Выделенные курсивом слова о значении для командира общения с подчиненными впоследствии почти дословно повторит БУП-42, когда станет окончательно ясно, что одной самоотверженностью даже при наших, казалось бы, неисчерпаемых людских ресурсах немца не победить.
Замечательным гимном главному труженику войны начинался французский пехотный устав 1939 года: «Пехотинец больше, чем бойцы других родов войск, несет на себе тяготы войны. Усталость от длинных переходов и тяжелых работ, лишение сна, голод и жажда, непогода, жара и холод, раны – по очереди изнуряют его. Он испытывает на себе всю мощь оружия противника и живет в постоянной борьбе со смертью. Перед его глазами проходят самые ужасные картины боя; каждый день он видит вокруг себя, как падают сраженными его начальники и близкие товарищи. Только такими страданиями пехотинец покупает победу; когда же пробьет час победы, он получает вознаграждение за все свои труды. Какое бы участие в общей победе ни выпадало на долю командования и других родов войск, только пехотинец играет в ней решающую роль. Покрытый потом, грязью или пылью, часто окровавленный, пехотинец достигает конечной цели боя: видит противника бегущим или сдающимся в плен»[102] [173, с. 5–6].
Внимание, которое устав уделяет простому пуалю, превознося его подвиг по сравнению с ролью командования, есть следствие четырех революций, породивших упорное недоверие французов к аристократии или, если говорить современным языком, к элитам общества. Это нередко сводило на нет все военные усилия Франции.
Но Франция, в отличие от Советской России, ко времени публикации устава в последний раз отбунтовала почти семьдесят, а не двадцать лет назад, и Великая война их кое-чему научила. Поэтому сразу после велеречивого прославления рядового, наступает очередь перечисления качеств его командира: «Возвышенность чувств, умение вызвать у подчиненных привязанность, хорошее военное и общее образование, физическая выносливость, постоянная активность, безусловная храбрость, спокойствие как в обычной обстановке, так и в критических моментах – необходимые качества, внушающие подчиненному доверие к своему начальнику» [174, с. 8]. Так же как и англичане, французы полагали, что умение командовать равносильно умению предвидеть и оперативно парировать любую неожиданность. Как и англичане, они стремились изучать сильные и слабые стороны человеческой природы, чтобы понимать, что движет солдатом, «по достоинству оценить природные качества каждого подчиненного: хладнокровие, стремление к действию и риску, самолюбие и честность»[103] и наилучшим образом использовать эти качества, а не просто упрямо талдычить о долге беззаветности. При обращении к рядовому французский устав также рекомендовал воздействовать не только на чувства, но и давать пищу рассудку, внушая, что победа равным образом зависит от храбрости и выучки солдата.
Моральные силы солдата, согласно уставу, призвано было питать чувство патриотизма, которое тут же кратко и очень внятно было охарактеризовано: «Патриотизм – это любовь к Франции за ее красоты, за богатства ее земли, за ее моральное и культурное наследие, за ее славную историю, а также за ее высокий международный авторитет» [173, с. 9]. Почти то же смысловое наполнение получит понятие патриотизма в советской военно-политической пропаганде в годы Великой Отечественной войны, как только станет ясным, что ценности официального социального пафоса настолько себя дискредитировали и изжили в общественном сознании практикой деятельности советской государственности, что и заикаться-то о них неприлично. Примечательно, что чувство патриотизма, по мнению устава, зарождается в семье, развивается в школе и только повышается в казарме. Но для этого патриотическое воспитание должно опираться на осязаемые, реальные ценности, доступные практической морали каждого, а не только на те идеальные, что приведены в уставном определении патриотизма. Доступны ли были, например, богатства земли прекрасной Франции большинству ее крестьян, надевших в 1940 г. солдатские шинели? Если бы это было так, вряд ли пришлось бы подписывать маршалу Петену Компьенское перемирие. Об этом не мешало бы помнить в современной России, где официальный думско-чиновничий патриотизм, хорошо обеспеченный материально, и пестуемый пропагандой агрессивный шовинизм полумаргинальных объединений и групп, лишены серьезной поддержки в твердом осознании народом своих уникальных историко-культурных отличий и спокойной гордости за свои государственные и социально-экономические институты.
Даже польский устав, устав страны, не относящейся к цитадели европейской военной мысли, начинался с описания умственных качеств командира: «Каждый командир, независимо от занимаемой ступени командования, оказывает решающее влияние на ход всех боевых действий. От него зависит целесообразность, размах и настойчивость усилий войск, завершение последних победой или поражением. Управление войсками требует от командира соответствующего ума и характера. Ум командира должен быть предусмотрительным, ясным, трезвым и свободным от предвзятых шаблонов, искажающих сущность обстановки. Война является областью практических действий, в которой внезапность и введение противника в заблуждение неизменно сохранили свою роль. Подготовка и умственные способности, даже самые выдающиеся, недостаточны для управления войсками. Они становятся силой только в единении с твердым характером. Командир должен обладать чрезвычайно сильной волей. Победа является результатом продолжительной и упорной борьбы в преодолении препятствий. В каждом бою имеются моменты, когда победа колеблется. Сильной волей и энергией командир делает более могущественными усилия своих подчиненных и непоколебимо ведет их к преодолению трудностей в бою. На поле боя господствует сила, а не слабость. Однако нужно помнить, что напрасные трудности и бесцельные жертвы деморализуют войска. Заботливость о войсках и внимание к их быту порождают в них привязанность и благодарность. Доверие войск приобретается командиром путем проявления своих профессиональных и моральных достоинств. Личное влияние командира является важным фактором при управлении войсками» [134, с. 7–8].
Слов нет, и ПУ-36 жирным шрифтом прописывал, что «забота о бойце-человеке и составляет первейшую обязанность командира и его прямой долг»[104], но вот как-то забывал упомянуть, что существует предел «нравственной упругости войска» (по Н. Н. Головину), по достижении которого нельзя требовать от войск никакой самоотверженности. Видимо, не в последнюю очередь огромное количество советских военнопленных в первые два года войны объясняется деморализацией войск, пытавшихся воевать, основываясь на уставном жертвенном порыве и на хладнокровной решимости их командиров воевать до последнего человека.
Отдавали должное интеллектуальным способностям командиров и наши противники, с которыми Красной армии не раз пришлось сойтись на полях сражений XX века. Германский полевой устав указывал, что «первенствующим качеством начальника является его искреннее чувство ответственности»[105], после чего замечал, что «во всех приказах безукоризненная ясность мысли ценнее, чем правильная по форме редакция. При этом отдающий приказ должен мысленно перенестись в положение получающего оный, дабы установить, как он сам бы стал действовать на основании приказа, и какие при этом все же могут произойти недоразумения. Затем нужно обдумать, сколько понадобится времени для достижения приказом нужных инстанций. Следует избегать ничего не говорящих выражений вроде «по возможности», «по обстоятельствам», «выступить навстречу», «попытаться» и тому подобных: они приводят к полумерам. Также следует избегать и преувеличений, вроде «крайне», «во чтобы то ни стало», «без устали», «энергично» и т. д. Они быстро притупляют чувства (курсив мой. – С. З.)» [84, с. 16–17].
Если присмотреться, то советские уставы как раз и пестрели подобными ничего не говорящими по существу выражениями, имевшими целью исключительно эмоциональную «накачку» бойцов и командиров. Ценность ее, если не соблюдать меры, невелика. А эту меру советская пропаганда явно превысила уже к 1935 году, по признанию К. Е. Ворошилова: «В течение ряда лет мы держим народ в напряжении, а войны все нет и нет. Понятно, что известная психологическая реакция в этих условиях неизбежна; мы должны систематически работать над тем, чтобы эта реакция не оказалась для нас большим злом»[106]. Когда война действительно грянула, ответная реакция на призывы к самоотверженности показала, что притупление чувств у военнослужащих и населения действительно имело место, выражаясь нередко в прямо противоположном стремлении выжить любой ценой.
Настоящим гимном командирским качествам звучат указания германского устава 1933 года: «Ведение военных действий представляет искусство – свободную творческую деятельность, основанную на научном фундаменте. Оно предъявляет к личности величайшие требования. Война для каждого является суровым испытанием его духовных и физических сил. Поэтому свойства характера играют на войне более крупную роль, чем рассудок, и на поле сражения подчас выдвигаются люди, незаметные в мирное время. Как вождение армий, так и вождение войск требует от личности начальника способности к оценке, ясности суждения и предусмотрительности, а также самостоятельности и твердости в решениях, постоянства и энергии в проведении их, невосприимчивости к колебаниям боевого счастья и особой отчеканенности сознания лежащей на нем особой ответственности. Офицер является во всех областях военного дела вождем и воспитателем. Помимо знания людей и чувства справедливости, офицер должен отличаться превосходством в знаниях и опыте, быть образцом серьезности, самообладания и высокого мужества. Пример и личное поведение офицеров и солдат, назначенных на командные должности, имеют на войска определяющее воздействие. Офицер, выказывающий перед лицом неприятеля хладнокровие, решительность и смелость, увлекает за собой свою часть. Взаимное доверие является вернейшей опорой дисциплины в тяжелой обстановке и опасности… Пустота поля сражения