Впрочем, фраза про сознательность (§ 1) из устава 1912 г. исчезла, наверно как слишком «революционная» в свете недавних событий первой русской революции; отмечалось только, что успех на стороне того, кто действует «решительнее, смелее и искуснее; кто способен проявить упорство в достижении цели» [165, с. 170]. Звучит тоже неплохо, но сознательность все же более была ориентирована на рядового, ибо искусство – удел полководцев.
Вообще, в полном соответствии с идеями М. И. Драгомирова, воспитанию воли на страницах устава уделяется значительное внимание, в особенности – воспитанию воли начальников, как главных организаторов боя. «Решение напасть на неприятеля, – говорится в уставе 1904 г., – должно быть бесповоротно и доведено до конца: в голове и сердце должно быть положено победить или погибнуть» [164, с. 211]. Но и противник на Дальнем Востоке русских ожидал достойный. Устав полевой службы японской армии гласил: «Воинский дух солдата выражается послушанием и способностью жертвовать своею жизнью; высокая доблесть воина – всегда идти вперед, невзирая на число врагов; следы пролитой в бою крови должны внушать мысль о счастье того человека, который умер, оставив по себе славу» [180, с. 72]. Восточный фатализм, помноженный на такие ценности как «честное, доблестное выполнение долга, презрение к опасности, свобода духа»[43] и культ императора, как лучше всех начальников заботящегося о солдате отца-командира, в определенной степени уравновешивал воспитывавшуюся в русской армии волю и сознательность бойцов.
В 1912 году у нас правильно предпочли избавиться от упоминаний о выборе между победой и гибелью – жертвенные традиции, берущие начало в широком распространении в отечественном воинском дискурсе пафоса героической смерти[44], и так были широко представлены на страницах устава, – возможно, под влиянием печального опыта Русско-японской войны[45]. Новая редакция этой очень яркой фразы звучала так: «Решение разбить неприятеля должно быть бесповоротно и доведено до конца. Стремление к победе должно быть в голове и сердце каждого начальника; они должны внушить эту решимость всем своим подчиненным» [165, с. 195].
От начальников «Устав полевой службы» требовал многого, особенно в редакции 1901 г., где их обязанности были выделены в особый раздел: «В трудные минуты начальник должен помнить, что нет такого положения, из которого нельзя было бы выйти с честью. И в такие минуты он не должен щадить себя, если хочет, чтобы подчиненные себя не щадили» [161, с. 155]. Лучше, наверно, об этом предмете уже и не скажешь.
Разработанное на основе «Устава полевой службы» перед началом Великой войны «Наставление для действий пехоты в бою» (1914) уточнило: «Офицеры должны подавать личный пример бодрости духа и беззаветной храбрости» [112, с. 4–5]. О сомнительной пользе беззаветности мы еще вспомним, когда будем говорить об уставах советского периода. Но само его употребление в уставных документах русской императорской армии уже свидетельствовало о задолго до 1917 года подготавливавшемся «покраснении» умов; до того ни о какой беззаветности в русской армии не слыхивали.
Русская пехота Первой мировой
Язык наставлений для действий в бою пехоты и артиллерии соответствует решительности их тона. Доходит до употребления эпитетов и сравнений: «Атака должна быть быстра, решительна, стихийна, как ураган» [112, с. 20]. В артиллерии ураган ввели даже в святая святых – терминологию: «Артиллерия ведет стрельбу на поражение преимущественно сильными, короткими взрывами огня (ураганами)[46]» [113, с. 35].
«Наставление для действия полевой артиллерии в бою» (1912) помимо перечисления обязанностей начальников артиллерии, командиров дивизионов и батарей излагала и требования к их профессиональным качествам: «Каждый артиллерийский начальник обязан уметь принимать, не колеблясь перед риском ответственности, самостоятельные решения, когда этого требует быстрое изменение обстановки… и энергично проводить их в исполнение» [113, с. 10, 103].
Каждая редакция «Устава полевой службы» заканчивалась неизменным драгомировским «Поучением воину перед боем», которое здесь приводится полностью.
«Каждый воин должен твердо усвоить себе следующие общие руководящие основания для боя: 1. Сам погибай, а товарища выручай. 2. Лезь вперед, хотя бы передних и били. 3. Не бойся гибели, как бы ни приходилось трудно; наверно побьешь. 4. Если тебе трудно, то неприятелю не легче, а может, и труднее твоего, только свое трудное ты видишь, а неприятельского не видишь, но оно непременно есть. И потому никогда уныние, – но всегда дерзость и упорство. 5. При обороне надо бить, а не только отбиваться. Лучший способ обороны – самому напасть. 6. В бою бьет тот, кто упорнее и смелее, а не кто сильнее и искуснее. Победа сразу не дается; враг тоже бывает стоек; иной раз не удается взять и с двух, и с трех раз; – тогда нужно лезть в четвертый и далее, пока не добьемся своего. 7. Более или менее искусные распоряжения облегчают достижение цели с меньшими потерями, но только облегчают; достигает же ее только тот, кто решился скорее погибнуть, чем не добиться своего. 8. Какие бы неожиданные препятствия ни встретились на пути к цели, – надо думать о том, чтобы их преодолеть, а не о том, что дело плохо. 9. У порядочной части нет ни тыла, ни флангов, а везде фронт, откуда неприятель. 10. Как бы неожиданно ни появился неприятель, не нужно забывать одного: что его можно бить или штыком, или огнем. Из двух выбор не труден, а строй уже дело второстепенное. Если враг близко – всегда штыки; если подальше – сначала огонь, а потом штыки. 11. Нет того положения, из которого нельзя было бы выйти с честью. 12. В бою нет смены. Раз попал в бой, останешься в нем до конца; поддержка будет, смена – никогда. 13. Пока дерешься, выручай здоровых; только побив врага, вспоминай о раненых. Кто о них хлопочет во время боя и оставляет ряды – трус, а не сердолюбивый человек. Для подбора раненых всегда есть особые команды. 14. Будучи начальником, не залезай в дело младшего, когда видишь, что его толково ведут; в бою и своего довольно будет. Кто погонится за тем, что другие должны делать, упустит свое. Всякий чин должен иметь свой круг самостоятельности и ответственности. Не признавая первой, снимаешь и вторую. Но начальник должен следить, чтобы всякий делал свое дело, и спуску не давать» [165, с. 223–225].
К сожалению, в современных российских боевых уставах нет подобной инструкции, честно, просто, лаконично, впечатляюще и афористично передающей основные принципы поведения солдата в бою. А она нужна, чтобы эти принципы путем многократно повторения, как положения суворовского «Словесного поучения», читавшегося солдатам после каждого разводного учения, вошли в плоть и кровь каждого солдата, формируя в сознании установку, позволяющую принимать правильные решения на интуитивном уровне и действовать, не задумываясь. Такая установка, призванная снять проблему морального выбора в обстановке, не допускающей колебаний и долгих размышлений, реализована, например, в текстах всевозможных «кредо» (солдата, стрелка морской пехоты, рейнджера, авиатора, моряка), которыми богаты уставы и наставления армии США. Знания текста «кредо» выступает там необходимым условием присвоения очередного воинского звания и победы в соревновании за звание «солдат месяца». Текст «Кредо американского солдата» в 2003 г. был утвержден на самом высоком уровне – конгрессом США.
Просто переписывать суворовско-драгомировские поучения нет смысла – изменившийся язык превращает любые их сколь угодно верные поучения из наставления авторитетного товарища по оружию, которыми они безусловно были в свое время, в литературный памятник. «Осовременивающий» комментарий также не достигает цели, поскольку утяжеляет текст и препятствует его быстрому запоминанию.
Не было свободно «Наставление для действий пехоты в бою» и от недостатков. К последним можно отнести ощущающееся пренебрежение огнем, равно как и набивающие оскомину упоминания о необходимости экономить боеприпасы, избегать их «непроизводительной траты» и вести их учет. Доходило до признания, что пулеметный огонь ведет к «значительному расходу патронов» (ст. 61), а потому его следует вести только по тактически важной цели, без чего-де «результаты стрельбы не окупят расхода патронов» (там же). Здесь мы имеем дело с попыткой компенсировать технологическую слабость оборонной промышленности России, для которой представляло немалую трудность обеспечить солдата патронами настолько, чтобы он вел огонь, не беспокоясь о пополнении боезапаса. Еще освобождая от турецкого ига братушек-болгар, наши солдаты руководствовались ложно понятой идеей «береги пулю в дуле» и по уставу стремились заканчивать каждую атаку штыковым ударом, в то время как турки вовсю «строчили» по ним из своих «мартини-генри», избегая рукопашной. Надо отметить и то, что ко времени изобретения магазинной винтовки и пулемета мысль М. И. Драгомирова о решающей роли в бою штыка безусловно устарела, даже если учесть, что в последние годы жизни он указывал на ее скорее военно-педагогическую, чем практическую ценность. Но от авторитетов отрешиться нелегко, и «Наставление» продолжало требовать от начальников «поддерживать своим влиянием и личным примером наступательный порыв в людях, доводя этот порыв до крайнего напряжения ко времени штыкового удара» [112, с. 4].
Более серьезным недостатком было указание, что «если атака не удалась, то она должна быть повторяема до тех пор, пока поставленная цель не будет достигнута» [112, с. 21]. Это подтверждает и «Устав полевой службы» (1912), требующий не прекращать атаки, пока не будет достигнут успех, но все же разъясняющий, что пехота должна закрепиться на достигнутом рубеже и ее начальники должны принять меры «к скорейшему восстановлению боя» [166, с. 203]. Устав 1904 года в данном вопросе был еще менее категоричен: «Если атака неудачна, первое дело пехоты – открыть фронт орудий, дать артиллерии возможность помочь пехоте отойти» [164, с. 216].