А. Г. Галис: Может быть, он видел в Вас своего наследника?
И. А. Ефремов: В какой-то мере видел. А потом он сделал из меня какого-то охотника за ископаемыми, путешественника, который привозит материал. Мне и тут повезло. Я уже говорил, что мне вообще в жизни везло, и я сделал несколько успешных открытий, а он дал мне возможность воспользоваться плодами этих открытий — я сам написал об этом. Большей частью бывает по — другому, что старший по чину себе все загребает, а щенок остается с маленькой косточкой. Но академик Сушкин был крупным человеком во всех отношениях. Поэтому он не воспользовался этим своим, казалось бы, естественным правом, а наоборот, предоставил его мне. Благодаря этому я успел еще при его жизни сделать несколько интересных работ, быстро стать научным сотрудником, а после его смерти заменить его. Правда, это была негодная замена, больше физическая, чем моральная, но с надеждой на будущее.
Кроме того, я не мог не увлечься связанной с палеонтологией наукой — геологией, потому что когда вы ищете кости в пластах земной коры, вам волей-неволей приходится знакомиться со строением отдельных участков земной коры, одним словом, с геологией. Так я заинтересовался геологией и стал интересоваться ей все сильней и сильней, и решил уже закончить свою специальность не по биологии, а по геологии. И я перешел в Ленинградский Горный институт и окончил его в конце концов. Я по образованию горный инженер с правом производства горных работ: прокладки шахт, бурения, выработки пород, взрывных работ — всего этого комплекса.
И тут — это были уже 30-е годы — начались наши первые пятилетки, и все специалисты, какие были в то время, были буквально мобилизованы на изыскания, на геологические исследования, потому что студентов брали прямо со второго курса и назначали начальниками партий. Сейчас мой сын окончил университет по геологической специальности, и их берут только старшими коллекторами, — это нормально. Но тогда мы бы это сочли величайшим оскорблением, потому что окончивший тогда вуз считался чуть ли не академиком, мог быть начальником группы.
А. Г. Галис: И начался новый период Вашей жизни. Пришлось много путешествовать.
И. А. Ефремов: Пришлось много путешествовать, причем я не бросал работу по палеонтологии, а меня отпускали на летний сезон на работу по геологии, а зимой я возвращался к своей палеонтологии. Так я пропутешествовал по Средней Азии, по Восточной Сибири, Дальнему Востоку, Якутии. И везде было много белых пятен, совершенно неисследованных мест. Это был такой геологический период нашей геологии.
А. Г. Галис: Она по существу была географией.
И. А. Ефремов: По существу мы шли по неизведанным местам и снимали карты. В Большой Советский Атлас мира вошли и мои карты. Правда, это маленькие кусочки, но эти маленькие кусочки впервые были сделаны мною как снятые места.
А. Г. Галис: А во время Ваших странствий на границах Средней Азии Вы не встречали такого путешественника Агромчева?
И. А. Ефремов: Да, встречал.
А. Г. Галис: Может быть, его книги теперь устарели, но все-таки мы его считаем наряду с Пржевальским.
И. А. Ефремов: Пржевальский, конечно. Потом мне пришлось, уже после войны, ходить путями Пржевальского в Монголии, в пустыне Гоби. Он севернее проходил, а я на юг, в самую пустыню Гоби.
И. А. Ефремов: Путешествовал.
А. Г. Галис: Я встретил Вашу книгу «Тафономия». Скажите, что это такое?
И. А. Ефремов: «Тафономия» — геологическая летопись, за которую я Сталинскую премию получил. Это все уже послевоенные дела, когда я более или менее созрел, чтобы давать серьезную отдачу своих знаний. Она началась одновременно с литературной деятельностью, потому что я писал эту самую «Тафономию» и почти одновременно писал свои маленькие рассказы. Это так 43–44 годы. И я как раз не думал, что эти рассказы представят такой большой интерес для широкого читателя.
А. Г. Галис: А что вас принудило писать? Ведь писательский труд тоже результат какого-то решения, потребности.
И. А. Ефремов: Я вообще представитель описательных наук. И палеонтология, и геология — они описательные науки. Мы действуем описательным методом. Поэтому наша работа длинная, и она требует известной краткости, воображения и стиля. Особенно если вы описываете путешествия в новую страну, вы должны всесторонне ее описать: и реки, и озера, и долины, и горы, и растительность. По-видимому, эта способность у меня как-то постепенно развивалась по мере того, как я писал все больше и больше свои научные работы. У меня было больше 50 работ, когда я начал думать писать эти рассказы.
А. Г. Галис: Это все предварительный период? В отношении научном это был завершающий этап, а в литературе — начало?
И. А. Ефремов: Да. И если бы не одна случайность, то это дело никак бы не реализовалось. Случилось так, что во время войны мне пришлось заниматься одним делом, и там я сильно заболел и был приведен в полную негодность. И вот в этом состоянии полной непригодности, когда кругом идет война, а тут ходишь с палочкой неприкаянным, я и решил писать.
А. Г. Галис: У Вас были какие-то образцы или Вы хотели писать по-другому?
И. А. Ефремов: Мне хотелось написать такое, что никак не вязалось бы с окружающей обстановкой, чтобы заинтересовать людей, напомнить им, что мир прекрасен, велик, что масса в нем интересных вещей.
А. Г. Галис: Это известная форма борьбы с гитлеризмом? Я так понимаю.
И. А. Ефремов: И я подумал, с чем я больше всего знаком. Я знаю геологию, знаю науки более или менее широко. Я ведь интересовался всеми отраслями наук, так что в популярном смысле был знаком со всеми отраслями знаний. Знал море, любил его, а кто любит, тот знает море. И вот на эту тему стал писать рассказ «Встреча над Тускаророй». Вы помните, как идет корабль на Дальнем Востоке, наталкивается на затонувший обломок корабля, водолазы проникают внутрь, там находят запаянную банку и т. д. Потом второй рассказ написал «Озеро горных духов», чисто геологический.
А. Г. Галис: Пока держались крепко земли?
И. А. Ефремов: Да, держался крепко земли. И так написал несколько рассказов, и больше времени у меня не было, потому что я пришел в порядок, окунулся с головой в работу. Не будь такого перерыва в жизни, я бы наверное писателем не сделался.
А. Г. Галис: Позвольте, Иван Антонович, в этой случайности есть своя закономерность. Болезнь — довольно частое явление, и Вы же не можете только лежать или сидеть. Значит, нашлась форма деятельности; когда ноги не могли работать, Вы начали работать рукой.
И. А. Ефремов: Потом, когда я вернулся в Москву в конце 43-го года, я попросил одного из сотрудников отнести эти рассказы в «Молодую гвардию», просто для того, чтобы определить их литературные качества.
А. Г. Галис: Что, боялись?
И. А. Ефремов: Нет, нет, я спокойно относился, так как считал, что литературно они плохи, да и кто во время войны будет печатать такие рассказы никак не представлял себе. И поэтому я поручил это своему помощнику. Потом прошло месяца два — от «Молодой гвардии» ни ответа, ни привета, и я сказал своему помощнику: «Зайди и возьми их, чтобы они не валялись там». И в тот же день пришел оттуда молодой редактор Евгеньев и сказал, что рассказы очень понравились и их будут печатать. Это было подобно молнии.
А. Г. Галис: Это мне напоминает не столько молнию сколько письмо академика Сушкина по почте.
И. А. Ефремов: Потом началась прямо головокружительная писательская карьера, потому что эти рассказы напечатали в «Новом мире», потом в военных журналах: «Краснофлотце» и «Красноармейце», и вообще я стал сразу пользоваться успехом. Раз так, я написал еще два рассказа: «Алмазная труба» и «Обсерватория Нур-и-Дешт», и они тоже с успехом прошли.
А. Г. Галис: Как Вы считаете — повлияли качества проблемы или Вы пришли тогда, когда это было нужно?
И. А. Ефремов: Я пришел, когда это было нужно. Мне опять повезло в жизни. Именно это было нужно и пользовалось и пользуется большим успехом и читается с интересом. Видите ли, тут трудно сказать. Ведь в нашей литературе полностью отсутствовало это направление. Я помню, как Кассиль — хороший писатель — на каком-то писательском заседании сказал, что он читал мои рассказы, они ему нравятся, но они кажутся переводными с английского, до такой степени они не вяжутся с нашим направлением.
А. Г. Галис: И он стал переводить их с русского на английский? (Смех.)
И. А. Ефремов: И вскоре меня пригласил к себе А. Н. Толстой. Он тогда лежал в кремлевской больнице. Это было перед самой его смертью. Вторично нам не удалось повидаться.
А. Г. Галис: Автор «Аэлиты» и «Гиперболоида инженера Гарина» заинтересовался.
И. А. Ефремов: И он стал спрашивать, откуда я взял такой стиль, сказал, что его мои рассказы заинтересовали, что если это мой первый опыт, то его больше всего интересует, откуда я выработал у себя такой изящный и холодный стиль письма? И я ему ничего не мог сказать. Кроме того, я никогда не считал, что у меня какой-то особый, изящный и холодный стиль письма, — это его знание литературы, а я, по-видимому, на этих описаниях всяких геологических или описаниях ископаемых костей так набил руку, что могу писать.
А. Г. Галис: А Вы не спросили относительно «Аэлиты» и «Гиперболоида инженера Гарина»? У него был интерес к этой теме.
И. А. Ефремов: Но я не интересовался этой темой и не писал ничего космического.
А. Г. Галис: Все еще были заземлены?
И. А. Ефремов: Все еще был заземлен. Надо сказать, что эта литература совершенно к нам не пробивалась, начиная с 30-х годов и все военное время. Я даже не знал об огромном развитии за границей этой литературы, не подозревал. Поэтому, когда я написал в 45 году «Звездные корабли», это было скорее переплетением с палеонтологией, и отталкивался я от палеонтологии, а не от того, что устремлялось в космос.