— Верно, — согласился я, — а ведь Лавкрафт помимо этого оставил несколько увесистых томов своего творчества, да ещё массу писем на такое же — если не более — количество бумаги. Итак, значит, Necronomicon существует, и автор его — безумец аль-Хазред.
— Конечно, — продолжал мой собеседник, — Лавкрафт пользовался латинским переводом оригинала; откуда иначе выдержки из этой книги могли бы взяться на страницах его произведений? Или, может, вы хотите уличить его во лжи?
— Не имею ни малейшего намерения. Писатель ничего не придумал, за исключением реки Мискатоник и ряда городов — Иннсмаута, Эркхама, Данвича и им подобных. Но я считаю, что это придало его произведениям ещё большую силу — города эти так ярко и живо описаны, что поклонники Лавкрафта разыскивают их до сих пор, словно они существовали бы на самом деле! Я мыслю себе, что в творчестве писателя это весьма правильный ход — слить воедино выдумку и реальность.
— Лавкрафт наверняка думал так же, — улыбнулся мой хозяин. — А что вы думаете о его божественном пантеоне?
Я в упор посмотрел на него:
— Писатель был замечательным визионером и духовидцем — почему бы ему в таком случае не видеть того, что не могут созерцать простые смертные? Здесь я ничего не могу считать выдумкой.
Беседа наша продолжалась. Мистер Говард знал о писателе гораздо больше меня и, в какой-то степени, я нашёл это для себя оскорбительным. Но можно ли, справедливо ли дуться на человека, знающего больше других?! Если я мог рассказать любую из новелл писателя очень близко к тексту, то он запросто цитировал многие места наизусть.
Под конец я не выдержал:
— Мистер Говард! — чувство восхищения им искренне подтверждало мои слова. — Мистер Говард! Я, прямо, не знаю, как мне благословлять эту бурю, которая привела меня к порогу вашего дома! Говоря откровенно, я всегда считался в своём кругу непревзойдённым знатоком жизни и творчества Лавкрафта, но против ваших знаний о нём — мои совсем ничего не стоят! Признаться, я вам ужасно завидую; в том числе и тому, что ваше имя — имя великого писателя. Вы так хорошо осведомлены о его жизни, что я…
Мистер Говард снова улыбнулся:
— Завидовать, молодой человек, здесь совершенно нечему: если я был бы поклонником писателя, тогда — и лишь в том случае — ваша зависть чего-нибудь да стоила. Не стоит удивляться тому, что жизнь и творчество Лавкрафта мне хорошо известны… Дело в том, что я и есть Говард Филлипс Лавкрафт.
С самого начало его речи я словно оцепенел; последняя фраза отдалась в моих ушах ударом молота по наковальне. Я подумал, не схожу ли с ума, и смотрел на собеседника, идиотски мигая то правым, то левым глазом. Он положил свою тонкую руку мне на плечо:
— Ну, ну! Успокойтесь, я понимаю — это весьма неожиданно. Возьмите себя в руки и сядьте. — С этими словами он усадил меня на прежнее место.
В голове моей царил настоящий Содом; мысли цеплялись одна за другую с той же скоростью, с какой одна о другую и разбивались.
— Это — розыгрыш? — только и смог выдавить я. — Не думал, что наша беседа так глупо закончиться!
Хозяин улыбнулся — ни тени беспокойства или гнева на лице:
— Это я также предвидел. Вы, пожалуй, назовёте меня самозванцем — и оно вполне простительно. Давайте же разберёмся — кто я на самом деле, идёт?
Хоть и глубоко разочарованный, я подумал, что до рассвета всё равно делать нечего.
— Итак, по-вашему, я — не Лавкрафт. Чудесно! Где же тогда Лавкрафт?
— Он умер в 1937 году, — ответил я более чем безучастно.
— Умер? — воскликнул хозяин дома. — Что ж — умер, так умер… Но ведь вы сами говорили, что никто не видел его могилы, да и его самого. Как же теперь вы можете утверждать, что я — не Лавкрафт?
Тут какие-то странные, подозрительные мысли зашевелились в моей голове, подобно лавкрафтовским химерам в своих саркофагах. Зовут его Говард и он утверждает, что является знаменитым писателем. Это ещё ничего не значит; гораздо интереснее, что его жену зовут Соней. Соня Грин… Странное, однако, совпадение. И «Necronomicon»… Розыгрыш? Но зачем? Неужели хозяин дома от нечего делать втянул в эту нелепую игру и себя, и жену, и меня и, наконец, самого Лавкрафта? Откуда он мог знать, что я сам — поклонник писателя и что сегодня окажусь у него в доме?
— Задумались над происходящим, мой друг? — прервал мои размышления хозяин; всё это время он степенно ходил по кабинету без малейших признаков волнения. — А между тем сказанное мною — правда. Так что теперь вы — второй человек после Сони, которому известно, как я выгляжу.
Никакой игры в его действиях я не замечал. И тут меня осенило:
— Но, позвольте — теперь 199… год! В 1937 Лавкрафту было… то есть, в этом году ему должно исполниться более ста лет!
— Ваш рассчёт вполне оправдан и безошибочен, молодой человек, — хозяин сел напротив меня, закинув ногу на ногу. — Не помните ли вы некоторые мои произведения, такие как «Холодный воздух», «Тень над Иннсмаутом» или «Единственный наследник»?
— Помню, — ответил я. — В них рассматривается проблема и методы увеличения срока жизни, и даже — полное упразднение смерти.
— Правильно, кивнул головой мой собеседник и сунул в рот недокуренную трубку. — Так вот, благодаря похожим на описанные методы я и остался жив. Вместе с Соней мы ушли в Океан к Старожилам — подобно семейству Маршей, описанном в моих произведениях. Ведь Глубоководные живут вечно и никогда не теряют зрелого возраста.
— Но ведь Лавкрафт полностью придумал свой мир!
— Ничего подобного! Вы же сами говорите, что писатель был чудесным визионером. Единственная его выдумка — это несколько рек и городов, которые якобы имеются на территории Соединённых Штатов.
Весь этот странный разговор постепенно стал вызывать у меня повышение интереса. Я настолько забылся, что чуть было не потребовал у хозяина особняка паспорта — однако вовремя сообразил, что ничего нелепее невозможно придумать. Этот человек — само спокойствие! — смотрел на меня, изучая моё лицо и наверняка наблюдая внутреннюю борьбу в моей душе.
— А, кстати, — он поднялся с дивана, и подойдя к письменному столу, стал рыться в одном из ящиков. — Кстати, все ли произведения Лавкрафта вам известны?
Я почувствовал некоторую обиду:
— Естественно! И даже кое-что из его переписки с Дерлеттом и Уитли.
— Тогда, может, вам известны такие повести, как «Таинственная метка», «Speculum Infernalis» или роман «Дом проклятых»?
Я мысленно вспомнил названия всех произведений писателя; на это мне понадобилось меньше минуты:
— Нет, такие названия мне ничего не говорят. Я слышу о них впервые.
— Неудивительно — ведь я написал это около полугода назад, в этом самом доме…
Это было сказано так просто, что я поверил в его слова, несмотря на собственный скептицизм. Тем временем хозяин достал из ящика пачку исписанных листов в клетку и, вернувшись к дивану, положил принесённое на стол в полуметре от меня.
— Разрешите мне взглянуть на рукописи, — попросил я уже куда более смиренным голосом — и где теперь была моя полная уверенность в розыгрыше?
— Не стоит того… знаете, у меня очень трудночитаемый почерк… Но если вы не будете против, то я с удовольствием прочитаю кое-что из этих произведений своему первому слушателю.
Я кивнул головой, выражая согласие; и уже через несколько минут позабыл обо всём на свете — настолько меня увлёк сюжет повествования, а главное — стиль, техника изложения — это действительно был неповторимый стиль Лавкрафта, который просто никак невозможно подделать. Я мог узнать этот стиль даже не читая, только лишь на слух; таким же образом гурманы не то, что на вкус — на запах! — с завязанными глазами могут определить сорт любимого вина или пива, которое нельзя спутать ни с каким другим. Стиль Лавкрафта изобилует неповторимыми сравнениями, речевыми оборотами — его нельзя скопировать, как и стиль любого неповторимого писателя.
Пока хозяин читал, мне как будто бы удалось немного вздремнуть. И мне предвиделось, будто разбушевавшийся океан обрушивает волны прямо на маленький особняк: падают стены — и вода утаскивает за собой в пучину мебель, предметы домашнего обихода и прочую мелочь. И словно, уже на опустевшем берегу, появляется хлзяин дома, которого уже нет и спокойно произносит:
— Я не умер. Такие люди — бессмертны. Мы можем появиться, потом исчезнуть, потом — снова появиться. Но мы — не умираем. Не можем умереть…
Я встрепенулся и пришёл в себя: свет по-прежнему горел в комнате; хозяин читал, отчётливо произнося слова и умно выделяя мысли, которые, по его мнению, могли меня заинтересовать; ветер за окном свистел уже не так жестоко. Я припомнил всё случившееся за сегодняшнюю ночь, улыбнулся — и стал слушать дальше…
Чтение продолжалось около двух с половиной часов; шторы на окнах понемногу заалели, когда хозяин дома дочитал последнюю страницу и положил её на стол.
— Ну, и что вы можете сказать об услышанном? — обратился он ко мне. — Ваше мнение особенно ценно, потому что вы мой первый слушатель да ещё знаток Лавкрафта впридачу…
Я сцепил кисти рук на животе:
— Замечательно, мистер… Говард, — на секунду мой голос осёкся, я чуть было не назвал хозяина дома знаменитой фамилией. — Вот если напечатать бы это для более широкой публики…
Мой собеседник опять улыбнулся своей чарующей улыбкой:
— Напечатать? Теперь? И, конечно же, под фамилией «Лавкрафт»?! Нет, молодой человек, это превесело! Неужели кто-нибудь этому поверит? Ведь даже ни в одном из своих писем писатель не упоминает о том, что начал работу над произведениями с такими названиями или закончил их.
— Но ведь стиль…
— Да, стиль, конечно, за десятилетия не очень изменился — всё те же точки и запятые, что и раньше, — хозяин, поднявшись, взял со стола чернильную авторучку, и присев к столу, стал что-то писать на последней, чистой странице одного из произведений. — Мне они не нужны — ведь я их уже написал, а вам, может статься, они когда-нибудь понадобятся… например, в виде памяти о нашем знакомстве.