Тварь замерла и обернулась.
Клацнула громадная пасть, дохнула невыносимым смрадом, мигнули слюдяные базедовы глазки. И студент Антипов сел, где стоял. Только механически вытянул вперед руку с парализатором и нажал на спуск. Громадный биаморзух антонозавр (а это был именно он) тоже сел — не от удивления, от мощного разряда. Посидел, посипел в рукав и быстро пополз в заросли. Не стал прощаться, искать дорогу. Ушел обиженно. И человек едва отдышался, по-прежнему сжимая ствол парализатора как последнюю надежду. Так оно, собственно, и было, ибо на гуманное отношение к военнопленным в нынешней обстановке рассчитывать не приходилось.
Подобрался к ящерице, которую хищник предназначил себе на обед. Понемногу откалибровал образ мира, присвистнул. Вовсе она и не ящерица (собственно, и откуда бы?) — почти двухметровый лабиринтодонт недвижимо покоился, вжавшись в мокрый песок. Поначалу даже показалось, что все — финита ля трагедия, но нет. Тихо шевельнулась спасенная жертва, приоткрыла продолговатые слезящиеся глаза, скосила их на спасителя. И снова закрыла. Студент Антипов растерялся. То ли травмирована была краса, то ли корабли Колумба мешали ей разглядеть в человеке достойную внимания часть ландшафта, но на все призывы отозваться она ответила даосским молчанием.
У-вэй.
Почему она, а не он, почему игуана, а не крокодильчик? — мгновенно провел рефлексию испуганный человек.
— Да потому что, судя по всему, это была молодая коржаковия, сущность известная в кругах палеонтологов, как и атаковавший ее антонозавр. Названный словно аккурат в честь профессора Ефремова.
«Это явно одна генетическая линия, явно! — понял студент Антипов, — даже жесты лап остались те же! Вот попал». Кажется, радикальный гуманизм профессора завел его далеко в вопросах педагогики, и он превосходно знал, куда отправляет своего ученика. И зачем. Значит, задание явно не линейное, в нем есть скрытое качество. Студент Антипов нехорошо рассмеялся — нервно так, со всхлипами. Он не станет заложником игры, выдуманной злым гением коварного кроманьонца! Оберечь коржаковию от притязаний прошлой инкарнации профессора — вот смысл его попадания сюда. Может быть, он спасает важную эволюционную линию и все будущее антропоморфного матрицентризма в лице — ну, то есть в морде — смирно и скромно замершей коржаковии.
Неотения — вот поразительный ключ к процветанию современной цивилизации со всеми ее успехами и подлинным господством знающего и не волящего сверх меры над природой. В этом секрет и успешной работы со временем. который забарахлил что-то не к месту, правда. Личиночные формы взрослой особи вдруг обретают самостоятельное бытие и научаются существовать сами. То, что на самой заре бинокулярного разума звали детьми синего фламинго, стало таковыми переходными формами к бодрствующему человечеству современности. Только физиологическая эволюция втянулась внутрь. Великая интроспективная революция — лишь строка в учебнике для обозначения рубежа создания нового вида. Студент Антипов криво улыбнулся. Именно у моих предков все это уже было — развитая интуиция и телепатия! — подумал он. Усиленные затылочные части черепа тому свидетельство, и нынешние спецы, катающиеся по маршрутам кайнозоя в рамках научного туризма, это прямо подтверждают. Но сейчас эта мысль не принесла торжества. «Поторопились с телепатией, — ожесточенно подумал студент Антипов, — Полезли на гору, а снаряжение оставили. Что же ждали? Но я не такой. Мои предки по матушке всех победили, включая предков по батюшке, и я этому профессору покажу!»
Приободренный, студент Антипов занялся делом. Оптимизировал работу оставшихся приборов, натащил камней покрупнее к палатке, ибо зарядов в парализаторе оставалось немного. Без пищи он мог продержаться максимум пару недель. Интересно, сколько без пищи продержится антонозавр?
А он ползал неподалеку, в ксерофильной ассоциации с доминированием хвойных семейств; изредка появлялся. Пару раз вторгался в будущие паракаламиты, среди которых на малом возвышении стояла палатка чужака. Пытался пробраться к коржаковии. И получал достойный отпор! Его уже не боялись, встречали лихо. Студент Антипов добыл огонь и старался его поддерживать. Чтобы не травмировать неокрепшую психику коржаковии, кострище сложил с другой стороны палатки. Все-таки коржаковия любила больше мокрое.
В попытках понять ее анатомию на предмет возможных повреждений, студент Антипов стал с ней часто разговаривать, называя Галиной Анатольевной — в честь одной из первых женщин-палеонтологов и была названа много веков назад сия флегматичная гадина. А что прикажете делать? Человеку нужно общение, человек нуждается в обществе! Мы в ответе за тех, кого приручили — это студент Антипов хорошо помнил. Не сказать, что масштаб прирученности был велик, но коржаковия, хоть и начала ползать временами — очень короткими — но никуда не уходила. И было невозможно понять: то ли боится преследований недруга, что навязчиво бродил неподалеку, то ли пока здоровье не поправила, то ли просто жила здесь постоянно и теперь сама недоумевает — кто это и зачем явился на ее территорию? Но, как дама интеллигентная вслух задать такой вопрос не решалась. Впрочем, студент Антипов и так выболтал ей всю свою историю и даже добавил пару ненужных подробностей.
Антиозонит скоро кончился, еда тоже. Студент Антипов пробовал на вкус побеги молодых каламитов. Но палеозойская спаржа оказалась несъедобна. Осталось только любоваться философемами, заключенными в мутовчатое ветвление молчаливых стеблей. Тихая лагуна изредка привлекала внимание всплесками, но темная вода настораживала. Поэтому человек не купался. И коржаковия, чьи охотничьи угодья располагались в стороне, где заросли хмызника вплотную входили в воду, туда тоже не стремилась. Так и жили.
Безветренная, сверхнасыщенная кислородом жара, сообщающее неловкое, бросающее в пот, ежеминутное возбуждение. Тлеющие бесконечно долго однообразные закаты и рассветы. Странная Луна по ночам, которая не улыбалась, подобно Джоконде, а скалилась. Хотелось подняться на скалистую гряду, осмотреться, почуять хоть какой ветерок, прохладу. Но силовое поле отсутствовало, а бродящий вокруг хищник мог запросто уничтожить палатку. И даже не заметить этого, что самое обидное.
И еще — почему-то запаздывала помощь. Определить его хронокоординаты было сложно, но можно, тем более, маршрутная хронокарта покоилась на кафедре среди прочих заданий для пересдачи. Самое простое решение — съесть Галину Анатольевну — студенту Антипову пока даже на ум не приходило. Ворочалось в бессознательном, подобно камням в его далеком неандертальском будущем.
— Что же мне делать с тобой? — помутневшими глазами студент Антипов глядел в немигающие слюдяные глазки Галины Анатольевны. Та лежала смирно и тихо улыбалась. Прошлая инкарнация профессора Ефремова бродила неподалеку и пыталась сообразить своим неразвитым палеозойским умом — почему добыча ведет себя столь неправильно. С тоской и одновременно со злорадством студент Антипов подумал, что именно его роль определила последующее кармическое восхождение тупого звероящера. Вынужденный столкнуться впервые в жизни с такой суровой экзистенцией, антонозавр должен был или тупо умереть, или пробить прямое решение — в обход намертво, казалось, отлитых видовых программ.
— Так-то, голубчик кроманьонский! — бормотал студент Антипов, с трудом переваливая камни и складывая из них первую на планете стену. — Станешь у меня разумным, поймешь, что был до меня тупой хищной скотиной, и все! И всей своей эволюцией будешь обязан именно мне! И ей.
Он скосил глаза на умилительно улыбавшуюся коржаковию. Сделал шаг, ракурс переменился, и та уже не улыбалась — просто грузной и тупой плюхой замерла в болотной жиже. «Вот и наша жизнь такова же», — подумал студент.
Антон Иванович зашлепал тяжелыми лапами с другой стороны холма, издал невнятное сипение и выжидающе замолк. Вверх уже не лез.
— Учишься, голубчик. — констатировал студент Антипов. — Ну, ты тварь безмозглая, так что путь до профессора будет тернист и горек!
И он наугад швырнул камень в сторону обозначившегося шевеления. Шлепки по жиже убыстрились — будущий профессор отполз, на время потеряв азарт преследования.
Антипов острогой добыл двух крупных и неповоротливых, словно из соседнего сна, рыб. Одну отдал Галине Анатольевне — сунул прямо в приоткрытую пасть. Никакой реакции не последовало, но пока он с другой стороны холма разводил костер и коптил свою рыбину, коржаковия поужинала. При нем, наверное, стеснялась.
Какого чорта столь здоровому мужику, как антонозавр, приглянулась мелкая коржаковия из соседнего биоценоза — Антипов не мог понять. Это было явно что-то личное, при всей нелепости таких объяснений для окончания Пермского периода. Как, впрочем, и для его начала и середины, а также последующих двухсот шестидесяти четырех миллионов лет еще не произошедшей эволюции.
Постоянно на берег выходили из леса неповоротливые питательные эстеменнозухи с очаровательными шариками на милых рожках, придающих им странную грацию гипербегемотов в очках. Иваныч от обычной диеты не отказывался — думал о правильном пищеварении — но в симпатиях был упорен и бродил вокруг импровизированного лагеря неотступно. Антипов с парализатором в одной руке и факелом в другой выходил к нему на переговоры, надеясь окончательно смутить сочетанием человеческого голоса и огня. Иваныч отползал в чащу и оттуда пристально зырил на парламентера. В спор не вступал, явно лелеял какую-то думу.
Рыба исчезла с мелководья, только крупные отвратительные гриллоблаттиды вечно уползали под папоротники. Коржаковия не жаловалась на раны, но сама передвигалась с большим трудом. Есть было нечего. Страдал от голода и студент Антипов. Он хотел сделать ловушку на эстеменнозуха, но и те ушли глубже в лес и уже не появлялись поблизости. Иногда были слышны их передвижения, вздохи и ворчания, но и они сдвинулись на грань слуха. Неотступен был только антонозавр с печальными глазами. Он не нападал, просто, казалось, ждал чего-то.