатория.
Я смотрел прямо перед собой. Когда мы проходили мимо следующего дверного проёма, я почувствовал знакомый запах.
— Это заставляет меня думать о патоке, — указал я.
— Вы не далеки от истины. — Он говорил, не оглядываясь назад. — В основном это меласса. Чистое питательное вещество. Они используют его для выращивания микроорганизмов.