тели — и местные, и туристы — были участниками этого события, а также огромного пласта истории — музыкальной, архитектурной, священной. Своды напоминали ночное небо, а музыкальная каденция — ритм человеческого дыхания и биения сердец. Возможно, для завсегдатаев таких концертов это был просто ещё один приятный вечерний выход, но я пережил трансцендентный опыт.
Слово «трансцендентный» (от латинского transcendere — переходить, преодолевать) характеризует опыт, который, казалось бы, выходит за рамки обыденной физической реальности. Такой эпитет применим к самым разным ситуациям. Например, трансцендентность наступает при непосредственном духовном контакте с божественным. Христиане могут связывать это с явлением Святого Духа, а индуисты или буддисты — с выходом из материального мира в более возвышенную духовную реальность. Человек может достичь трансценденции путём молитвы, медитации, уединения или даже при помощи психотропных препаратов, таких как айяуаска или ЛСД. Возможно, всё дело лишь в том, что твоё «я» растворяется в особенно трогательной музыке или в любви близких.
Многие из нас переживали такой опыт, хотя и существуют споры о том, чей опыт можно считать «истинно» трансцендентным. Это может быть важно при самоосознании, может помогать нам достичь умиротворения или радости и даже облегчать принятие важных решений. В данном контексте нас интересует, что сообщает нам трансцендентный опыт об устройстве мира. Обусловлен ли такой опыт взаимодействиями атомов и нейронов в нашем мозге, либо мы должны расценивать такие моменты как свидетельства контакта со сверхъестественным миром, чем-то поистине внефизическим? Иными словами, что трансценденция может нам поведать об онтологии?
За этими вопросами скрывается ещё более масштабная проблема. Научный прогресс достигается при помощи наблюдений и экспериментов: мы формулируем гипотезы о том, как устроен мир, а затем проверяем их, собирая информацию и делая соответствующие байесовские уточнения. Однако только ли таким способом мы познаём мир? Мыслимо ли, что мы можем приобрести знания о реальности иным методом, кроме научного, то есть не прибегая к проверке гипотез и сбору данных? Разумеется, на протяжении истории люди считали, что знания приобретаются через откровение, при помощи духовных практик и другими неэмпирическими методами. Эту возможность необходимо воспринимать всерьёз.
* * *
Наука, даже в широком смысле, — определённо не единственный способ приобретения новых знаний. Очевидные альтернативы — математика и логика.
Хотя во многих школьных учебных планах математику относят к одной категории с естественными науками — и математику с этими науками определённо роднят близкие и взаимно благотворные отношения, — по сути это совершенно разные области знания. Вся математика — это доказательство феноменов, но математические феномены не являются реальными фактами из окружающего мира. Это следствия, вытекающие из различных гипотез. Математическое доказательство демонстрирует, что, имея определённый набор предположений (например, аксиом евклидовой геометрии или теории чисел), из них однозначно можно вывести определённые утверждения (например, что сумма углов треугольника составляет 180 градусов или что наибольшего простого числа не существует). В таком смысле логику и математику можно считать разными гранями одной и той же базовой стратегии. В логике, как и в математике, мы исходим из аксиом и получаем результаты, которые неизбежно из них следуют. Хотя неформально мы именуем логикой отдельно взятый набор результатов, на самом деле логика — это процесс получения выводов на основе аксиом. Возможны разные наборы аксиом, которые могут приводить нас к логическим выводам, точно так же, как различаются наборы аксиом в геометрии или теории чисел.
Утверждения, которые можно доказать исходя из явно сформулированных аксиом, называются теоремами. Однако под теоремой подразумевается не «нечто истинное», а лишь «нечто, однозначно следующее из сформулированных аксиом». Чтобы доказательство теоремы оказалось верным, также требуется, чтобы были верны сами аксиомы. Так бывает не всегда; евклидова геометрия — это изумительный свод математических результатов, она, бесспорно, полезна во многих реальных ситуациях, но Эйнштейн показал, что фактическая геометрия нашего мира подчиняется более общему набору аксиом, предложенных Бернхардом Риманом в XIX веке.
Можно описать различие между математикой и естественными науками на примере возможных миров. Математика работает с истинами, которые подтверждались бы в любом возможном мире: из этих аксиом выводятся именно эти теоремы. Все естественные науки посвящены исследованию реального мира, в котором мы живём. Практикующие учёные иногда действительно прибегают к рассмотрению несуществующих миров (например, таких, где отсутствует трение, где пространство содержит иное число измерений), чтобы проверить интуитивные догадки, но с учётом всех возможных миров нас в конечном счёте интересует именно реальный мир. Среди возможных миров есть плоские, где верны аксиомы Евклида, а также миры с искривлённым пространством, где эти аксиомы не подтверждаются; но в любом возможном мире аксиомы евклидовой геометрии подразумевают, что сумма внутренних углов треугольника равна 180 градусам.
Наука выделяет наш мир из бесконечного множества всех возможных миров, причём делает это предельно чётким способом: наблюдает за ним. Наука оперирует наблюдениями и экспериментами, собирает данные и использует их, повышая наше субъективное доверие к полезным, объясняющим теориям.
* * *
Иногда говорят, что наука развивается в духе методологического натурализма: рассматриваются лишь те объяснения, которые основаны на законах естественного мира, а все возможные вмешательства сверхъестественных феноменов сразу отметаются. Такую характеристику используют даже сторонники науки, отчасти из политических и стратегических соображений. В США давно идут ожесточённые споры о преподавании креационизма (биологические виды были сотворены Богом) в качестве альтернативы дарвиновской теории естественного отбора. Подход под названием «разумный замысел» продвигался как «научная» версия креационизма; предполагалось, что в таком случае его можно будет преподавать как естественнонаучную, а не как религиозную дисциплину. Оппоненты креационизма иногда отвергали такие аргументы, апеллируя к принципу методологического натурализма; по их мнению, поскольку «разумный замысел» содержит отсылку к сверхъестественному создателю, эта теория автоматически становится ненаучной. В издании столь авторитетной организации, как Национальная академия наук США, написано:
Поскольку наука может объяснять естественный мир лишь на уровне естественных процессов, в этих объяснениях не допускается сверхъестественная обусловленность. Аналогично наука не может делать каких-либо утверждений, связанных со сверхъестественными силами, так как они находятся за рамками науки.
Всё не вполне так. Науку интересует выяснение истины, какой бы она ни была — естественной, сверхъестественной или иной. Позиция под названием «методологический натурализм», пусть и была выработана сторонниками науки с самыми благими намерениями, сводится к преждевременному подразумеванию значительной части ответа. Если наша цель — поиск истины, то такое подразумевание — одна из самых больших ошибок, которые нам угрожают.
К счастью, такая характеристика науки также является неточной. Науке присущ не методологический натурализм, а методологический эмпиризм — идея о том, что знания приобретаются путём исследования мира, а не только умозрительно. Наука — это практика, а не набор заключений. В рамках этой практики мы представляем всевозможные варианты устройства мира (теории, модели, способы рассуждения), а затем приступаем к максимально тщательному наблюдению за миром.
Эта широкая характеристика распространяется не только на типичные естественные науки (такие, как геология или химия), но и на социальные (психология и экономика) и даже на историю. Подобная трактовка вполне точно описывает, как многие люди добывают знания о мире, пусть она и не слишком систематическая. Тем не менее науку не следует просто приравнивать к «разуму» или «рациональности». Математика и логика не относятся к естественным наукам, равно как не являются наукой и оценочные категории, такие как эстетика или мораль. Цель науки проста: определить, каков мир на самом деле. Мир не может быть «бесконечно разнообразен», равно как не может основываться всего на одном принципе. Он таков, каков он есть.
Научная практика никоим образом не отметает сверхъестественных явлений «с порога». Наука стремится найти наилучшие объяснения всему, что мы наблюдаем, и если наилучшее объяснение будет сверхъестественным, то наука приведёт нас к нему. Вполне можно представить себе ситуацию, в которой наилучшее объяснение, найденное учёными, будет выходить за рамки естественного мира. Могло бы произойти Второе пришествие, Иисус мог бы вернуться на Землю, мёртвые могли бы быть воскрешены и мог бы быть проведён Страшный суд. Действительно, в такой ситуации, когда все эти явления можно было бы воспринимать как чувственный опыт, лишь очень немногие учёные продолжали бы упрямо настаивать, что наука должна рассматривать лишь естественные объяснения.
Связь между наукой и натурализмом заключается не в том, что наука предполагает натурализм; дело в том, что наука пришла к предварительному выводу о том, что натурализм — наилучшая картина мира, которая есть у нас в распоряжении. Мы выкладываем все онтологии, какие можем себе представить, присваиваем им априорные субъективные вероятности, собираем максимально исчерпывающую информацию и соответственно уточняем значения вероятности. В итоге обнаруживаем, что натурализм наилучшим образом объясняет имеющиеся у нас факты, поэтому присваиваем ему максимальную вероятность. Могут выясниться новые факты, которые в будущем потребуют пересмотреть эти вероятности, но в настоящее время натурализм значительно выигрывает у всех альтернатив.