— Э-э-э… может, еще поговорим? — предложил я.
И тут меня снова «выключило».
Очнулся я в кресле. Тревожным был тот факт, что я к этому креслу оказался привязан. Причём намертво. Руки и ноги были зафиксированы так плотно, что я мог шевелить только кончиками пальцев.
Головой тоже не покрутишь.
Хотелось надеяться, что это не электрический стул, но именно такая ассоциация пришла мне на ум первой.
Помещение было немногим больше, чем первое, но его выгодно отличало наличие мебели. Одна стена была полностью занята аппаратурой непонятного назначения. Ещё в поле зрения имелись доктор Полсон и второй мужик. Тот, который меня вырубил.
— Как себя чувствуете? — поинтересовался Полсон.
— Всё ещё нормально, — сказал я. — Но чувствую, что это ненадолго.
— Не волнуйтесь, — сказал доктор Полсон. — Ничего непоправимого с вами не произойдёт.
— Что вы со мной делаете?
— Пока ещё ничего, — сказал Полсон. — И то, что мы с вами сделаем, это для вашего же блага.
Кажется, я уже упоминал о моём отношении к людям, которые делают что-то для моего блага. Особенно интересно, что обычно такие люди предпочитают не спрашивать моего согласия на предпринимаемые ими действия.
Как правило, в таких ситуациях блага получает кто-то другой. А на мою голову сыплются неприятности.
В данном случае на мою голову надели устрашающего вида железный шлем, что ещё больше усилило ассоциации с казнью на электрическом стуле.
Но леденящего ужаса я почему-то не испытывал. Наверное, потому, что ситуация была слишком абсурдной, и разум (ну или то, что у меня вместо него, ибо, как показывает практика, человеком разумным может называться далеко не каждый индивид) не воспринимал происходящее всерьёз.
— Больно будет? — поинтересовался я.
— Скорее, будет немного неприятно, — сказал Полсон.
— И насколько неприятно?
— Заткнись, — сказал мне второй чувак.
— А то что? — спросил я. — Электричество подключите?
Чувак занёс было руку, явно собираясь отвесить мне пару оплеух. Бить привязанного к стулу человека — это же так просто. И так благородно…
Я рефлекторно зажмурился.
— Не стоит, майор, — сказал Полсон. — Настройки собьёте.
Майор опустил руку. Ага, значит, он таки военный. Осталось только определить, какой армии.
Полсон впился взглядом в большой плоский монитор, по которому бежали замысловатые графики. Отстучав пару команд на клавиатуре, Полсон перевёл глаза на меня.
— Приготовьтесь, — сказал он. — Сейчас будет неприятно.
— Вот уж спа… — но закончить благодарственную речь мне не удалось, так как Полсон нажал ещё какую-то кнопку и мне стало неприятно.
Не больно, а именно неприятно. Но очень-очень неприятно.
Такое ощущение, что мне в черепную коробку запустили миллион муравьев, лапки которых подкованы железом. И весь этот миллион муравьев своими шестью миллионами лапок бегал по поверхности моего мозга, вызывая неутолимый зуд, от которого не избавиться простым почесыванием.
В реальном времени это длилось недолго. Секунд двадцать, а может быть, тридцать.
Но субъективно эти секунды разделились на вечность.
Потом Полсон нажал на кнопку, и всё кончилось.
— … — сказал я. — Чтоб вас обоих приподняло, хлопнуло, сплющило, размазало, а потом ещё раз приподняло и так и оставило.
Полсон нахмурился.
Я сообразил, что выругался по-русски, так что полного смысла пожелания он мог и не уловить. Однако, судя по сосредоточенности его лица, его заботило вовсе не непонятное ругательство.
— Ты путешествовал по лесу, заблудился и долго не мог найти дорогу к людям, — сказал майор. — У тебя кончились еда и питье, ты умирал от жажды и потерял сознание, когда тебя нашли индейские охотники. Они и принесли тебя сюда. Ты должен быть им благодарен за то, что они не оставили тебя умирать в лесу. Они не очень любят белых. Сейчас ты находишься на плантации, принадлежащей нам, и скоро мы отправим тебя в город на вертолете.
Полсон покачал головой.
— Точно, — сказал я. — Именно так всё и было, майор.
Теперь пришла его очередь хмурить лоб.
— Ты что, всё помнишь? — спросил он.
— Ага, — сказал я. — На меня эти ваши джедайские штучки не действуют. И ещё ты ладонью по воздуху провести забыл.
Мне всегда говорили, что язык мой — враг мой, и большая часть неприятностей происходит со мной именно потому, что я не способен держать своего врага за зубами.
Ещё мне говорили, что у меня дурацкое чувство юмора, мозг амёбы и чувство такта, как у медведя-гризли, проснувшегося с большого похмелья. В общем, мне про меня много чего говорили…
— Что происходит? — спросил майор у Полсона.
— Процедура не подействовала.
— Я вижу, что она не подействовала, — сказал майор. — Я спрашиваю почему.
Полсон пожал плечами.
И что самое удивительное, разговаривали они уже не по-английски.
Это была смесь английского, испанского, французского, немецкого и, как ни странно, русского. Я не могу похвастаться совершенным знанием всех этих языков, тем более что и говорили они именно на смеси и с весьма странной грамматикой, однако в целом суть диалога была мне понятна.
— Раньше такие случаи были? — спросил майор.
— Нет, — сказал Полсон. — Никогда. Даже на стадии экспериментов процедура… — следующего слова я не понял, — не давала ни одного сбоя.
— Наше оборудование в порядке?
— Да.
— Тогда, может быть, стоит повторить?
— А смысл?
— Чтобы удостовериться.
Полсон вздохнул, коротко и ясно дав оценку предложению майора. Тем не менее, он снова щёлкнул клавишами на выносной клавиатуре, и миллион подкованных муравьев вернулись в мою черепную коробку.
— …! — Теперь уж я не стал сдерживаться.
Процедура показалась мне ещё неприятнее, чем в первый раз, и длилась она существенно дольше.
Разговаривать после окончания процедуры они со мной не стали. Полсон посмотрел на монитор и отрицательно покачал головой.
— Не вижу здесь большой проблемы, — сказал майор. — Одним навсегда исчезнувшим в джунглях больше, одним меньше… Ну не вернётся он в город, и что это изменит? Большего шума, чем есть, мы уже не создадим.
— О чём вы говорите, майор?
— О физическом устранении, — сказал майор. — Джунгли всё спишут.
— Вы предлагаете нам его убить?
— Да.
— Эй, — сказал я. — А как же гуманизм, человеколюбие и всё такое? Может, сначала по-хорошему попробуем договориться?
— Коровье дерьмо, — по-английски выругался майор. — Он что, нас понимает?
— Попробуйте говорить на суахили, — сказал я. — Тогда вас точно никто не поймёт. В этой части света как минимум.
Вот не надо было мне этого говорить. Майор расстроился, снова вытащил свою хреновину из кобуры, и меня опять вырубило.
Когда сознание вернулось ко мне в очередной раз, я лежал в кровати, что было хорошо. Уж по крайней мере лучше, чем на электрическом стуле. Или в морге.
Только на этот раз я был к этой кровати привязан, что не прибавляло мне оптимизма.
Интересно, что за фигня тут происходит? На заговор спецслужб это уже не похоже. На перевалочную базу Медельинского или любого другого наркокартеля тоже.
У прежних версий оказался слишком мелкий масштаб.
Фигня, которая творилась со мной, носила явно большие размеры.
К правой руке был прикреплен какой-то датчик, но аппаратура в комнате по-прежнему отсутствовала. Blue tooth штуковина, посылающая данные куда-то ещё.
Работала она неплохо, и за моим состоянием явно кто-то следил, потому что уже через пять минут после моего пробуждения в комнату явились Полсон с майором.
Судя по тому, что у них с собой были стулья, они явно настроились на долгую беседу.
— Я хочу курить, — сказал я. — Догадываюсь, что вы собираетесь мне что-то сказать, но я лучше понимаю слова, когда не страдаю от отсутствия в моём организме никотина.
Полсон посмотрел на майора.
Майор посмотрел на Полсона.
Полсон вытащил из кармана начатую пачку моих сигарет и зажигалку. Майор освободил мою левую руку.
Пока они рассиживались по стульям, я закурил. Первая затяжка, как это обычно случается после долгого перерыва, принесла лёгкое головокружение, и это было хорошо. Курильщики меня поймут.
— Пепел куда стряхивать? — спросил я.
— На пол, — сказал майор. — И учти, что больше сигарет у нас нет.
— Бедно живете, господа плантаторы, — сказал я.
Мы опять разговаривали по-английски.
— Расскажи нам о себе, — сказал Полсон.
— Что именно? — спросил я.
— Всё.
— Это займёт какое-то время.
— Неважно, — сказал Полсон.
— Но потом не говорите, что я вас не предупреждал, — сказал я и принялся за рассказ.
На самом деле обычный человек, к коим я всегда относил и себя, может не так уж много рассказать о первых двадцати трёх годах своей жизни. Не так уж много в ней происходит достойных упоминания событий.
Родился, ходил в детский сад, учился, дружил, влюблялся, дрался, спорил, мечтал…
Попробуйте сами. Едва ли вы сможете растянуть этот рассказ на три с половиной часа, даже при условии, что вам удастся вспомнить несколько особо примечательных эпизодов.
Мне удалось.
Потому что я вредный.
За это время я выкурил ещё две сигареты, стряхивая пепел на пол, как и было предложено. Я ещё и окурки тушил о белую стену, но у моих гостей столь варварские действия не вызывали никакого раздражения.
Они слушали. Слушали очень внимательно, как будто я им теорию относительности обосновывал. Или являл откровение новоявленного пророка.
Когда я закончил, они обменялись многозначительными взглядами, но разговаривать между собой на суахили всё-таки не стали.
— Итак, ты не разведчик? — спросил майор.
— Нет.
— Но все принимали тебя за разведчика?
— Глупо получилось, правда?
— Холден — идиот, — сказал майор. — Я всегда это знал. Человек, который попадает в одну и ту же ловушку четыре раза и всё же с завидным упорством продолжает лезть в джунгли, не может не быть идиотом.