[77].
Любопытно, что устав рекомендовал политруку черпать данные о личном составе из постоянного общения с бойцами, из собственных наблюдений и сообщаемых фактах, не прибегая к анкетированию и специальным опросам. Это не мешало бы учитывать и сегодня, когда командир подразделения слишком уж полагается на помощь психолога с его тестами и многофакторными опросниками, состоящими из десятков и сотен вопросов, к которым разумный человек начинает относиться скептически или отвечать «как положено» после ответа на первые их полтора десятка.
Глава «Политическая работа в боевой обстановке» отсутствовала в «Боевом уставе конницы РККА», части которого, выходили в 1927 (ч. III «Полевая служба»), 1928 (ч. I) и 1929 (ч. II) годах. Самой интересной была вторая часть устава, посвященная боевой службе конницы. Третья часть, посвященная организации различных видов боевого обеспечения, обеспечению маршей и расположения конницы на месте, и первая часть, занимавшаяся подготовкой одиночного бойца-кавалериста, не содержат ни слова, ни намека на важность политической подготовки. В приказе РВС № 436 от 13 августа 1927 года наркомвоенмор тов. К. Е. Ворошилов вполне в духе времени, с отмечавшейся нами на примере БУП-27 аполитичностью, указывал: «Широкий кругозор кавалерийского начальника, его вера в себя и в свой род войск, знание им свойств последнего и понимание духа Устава – всегда подскажут ему верное решение, отвечающее обстановке, и позволят выполнить это решение с той лихостью, смелостью и беззаветным порывом, которые являются боевой традицией Красной конницы» [42, с. 14]. Вот ведь какое дело – не единственно верное учение Ленина-Сталина и не «лучший друг Красной армии»[78], как очень скоро начнет именовать И. В. Сталина его верный нарком, а профессиональный кругозор и вера в себя и в подчиненных должны были подсказывать командирам верное решение.
Зато во второй части наметился некоторый откат от прогрессивных веяний. Текстуально это проявилось в последовательности глав, излагавших порядок организации боя подразделениями – от отделения к полку (а не от батальона к отделению и к бойцу, как в БУП-27). Таким образом, бой основной тактической единицы описывался в последнюю очередь. Соответствующие статьи, описывающие атаку взвода и эскадрона, неизменно ссылаются на правила атаки, изложенные применительно к отделению, которые, конечно, предельно просты: все то же «развитие наибольшей быстроты движения, силы удара и сохранение свежести конского состава» [41, с. 54]. Как будто и не отличаются обязанности командира отделения от обязанностей командира эскадрона по организации боя.
Пагубная обезличка командного состава компенсируется, однако, указанием, помещенным на первой странице устава: «Конница должна быть воспитана на основе полного доверия и преданности Коммунистической партии и Советской власти, сплоченности всего ее состава вокруг лозунгов и идей ВКП(б) и правильного понимания классовых целей рабочего класса и всех эксплоатируемых» [41, с. 13]. Эта фраза практически дословно перенесена из «Полевого устава РККА» (ПУ-29), введенного в действие одновременно со второй частью Боевого устава красной конницы приказом РВС от 21 июня 1929 года.
Сразу вслед за этим отмечалось, что «высокие морально-политические качества, смелый порыв вперед при наступлении, упорство в обороне, целесообразное и гибкое применение огневых и технических средств борьбы и способов боя, равнение только по передним, вера в свое оружие, взаимная выручка и готовность пожертвовать собой – должны быть отличительными свойствами кавалериста» [41, с. 14]. Не совсем понятно как применение огневых и технических средств могло стать качеством или свойством бойца, но общий принцип прочитывается: политическое воспитание всего состава кавалерии выходило на первый план. Хорошо, что воспитывать «в духе смелых и дерзких решений и действий»[79] теперь брались уже не только коня, но и всадника.
Командирским качествам в уставе также находилось место; командиру кавалеристу потребны были прекрасная техническая выучка, быстрота, глазомер, смелость в принятии решений, инициатива и самостоятельность, умение поддерживать морально-политическую устойчивость подчиненных и стремление обеспечить наибольший боевой успех своего подразделения (части) и соседей[80].
Не была забыта и традиционная лихость: атаки конницы противника предписывалось выполнять немедленно и без колебаний «даже и при некотором превосходстве последнего»[81], а в случае если враг расстроен, – не смущаясь и крупным его превосходством в численности. Решающим фактором поражения неприятеля выступала атака в конном строю.
Вышедший в 1927 г. «Боевой устав артиллерии РККА» (ч. II) в главе «Политическая работа в боевой обстановке», касающейся воспитания артиллеристов, практически копировал соответствующую главу БУП-27, характерную относительной умеренностью взглядов. В остальном устав представляет собой деловитое и лаконичное руководство по боевой работе артиллерии, нашпигованное исключительно техническими и организационными подробностями.
Верны себе остались и танкисты, в вышедшем в 1929 году «Боевом уставе броневых сил РККА» настолько повторившие предыдущий временный устав 1925 года, что не совсем понятно, для чего его потребовалось отменять.
Советские военлеты
Боевую и техническую направленность демонстрировал и «Боевой устав Военно-воздушных сил РККА» (1929–1931). Например, устав истребительной авиации (БУИАв-29) устанавливал только, что «летчик-истребитель должен быть отличным пилотом и стрелком. Он должен обладать достаточной военной подготовкой и отличаться личными качествами бойца-революционера, беззаветно преданного делу рабочего класса – готовностью на самопожертвование, смелостью, решительностью, упорством, находчивостью и добросовестностью. Физическое здоровье его должно быть безукоризненным, зрение – острым, рефлексы – быстрыми. Истребитель должен искать боя с противником» [22, с. 10].
Указанным качествам полностью соответствовали воспитанные на прекрасном уставе 1924 года летчики 127-го авиаотряда «Дальневосточный ультиматум», которые на КВЖД буквально бредили воздушными боями с немногочисленными китайскими самолетами. Высокий боевой настрой советских военлетов иллюстрировала эмблема на фюзеляжах их самолетов – сжатый кулак с пятиконечной звездой и хулиганской надписью «Ннна-а!»
Общими условиями успешной деятельности ИА, согласно уставу, выступали:
– отличная боевая подготовка личного состава;
– наличие исправной материальной части;
– хорошо организованная служба связи;
– тщательная разведка воздушного противника;
– хорошо развитая сеть аэродромов;
– умелая организация взаимодействия истребителей с другими видами авиации и ПВО;
– политическое обеспечение боевой работы истребителей[82].
Какой смысл устав вкладывал в последний пункт, неизвестно.
Разведывательная авиация (РА), устав которой увидел свет в 1931 году, уже не могла обойтись без политического обеспечения своей деятельности – глава «Политическая работа в боевой обстановке» требовала организации непрерывного партийно-политического влияния на личный состав частей ВВС, классового воспитания, имеющего задачей «добиться на основе классовой убежденности и политической сознательности понимания общих целей войны, боевых задач своей части и своего боевого задания» [23, с. 61]. Глава занимает в уставе столько же места, сколько «профильная» глава «Выполнение воздушной разведки» и в четыре раза больше главы «Воздушный бой разведчиков» – это позволяет составить представление, насколько возросло значение политработы спустя всего два года после выхода БУИАв-29. Впрочем, в обязанности летного состава «политика» не проникла – тут все еще требовалось отлично владеть техникой пилотирования, уметь ориентироваться, владеть навыками ведения воздушного боя. Боевой успех обеспечивался связью РА с обслуживаемыми ею штабами, рациональным использованием сил и средств РА, проявлением командованием РА инициативы и надежным взаимодействием с ИА[83].
Следует отметить, что военные моряки, вплоть до выхода приказа наркома ВМФ Н. Г. Кузнецова № 416 от 16 октября 1939 г., вводившего в действие «Корабельный устав РКВМФ Союза ССР», в основном сохраняли верность дореволюционной рутине. И «Устав корабельной службы РККФ» (1925), и «Корабельный устав ВМС РККА. Ч. II. Повседневная служба корабля» (КУ-32) до времени игнорировали такую прогрессивную главу как «Политическая работа на корабле в боевой обстановке», ограничиваясь кратким перечислением обязанностей военного комиссара и помощника командира по политической части (помполита). Это до определенной степени объясняет, почему биографии почти всех советских начальников морских сил и всех наркомов ВМФ, кроме Н. Г. Кузнецова, которого судьба тоже не слишком баловала, закончились в 1937–1938 годах.
Минуя проект полевого устава 1928 года, который представлял собой попытку грамматически и стилистически облагородить «Временный полевой устав РККА» (1925), обратимся к анализу «Полевого устава РККА» (1929). Новый полевой устав начинался с гордой декларации: «Красная армия является орудием пролетарского государства – первого и единственного в мире отечества трудящихся. Она призвана обеспечить и отстоять от всех покушений врагов социализма и пролетарской революции независимость СССР и оградить социалистическое строительство, мирный труд и свободу рабочих и крестьян. Красная армия сильна своей классовой сознательностью, беззаветной преданностью делу коммунизма, связью и поддержкой широких рабоче-крестьянских масс, постоянной боевой готовностью, дисциплинированностью и умением полностью использовать свое оружие для сокрушительного разгрома вооруженных сил врагов Советского Союза» [126, с. 9].