Накануне», и уже велась работа над ним, но руководство Большого театра отказалось от постановки. Она мечтала о роли Чио-Чио-Сан, думала о Маргарите Готье («Дама с камелиями»), еще не зная, что вскоре балеты по роману Дюма-сына поставят Фредерик Аштон и Джон Ноймайер. Ей очень хотелось станцевать Снегурочку, и эта роль подошла бы ей идеально – никто бы не усомнился, что Снегурочка по-настоящему тает под яркими лучами солнца. Она мечтала о роли Офелии, думала о работе с Юрием Григоровичем…
Галина Уланова так и не станцевала Жанну Д’Арк, хотя работа начиналась вместе с замечательным балетмейстером Владимиром Павловичем Бурмейстером, а партнером ее должен был стать Марис Лиепа, мой отец. Он был тогда молодым, но уже популярным танцовщиком Музыкального театра имени К. С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко, и на его «Корсара» ходила вся театральная Москва. Вместе с Улановой в репетиционном зале они работали увлеченно, интересно. Уже был сделан первый акт и началась подготовка второго, но пришли люди из вышестоящих организаций и обнаружили, что в спектакле есть религиозная тема, которая была особенно интересна Улановой. Попросили переделать. Хореографу пришлось смириться, чтобы отстоять спектакль, но Уланова от дальнейшей работы отказалась: «У меня нет надобности себя ломать». Балет вышел, но уже без Галины Улановой.
В личной жизни Улановой бушевали невидимые для посторонних глаз страсти. После десяти лет преданной и взаимной любви, какого-то детского восхищения со стороны Юрия Завадского ее новой любовью стал народный артист СССР, главный режиссер Театра имени Ленинского комсомола (теперь «Ленком») Иван Николаевич Берсенев. Он был старше Улановой на 21 год и был женат на прекрасной актрисе Софье Гиацинтовой, но ради Галины оставил семью. Однако их отношениям с Улановой был уготован короткий срок – в 1951-м Берсенева не стало. Потом спутником жизни Галины Сергеевны был главный художник Большого театра Владимир Федорович Рындин, однако семьи опять не получилось – слишком они были разные.
В начале 1970-х Уланова познакомилась с Татьяной Владимировной Агафоновой – журналисткой газеты «Комсомольская правда», она много и очень хорошо писала об Улановой. Агафонова стала подругой, домоправительницей, секретарем балерины. Они жили в одной квартире. Детей у Улановой не было – давным-давно мама сказала ей: «Или сцена, или дети», и выбор был сделан. Галина Сергеевна относилась к Татьяне как к любимой дочери, а та, проявляя к ней дочерние чувства, взяла на себя все заботы о быте. Уланова была абсолютно выключена из повседневной жизни – не знала, как вносить коммунальные платежи, не умела покупать продукты, не умела готовить, то есть была совершенно беспомощна в этом отношении. Все это взяла на себя Татьяна Агафонова – она была той «каменной стеной», за которой Галине Сергеевне было спокойно и уютно.
Закончив танцевать, Уланова осталась в театре – работала педагогом-репетитором. Целая плеяда балерин прошла через ее класс – Екатерина Максимова, Нина Тимофеева, Людмила Семеняка, Светлана Адырхаева, Ирина Прокофьева, Алла Михальченко, Надежда Грачёва и многие другие балерины разных поколений.
Узнаваемость и почитание Улановой во всем мире были беспрецедентны. В Ленинграде и Стокгольме памятники ей поставили при жизни. Она смущалась и говорила: «Это не мне, это – балету».
Жизнь не стояла на месте, постепенно уходили друзья. Ушла из жизни и Татьяна Агафонова – это был тяжелый удар для Улановой, начался период ее одиночества. Она признавалась: «Я потеряла помощницу, подругу, дочку… Почти год кружилась голова – падала. Это все Татьянина смерть. Теперь я сама у себя только и есть близкий человек». Это как раз то время, когда она подолгу общалась с Ольгой Васильевной Лепешинской по телефону. Старые знакомые, давние поклонники помогали вести хозяйство.
Были еще две поездки в Петербург: в 1991 году ее пригласили на восстановление балета «Ромео и Джульетта», второй – последний раз – она побывала в родном городе спустя год, когда на вечер встречи собрались все ее друзья, оставшиеся в живых. Галина Сергеевна посетила кладбище, где похоронены ее родители и любимый педагог Агриппина Ваганова.
Вернувшись в Москву, Галина Уланова опять погрузилась в одиночество. «Я хочу уйти из жизни на ногах, уйти достойно, – говорила она. – В моей жизни было много всего, но я хочу уйти, чтобы все было чисто, от всего освободиться, чтобы ничего не было, кроме четырех стен. Я прожила трудную, жесткую жизнь, но самое тяжелое слово – одиночество».
Одиночество подставило ей подножку: однажды она перестала отвечать на телефонные звонки, а когда открыли дверь – была уже очень плоха. Вскоре ее не стало.
После ее ухода большими стараниями Владимира Викторовича Васильева и многих других, кто понимал, что Галина Уланова – это целая эпоха, в ее квартире на Котельнической набережной открыли музей. Туда можно прийти и вдохнуть мир Улановой, оглянуться и представить, как жила великая балерина. Фотографии на стенах, бисерный кошелек Марии Тальони, лепная головка Анны Павловой. Личные вещи Улановой, изысканные костюмы ее гардероба, сумочки, перчатки – всё от знаменитых модных домов. И узенькая, скромная, будто для подростка, кровать.
Еще при жизни Галины Улановой Ираклий Андроников сказал: «Уланова – великая, и не нужно бояться этого слова. Почему мы должны ждать, пока наши потомки назовут ее великой? Мы сами должны произнести эти слова. Мы – столько раз видевшие ее на сцене, и мы гордимся тем, что мы – ее современники».
А Фаина Георгиевна Раневская говорила: «К искусству Улановой отношусь коленопреклоненно».
Галина Сергеевна Уланова – великая русская балерина, прославившая русское искусство во всем мире. Она навсегда останется великой. Ее образ и ее имя стали символом возвышенной красоты, какая встретится, наверное, еще очень и очень не скоро… Именно ради этой красоты зрители и приходят на балет.
Татьяна Вечеслова(1910–1991)
Имя балерины Татьяны Вечесловой тесно связано с моей семьей. У нас сохранилось очень много фотографий, на которых мой отец Марис Лиепа запечатлен с ней. Фотографии в основном ленинградские – той поры, когда отец приезжал танцевать в этот город. Рядом с ним – улыбчивая моложавая женщина, и обязательно с мопсом (Татьяна Михайловна была любительницей животных). Отец всегда был для нее галантным кавалером: он приходил в гости не просто с огромным букетом цветов – часто к букету прилагалась хрустальная ваза, и всегда было море восторгов. Марис Лиепа и Татьяна Вечеслова вели переписку, восхищались друг другом.
Одно из моих воспоминаний: наша квартира в Брюсовом переулке наполнена голосами, за столом в нарядной гостиной собралось удивительное общество – великая Марина Тимофеевна Семёнова, великая Татьяна Михайловна Вечеслова, Борис Александрович Львов-Анохин, мы с братом Андрисом, наша мама, наш отец, и все внимание приковано к двум необыкновенным женщинам, как они общаются друг с другом. Вот поднимается рюмочка водки, мизинец отошел в сторону – это Марина Тимофеевна говорит тост, протягивая руку к Татьяне Михайловне:
– Помнишь, мы с тобой танцевали в паре? Ты была мальчиком.
– Нет, – говорит Татьяна Михайловна, – мальчиком ты была, Марина.
Мы с братом Андрисом еще малы, но понимаем, что происходит нечто необыкновенное. Мы смотрим, слушаем.
Личность Татьяны Михайловны Вечесловой опровергает расхожее представление об артистах балета как о людях, которые живут в своем мире. Она была настоящим экстравертом – человеком общительным, умеющим дружить. Ее друзьями были люди самых разных профессий: драматические и оперные артисты, ученые, военные – самые сливки интеллигенции, и все они приходили смотреть ее Эсмеральду. Она была эталонной исполнительницей этой партии, как и великолепной Заремой в «Бахчисарайском фонтане», и лучшей Паскуалой в «Лауренсии», и чудесной Кривлякой в «Золушке». Татьяна Вечеслова не боялась ролей второго плана. Ее нельзя было не заметить – она всегда была лучшей, и любовь окружающих, как и слава, сопутствовала ей неизменно.
Она стала автором двух книг, одна из которых называется «Я – балерина». В этих двух словах – все жизненное кредо этой необыкновенной женщины, вся глубинная суть ее жизни.
Татьяна родилась в Петербурге, в семье, где искусство значило если не все, то очень многое. Ее мама, так же как мама Галины Сергеевны Улановой, была балериной Мариинского театра, а закончив танцевать, занялась преподавательской деятельностью. Мамины сестры увлекались музыкой, что немудрено, так как их дед – оркестрант Мариинского театра, играл на альте, а прабабушка, Фанни Снеткова, была не просто актрисой Александринского театра, а первой исполнительницей Катерины в «Грозе», и сам автор – Александр Островский – ее высоко ценил.
Вечеслова помнила себя с пяти-шести лет. В одной из своих книг она пишет: «Трудное время, 1915 год. Отец ушел на фронт. Как сейчас вижу плачущую маму, которая прощается с ним. Тогда я не понимала, о чем она плачет, – была слишком мала, но поняла очень скоро». Михаил Михайлович Вечеслов, отец Татьяны, был военным, и происходил он из старинного дворянского рода.
Это была настоящая петербуржская семья, где жила еще и няня Фаля – девушка, пришедшая к ним в шестнадцать лет; в этом доме она прожила до конца своих дней и стала родным человеком.
Конечно, главным человеком в семье была мама – Евгения Петровна Снеткова-Вечеслова. Когда-то в молодости она училась у самого Энрико Чеккетти, знаменитого итальянского балетмейстера. Закончив карьеру, Евгения Петровна начала преподавать, потому что надо было кормить семью. Балетных студий в послереволюционном Петрограде было очень много, как ни странно. Жизнь – такая тяжелая, а студии открывались повсеместно, и в них не просто учили балету – они стали экспериментальными лабораториями, где закладывалось будущее советского балета. Евгения Петровна устроилась в школу Балтфлота, ко