его. {С точки зрения интересов христианства следует пожалеть, что это произведение столь мало доступно читателю, ибо немного найдется религиозных текстов, которые дают более высокое и в то же время более человечное, более сочувственное и более чистое изображение христианства, чем эти страницы, где ни одно слово нетерпимости, враждебности, пустой и горькой полемики не нарушает чудесного аккорда ума и доброты, безразлично, объясняет ли Дионисий, с чутким и широким пониманием, проблему зла, озаряя все, даже самое худшее, лучами Божественного Добра, или призывает к кротости монаха, вера которого исполнена ненависти, и рассказывает ему замечательную легенду (которая привела бы в восторг старика Толстого) о Христе, сходящем с небес, чтобы защитить от одного из своих собственных приверженцев отступника, готового умереть, и говорящем бесчеловечному христианину: "Ударь и меня тоже!" (Письмо VIII).}
Замком свода здания, и всем зданием вообще – альфой и омегой всего произведения – является Высшее Единство, Единство - мать всех единств. Величие определений я отрицаний, стремящихся постигнуть не столько его, сколько представление о нем, {Фердинанд Морель, который в своем "Исследовании о мистической интроверсии" (1918) подверг Дионисия Ареопагита исследованию средствами психоанализа, отметил слова, наиболее часто им употребляемые. (всегда прилагаемое к Богу) и. Они обозначают двойной порыв устремления в себя и расширения внутреннего Существа (психоаналитики говорят: "проекция углубившегося в себя"). Ф. Морель не отрицает, что в этой великой интуиции развивается мощная деятельность, и признает остроту взгляда, исследующего подсознательный мир.} равно и подобно величию ведантического языка… "Не имеющее разума, способности мыслить, имени… создавшее все сущее, оно, однако, не существует, ибо превосходит все, что существует…" {Книга имен Божиих, I, 1.} Даже не Бытие, но "то, что предшествует Бытию {Ibid., V, стр. 224, французского перевода Дарбуа. изд. 1887 г. "Небытие, это трансцендентальное понятие, подходит лишь к тому, что пребывает в высшем благе сверхсущим образом… Так как оно (Высшее Благо) бесконечно превосходит Бытие, то из этого следует, что Небытие известным образом имеет в нем место" (Ibid., IV, стр. 204-206).} и охватывает его и, вместе с ним, Небытие".
Все сводится к этому единственному объекту, который в то же время и единственный субъект. Это – опьянение единством, {Это опьянение заставляет ум видеть образ Единства во всех словах" которые как будто ему. о нем напоминают. Отсюда возникают самые смелые этимологии: солнце,, есть,- "тот, кто собирает и удерживает в единстве"; красота,, это,- призываю, собираю". Дух как бы в самом деле "одержим" единством.} в котором разум, никогда не теряя своей ясности, отдается бурному потоку необъятной любви и ее "круговому" течению:
"Святая любовь (которая есть сладостное истечение невыразимого Единства) не признает ни начала ни конца: это как бы вечный круг, в котором добро служит одновременно и плоскостью, и центром, и радиусом, и окружностью: круг, описываемый, в неизменном вращении, добром, которое действует, не выходя из предела самого себя, и возвращается в точку, которой оно не покидало". {Книга имен Божьих, IV, 14.
Это понятие "Круга Любви", движения и возвращения, удерживается: в мистическом богословии XVII в., которое разбирает Анри Бремон.
Это – двойное исхождение божественных Лиц доминиканца Шардона – Порождение и Благодать. "Одно – вечная причина воспроизведения тварей и их выхода из своей причины. Другое - образ их возвращения… И оба они образуют круг любви, начатый Богом, чтобы снизойти к нам; начатый в нас, чтобы закончиться в Боге. Они - одно и то же творение…" (Крест Иисуса, 1647).
Берруллианец Клавдий Сегено говорит то же самое (1634): "Мы исходим из Бога путем Творения, приписываемого Отцу Сыном, мы возвращаемся к нему посредством благодати, которая приписывается Святому Духу".} Весь мир, таким образом, подчинен божественному тяготению, и движение всех существ есть устремления к Богу.
Единственная цель для всякого сознательного ума – это "приближаться к Богу путем смелого подражания и, что еще более величественно, действовать совместно с ним". {Книга Небесной Иерархии, III, 2, опирающаяся здесь на св. Павла, I Кор., 3, 9.}
Для этого подражания есть не один способ. Их бесконечное множество: ибо "у всякого свой путь Для подражания Богу";{Ibid., III, 2.} и ближе всего к нему будет тот, "кто будет участвовать в нем большим числом способов".{Ibid., IV, I.}
Но можно различать три главных пути, ведущих к. нему. И эти три пути могут в свою очередь быть сведены к двум направлениям: Утверждению и Отрицанию.
Два утверждающих направления – это:
1. Подражание путем познания свойств и атрибутов Бога, постигаемых через символ Имен Божьих, которые "дают божественные изречения" (то есть Писания), снисходя к слабости человеческого ума.
2. Посредством всего, что существует, то есть сотворенных миров, ибо Бог – во всех существах, и печать его можно обнаружить во всякой материи, хотя вид ее различен, соответственно различию материи. {"Сама материя, поскольку она есть материя, участвует в добре (Книга Имен Божьих, II, 6, стр. 214 французского перевода).} Все миры между собою связаны. Это один я тот же поток. Законы физического мира соответствуют заходам мира высшего. {Небесная Иерархия, XIII, 3.} Поэтому позволительно искать Бога под покровом самых скромных образов, точно так же, как являются частью святой любви, единого их источника, все ручьи любви (животная любовь также не исключается и получает в этом свое оправдание). {Книга Имен Божьих (Извлечение из благочестивых гимнов блаженного Иерофея): "Под любовью, какая бы она ни была, божественная, ангельская, разумная, животная или инстинктивная, мы понимаем силу, которая устанавливает и поддерживает гармонию среди существ…"
"…Сводя эти различные ручьи к единому источнику, мы говорим, что существует сила первичная, самопроизвольная, которая устанавливает единство и гармонию между всеми вещами, от высшего добра до последней из тварей, и отсюда поднимается той же дорогой к своей отправной точке, выполняя сама по себе, в самой себе, сама над собою, свое неизменное круговращение и вращаясь таким образом в вечном круге",
О Иерофее, учителе и друге Псевдо-Дионисия, см. Ланген, Die Schule des Hieroihem, 1893.}
3. Но все эти способы, которыми мы обязаны милосердию Бога, умеряющего свой свет для слабых взоров человечества, скрывающего под образом и фермой то, что не имеет ни образа ни формы, и Единое – под множественным сложным, {Книга Имен Божьих, I, 4.}- не совершенны. И другой путь, отрицания, выше, достойнее, {Небесная Иерархия, II, 3. "В божественных вещах утверждение менее правильно и отрицание более верно", Ibid., II, 5. "Небесные реальности сияют в формулах отрицания, почитающих истину".} вернее и дальше.
Немногочисленны те, кто "даже в священных степенях" достиг Единого. Но они все же есть. "Есть среди нас Души, призванные к подобной милости, насколько это возможно для человека. Они - те, кто путем прекращения всякого умственного делания вступает в тесное единение с неизреченным светом. Но они не говорят о Боге иначе, как отрицаниями…" {Книга Имен Божьих, I, 5.}
Великий путь Отрицания составляет предмет особого трактата, знаменитого с начала средних веков до наших дней: Трактата по Мистическому Богословию.
В нем Дионисий поучает одного из посвященных, Тимофея, предупреждая его о том, что он должен строжайшим образом хранить эти тайны (ибо их знание было бы опасно для неподготовленного ума), – вступлению в то, что он называет "Божественной Тьмой"; о ней он поясняет в своих письмах, {Письмо I к Каю Терапевту; Письмо V к Дорофею Диакону.} что это "недостижимый свет", и что "мистическое незнание" совершенно иное, чем незнание вообще, "есть не отказ от знания, а высшее знание… Это абсолютное и блаженное незнание именно и составляет знание того, кто превосходит все объекты человеческого знания".
Нужно "начинать с самого умеренного отрицания, чтобы подняться до наиболее резкого… И мы дерзаем все отрицать о Боге, дабы проникнуть в великое незнание…", являющееся высшим знанием. В прекрасном сравнении Дионисий говорит о резце ваятеля, срывающего оболочку камня, мечтавшую лицезреть внутреннюю форму, и вызывающего к жизни скрытую красоту одним лишь фактом удаления этой оболочки". {Мистическое Богословие, II.}
Первым усилием разрывается покров "чувственных вещей" {Ibid., IV: "Что Высший Творец чувственных вещей не есть абсолютно ничто из того, что предстоит взорам глаз".}.
Второе срывает последнее покрывало: "постигаемых вещей".{Ibid., V: "Что Высший Творец постигаемых вещей не есть абсолютно ничто из всего, что постигается пониманием".}
Здесь нужно цитировать полностью, буквально:
"Бог есть ни Дух ни разум, он не имеет ни воображения, ни мысли, ни рассудка, ни понимания; он не есть ни слово ни мысль, не может быть ни назван ни понят; он не есть ни число, ни порядок, ни величие, ни малость, ни равенство, ни неравенство, ни подобие, ни различие. Он не неподвижен – ни в движении ни в покое. Он не имеет силы и не есть ни сила ни свет. Он не живет и не есть жизнь. Он ни сущность, ни вечность, ни время… Он не имеет способности восприятия. Он – ни знание, ни истина, ни власть, ни мудрость; он не есть ни единое, ни единство, ни божественность, ни добро. Он не Дух в том смысле, как мы понимаем духов; он не сыновность, не отцовство, не какая-либо из вещей, которые могут быть поняты нами или кем-либо другим. Он – ничто из того, чего нет, и ничто из того, что есть. Ни одна из существующих вещей не знает его таким, каков он есть, и он не знает ни одной из существующих вещей такою, как она есть. В нем нет ни слова, ни имени, ни знания; он – ни тьма ни свет, ни заблуждение ни истина. О нем нельзя высказать ни абсолютного утверждения ни абсолютного отрицания, и, утверждая или отрицая вещи, стоящие ниже его, мы не могли бы утверждать или отрицать