Алексей ЛотерманПУТЕВОДНАЯ ЗВЕЗДА
Царит безмолвье над водой,
Покой, и скованы движенья.
Тревожась, на простор морской
Глядит моряк без утешенья.
Дуть ветра вдруг перестали,
Мёртво, страшно, тишина.
Ни одна в бескрайней дали
Не шевелится волна.
Я Амброз Эглтон, хранитель маяка «Путеводная звезда». До меня его хранителями были мои отец и дед. Видимый издалека, он возвышается среди серых скал, открывающихся для обзора только при отливе, но коварно подстерегающих свою жертву под водой во время прилива. В течение века мимо маяка гордо проходили величественные корабли всех морей: во времена моего деда их было очень много, а в бытность отца стало значительно меньше. Сейчас корабли появляются совсем редко, и порой меня охватывает томящее чувство одиночества, словно я последний человек на земле.
Мрачной безлунной ночью, когда на воды, околдованные штилем, опускается туман, противотуманная сирена маяка одиноко завывает во тьме. И тяготящие меня воспоминания мелкими кривыми строчками ложатся на последние страницы журнала смотрителя маяка. Технический прогресс неумолимо движется вперёд, и потребность в моей профессии постепенно уходит в небытие. Холодные механизмы заменяют человека, и вместе с ним с маяков уходит душевная теплота, веками служившая путеводным лучиком света во тьме для кораблей, бороздивших в ненастье морские просторы. Однако это не единственная причина, по которой я собираюсь покинуть маяк «Путеводная звезда».
В этой истории роковым образом переплелись судьбы маяка, меня самого и моего отца, пропавшего без вести в одну из таких ночей. Я никогда не забуду его заботливые руки, твёрдые как скала, но тёплые как волны южного моря. И его глаза, отражавшие приветливый свет маяка, навсегда останутся в моей памяти. Половину своей жизни отец провёл в море на торговых кораблях, и однажды, познакомившись с моей матерью, решил остепениться. Не в силах расстаться с морем, он поселился с ней на самом краю материка в небольшом рыбацком городке, где когда-то прошло его детство и началось моё. Сперва, занявшись рыболовством, отец не покладая рук трудился на благо нашей маленькой семьи, вкладывая каждую заработанную монету в обустройство дома, доставшегося ему в наследство, расширение хозяйства и моё воспитание. Но однажды он переменился. Это произошло, когда с маяка «Путеводная звезда» пришло известие о смерти моего деда. «Море забрало его» — единственная фраза, которую отец проронил тогда. Затем он перебрался на маяк, оставив нас с матерью, хоть и полностью обеспеченными и ни в чём не нуждавшимися, но сильно тосковавшими по нему, даже несмотря на то, что он навещал нас, хоть и очень редко.
Достигнув совершеннолетия, я решил пойти по отцовским стопам и для начала устроился на рыбацкий катер. Каждый вечер, возвращаясь в порт, с тоской в сердце я наблюдал свет маяка, пока однажды не получил приглашение отца помочь ему на «Путеводной звезде». Так, промозглым августовским утром, моя лодка причалила к огромному серому колоссу, одиноко возвышавшемуся над свинцовой гладью моря. На каменной пристани меня ждал отец: его могучая фигура и безумный взгляд внушали страх, но мягкость рук не изменилась и навевала воспоминания о счастливом детстве. С этого дня я перебрался на маяк. Осваивая обязанности его хранителя, я зачастую исполнял роль посредника между отцом и континентом. Из порта мне приходилось переправлять на маяк крепко заколоченные ящики, получаемые у личностей сомнительного вида. Чаще всего это был один человек: средних лет, крайне эксцентричный, с острыми усиками и огромным лбом, неизменно одетый в строгий костюм тёмных тонов с высоким воротничком — пережиток далёкой Викторианской эпохи. При первой встречи он назвался Сетом Делавэром, и впоследствии мы ни разу не обмолвились и словом.
Получая свои посылки, отец запирался в кабинете, занимавшим верхнюю часть маяка, и, казалось, вновь превращался в затворника. Однажды, помогая втащить очередную посылку, отличавшуюся большим весом, я наконец-то смог проникнуть в его тайную обитель, куда до этого путь мне был закрыт. Стеллажи книг стройными рядами высились от самого пола до потолка, иногда фолианты перемежались артефактами невероятных форм. Несколько столов были завалены кипами бумаг, лежавших в опасной близости от причудливых масляных ламп. Интерьер кабинета, по-видимому, являлся наследием не одного хранителя маяка, и многое из этого принадлежало ещё моему деду, которого я никогда не видел и о котором практически ничего не знал. Отцовская ветвь родословной вообще представлялась для меня загадкой.
Так и в этот раз, получив, наконец, тяжёлый ящик в своё распоряжение, отец запер за мной дверь, из-за которой немедля раздались звуки ломаемых досок. Вечером того же дня на воду лёг туман, но отец не показывался из своего кабинета, и я поспешил сам включить противотуманную сирену. Спускаясь по лестнице, я обратил внимание на странные отблески света под дверью кабинета, из-за которой доносились еле различимые напевы, заглушаемые рёвом сирены. Неведомый мотив напоминал религиозные песнопения тибетских жрецов, в какой-то момент мне даже почудился сладковатый аромат благовоний.
Последующие несколько дней поведение отца было до крайности странным, он то находился в прострации, то приходил в возбуждение и пытался мне что-то рассказать, но в тот же момент его взгляд мерк, и он вновь погружался в свои раздумья. Кончилось всё это тем, что одним утром отец попросил меня вернуться на неделю к матери в город, оставив его на маяке одного. Несмотря на все подозрения, связанные с его просьбой, я исполнил её, о чём впоследствии пожалел. На четвёртый день моего пребывания в городе погода начала портиться, и уже к вечеру все прибрежные воды окутал необычайно густой туман, закрывший свет маяка. Вопреки правилам безопасности противотуманная сирена не была включена, и волнение среди горожан начало возрастать. В течение четверти часа была снаряжена лодка, в которой разместилось трое человек, включая меня.
Найти маяк в таком густом тумане было крайне сложно, но всё же лучи наших фонарей высветили призрачный выступ скалы, на которой возвышался маяк. Недоумение охватило нас ещё на подходе, когда наши глаза не уловили ни единого проблеска огней маяка: сам по себе туман не мог противостоять мощному лучу света, и все поняли — «Путеводная звезда» погасла. Однако недоумение наше возросло, когда на маяке не обнаружилось смотрителя. Все вещи отца лежали на своих местах, кабинет не был заперт и всё ещё хранил следы недавнего пребывания в нём хозяина: даже чайник, стоявший на плите с потухшими, а вернее потушенными водой, угольями оказался ещё горячим. Отец исчез, и, поскольку также исчезла одна лодка, мы предположили, что на маяке произошла какая-то поломка, и, не сумев с ней справиться, он отплыл на лодке в город и заблудился в тумане. Но внимательно осмотрев механизмы маяка, мы отбросили это предположение, поскольку его огни и противотуманная сирена были в полной исправности и попросту выключены. Восстановив необходимую работу маяка, мы обследовали его ещё раз, и, убедившись, что смотрителя нигде нет, двое сопровождавших меня поспешили вернуться в город, где, как оказалось, тот так и не появлялся. Ужасная мысль закралась в мою душу — в таком тумане лодка отца могла наскочить на скалы.
Всю ночь я провёл в нервном ожидании на маяке, но отец так и не появился. Как только под утро пелена тумана спала, было снаряжено несколько лодок с баграми, которые в течение всего дня обследовали прибрежные территории. Однако ни тела, ни обломков лодки найдено не было — они исчезли бесследно. Тогда-то мне и вспомнились слова отца о смерти деда — «Море забрало его». Лишь сейчас я задумался, почему похорон деда так и не было. Выходит и он, и отец пропали в море, но каким образом и почему? Что значат эти совпадения? Вопросы эти не давали мне покоя, и ответ на них я решил искать в кабинете смотрителя маяка.
Перед своим исчезновением отец навёл порядок в кабинете: кипы бумаг исчезли, а вместе с ними и некоторые книги — в глаза бросились пустовавшие места на стеллажах. Хотя остальные вещи, в том числе и причудливые статуэтки, остались на своих местах. Последние представляли собой тотемы, вырезанные из кости, мыльного камня или дерева. Но фантазия каких туземцев могла соединить воедино образы морских обитателей и людей? Одни статуэтки изображали человеческие тела с осьминогами вместо голов и крыльями летучих мышей, другие — лягушек и рыб с антропоморфными чертами, третьи — морских звёзд на бочкообразных тельцах с веерообразными плавниками, а четвёртые вообще являлись клубком щупалец с множеством глаз, ртов и всевозможных конечностей.
Литература, соседствовавшая с удивительными статуэтками, в основном представляла собой географические заметки или была посвящена морским путешествиям, истории континентов и народов, а также их мифологии. Обособленно стояло несколько томов сомнительного содержания на тему оккультизма и эзотерических учений на незнакомых мне языках.
Но больше всего моё внимание привлёк массивный шкаф, изготовленный, по-видимому, из эбенового дерева и обшитый медью. Он напоминал своим видом саркофаг. К сожалению, он оказался запертым. В ящиках столов ключа к нему не нашлось, скорее всего, он пропал вместе с отцом. Однако в одном из ящиков я обнаружил конверт, подписанный моим именем. Записка в нём содержала лишь одну строчку — «Омут Шогготов, я должен прервать проклятие, тяготящее наш род». Это послание отца лишь добавило мне вопросов. Что за проклятие — как представитель рода я должен был знать о нём — и что ещё за Омут Шогготов? Всё это не давало мне покоя, и я проводил в раздумьях бессонные ночи, поднимаясь на вершину маяка и вглядываясь в морские дали, сливавшиеся с чёрными небесами, усыпанными звёздами.