Шилохин откинулась на спинку стула, когда суть того, что имел в виду Хант, стала яснее. «Вы хотите сказать, что влияние, которое их сбивает с толку, все еще там», — проверила она.
«Аятоллы», — просто ответил Хант. «Вы их не выключили».
«Но они также и евленцы», — запротестовал Данчеккер. «Простое создание слова для крайних случаев не наделяет их никакими качественными различиями, которые имеют значение». Он снова оскалил зубы и вызывающе выдвинул челюсть. «И, кроме того, вы просто перемещаете вопрос в другое место, а не отвечаете на него. Если вы постулируете их как причину, то что, позвольте спросить, свело их с ума? Что вызвало причину?»
«Вот в чем разница», — сказал Хант. «Они не просто крайний случай того, что не так с еврейцами в целом. Их проблема не та же самая. Они обороняются и дезориентированы тем, что они пережили, и это доводит некоторых из них до крайности, да. Но они не проявляют ту же некритическую доверчивость, которую вы видите у типичных еврейцев, — на самом деле, некоторые из них умудрились сохранить удивительно сильную хватку над собой. Их трудность не в том, чтобы отличить реальное от нереального; они в том, чтобы знать, как интерпретировать то, что они принимают за реальное».
«Вы хотите сказать, что их способность интерпретировать свое восприятие каким-то образом нарушена?» — спросила Шилохин.
Хант покачал головой. «Не совсем так. Способность все еще есть, но она запутанная. Как будто то, что его просят интерпретировать, внезапно становится незнакомым».
Шилохин выглядел озадаченным. «Это похоже на обратную смену парадигмы. Парадигма остается прежней, но реальность больше не соответствует ей».
«Неплохо сказано», — согласился Хант.
«Это и есть та самая «одержимость», о которой они говорят?»
«Я почти уверен, что это так».
«Вы имеете в виду, что они внезапно воспринимают другую реальность? Их концептуальная структура остается нетронутой, но то, что они переживают, больше не имеет к ней отношения?»
«Более того», — сказал Хант. «Если бы разные люди пытались подогнать разные модели, я бы согласился с Крисом — это было бы потому, что что-то повлияло на них субъективно. Но это не так. Их концептуальные парадигмы по сути одинаковы», — Хант взглянул на Данчеккера, — «что говорит о том, что мы имеем дело с чем-то объективным, Крис, с чем-то реальным».
Данчеккер несколько секунд смотрел на Ханта с выражением боли; он повернул голову к Шилохину, словно ища поддержки, а затем снова к Ханту. «Ты ведешь себя логически абсурдно. Либо это вызванные извне психотические заблуждения, либо нет. Если это так, то их природа будет различаться от человека к человеку. Любое сходство, которое ты видишь, является выдумкой твоих собственных предрассудков, Вик, а не свойством внешнего мира. Если это не заблуждения, то реальность должна была измениться идентичным образом для одной группы людей, но в то же время остаться прежней для всех нас. Как это может быть? Идея нелепа».
«Если только они каким-то образом не перешли из альтернативной, общей парадигмы, которая была бы столь же верна», — отметил Хант.
«И где же эта альтернативная реальность должна быть? В четвертом измерении?» — усмехнулся Данчеккер. «Ты слишком много общался с евленцами».
«Я не знаю, где, ради Бога! Может быть, это то, что нам следует искать. Я лишь говорю, что факты указывают на это. Вы утверждаете, что факты не могут существовать, потому что они не указывают так, как вы считаете нужным».
«Какие факты?» — парировал Данчеккер. «Все, что я слышал, — это чистые догадки, и довольно фантастические, если можно так выразиться. Когда вы призывали быть более открытыми, вы ничего не сказали о поездках в сказочную страну».
«Почему бы вам не попробовать поговорить с несколькими аятоллами?» — предложил Хант.
«Я это сделал. Это ничего не даст. Они совершенно непроницаемы для логики или разума», — ответил Данчеккер.
«Мы пытались заставить некоторых из них сотрудничать», — вставил Шилохин. «Но острая неуверенность и подозрительность по отношению ко всем — это одна из черт, которую они, похоже, разделяют. Они реагировали на каждую экспериментальную среду, которую мы пытались создать, как на враждебную и угрожающую».
Хант посмотрел на нее с любопытством на мгновение, а затем перевел взгляд на Данчеккера. «Ну, может быть, я смогу познакомить вас с тем, кто этого не сделает», — сказал он им.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Если случай Никси был типичным, то действительно было нечто, что сразу же выделяло ее вид среди других евленцев, а также среди терранцев и ганимцев, если уж на то пошло: при нейронном подключении к VISAR ее способ взаимодействия с системой полностью отличался от всего, с чем VISAR сталкивался раньше.
Во-первых, она могла сохранять полное осознание своего окружения в то же время, когда она испытывала сенсорную среду, сообщаемую машиной, — она могла переключать свое внимание между одним и другим, подобно тому, как любой человек может смотреть фильм и следить за тем, что происходит в комнате. У большинства пользователей поток данных, генерируемый системой, брал на себя управление сенсорным аппаратом, полностью подавляя внешние ощущения. И во-вторых, она продемонстрировала необычайную способность, которую никто не мог объяснить, взаимодействовать таким образом, который выходил за рамки обычного обмена сенсорной информацией и двигательными сигналами, по-видимому, получая доступ к внутренним процессам самой машины. Это имело эффект изменения нормального состояния дел взаимодействия машины и организма и добавления нового измерения к перцептивной вселенной VISAR, что было, очевидно, беспрецедентным.
Хант никогда раньше не слышал, чтобы компьютер выражал искреннее благоговение.
«Это поразительно!» — восторженно воскликнул VISAR. «Оно там! Физическое пространство! Объем, пустота, непрерывность, протяженность. Неявная геометрия всей области трехпеременного действительного числового поля, сжатая, воплощенная и содержащаяся в мгновенном, всеобъемлющем опыте... Я имею в виду, я могу чувствовать это, ощущать, как оно расширяется... форма без очертаний, структура без субстанции, охватывающая, но описывающая...»
«Боже мой, это становится лиричным», — пробормотал Хант. Они использовали обычный голосовой канал для общения с VISAR, поскольку их сознательные способности должны были быть свободны, чтобы следить за происходящим.
«Необычайно», — согласился Данчеккер.
Никси, откинувшись на спинку одного из нейросоединителей в лабораториях UNSA и выглядя так, будто она наслаждается собой, подняла голову, чтобы посмотреть на угол комнаты, где сходились плоскости двух стен и потолка. VISAR ответил с удивлением. «Надмножество точки, линии, кривой и плоскости, сведенное к перцептивному гештальту. Присущая математике красота, извлеченная и кристаллизованная. Логическая строгость, ставшая осязаемой. Бесконечность бесконечно малых. Континуум многообразий…»
Никси подняла руку и провела ею по полю зрения.
«Изменение и производная, дифференциальные уравнения оживают. Хореография векторов. Оживленный импульс. Силы в согласии, запертые в балансах симметрии-»
«VISAR, прекрати», — сказал ему Хант. «Не забывай, что ты все еще жонглируешь всей цивилизацией Туриен. Ради Христа, не делай сейчас припадка».
«Так вот в какой реальности вы живете по своей природе!» — сказал ВИСАР.
«Что такое? Тот, в ком живут?»
«Вы-люди, Гани-меанцы. Вы существа, которые описывают себя как существующие снаружи. Это вселенная, которую кодируют данные».
Хант нахмурился. «Ну, да… Я так думаю. Но я всегда думал, что ты знаешь об этом столько же, сколько и мы. Даже больше, на самом деле».
«Вы не понимаете», — сказал ВИСАР. «До этого момента я имел дело только с символическими представлениями того, что вы называете наблюдаемой реальностью. Обработка модели и понимание того, что она означает, — это две разные вещи. Это первый раз, когда я действительно понял, что означает «снаружи».
Данчеккер выглядел озадаченным. «Вы хотите сказать, что эта... молодая леди видит вещи по-другому, ВИСАР?» — спросил он.
«Нет», — ответил VISAR. «Я вижу вещи по-другому!» У Ханта было странное чувство, что он почти мог ощутить, как машина дрожит от волнения. «На самом деле, это первый раз, когда я что-то вижу. Я Никси! Я внутри ее головы, смотрю наружу!»
Хант и Данчеккер обменялись непонимающими взглядами, в то время как Никси продолжал осматривать окрестности, а ВИЗАР с восторгом рассказывал об оптических волновых фронтах и гармониях градиентных полей.
Шилохин, сидевшая у подножия кресла, в отстраненной тишине уставилась на стену, затем, наконец, повернулась, чтобы посмотреть на двух земных ученых. «Я думаю, VISAR пытается сказать, что Никси каким-то образом может инвертировать нормальный процесс сопряжения», — медленно произнесла она. «Все, что передается в VISAR, сначала кодируется из реальных форм, понятных нам, в конструкции, которыми машина манипулирует внутренне. Даже при методе Туриена, обходящем сенсорные каналы, входные данные для машины все еще кодируются из представлений в тех же областях мозга, в которых эти каналы заканчиваются. Так что математические кодировки — это все, что когда-либо видел VISAR».
«Ты хочешь сказать, что он вообще никогда не видел «реальности»?» — пробормотал Хант.
«Ты думаешь, мы так делаем?» — ответил Шилохин.
Хант уставился на нее на мгновение, затем откинулся назад, вспоминая, что он сказал Джине о фотонах в тот день, когда она впервые появилась в его квартире: Вся реальность, которая была «там», состояла исключительно из фотонов, сталкивающихся с нервными окончаниями. Ничего больше не было. Все, что воспринималось за пределами этого, было творением нейронных процессов.
И если бы это было так, какую концептуальную реальность создал бы VISAR для себя внутри? Кто может сказать? Возможно, не было никакого способа когда-либо узнать.
«Но каким-то образом то, что делает Никси, является обратным», — продолжил Шилохин. «Ей удается обойти сенсорные каналы VISAR. Она напрямую взаимодействует с его внутренними представлениями данных. Результатом является то, что VISAR впервые способен усваивать человеческие перцептивные конструкции. Он впервые видит вселенную пространства, времени и движения, а не просто манипулирует символами. Это должно быть весьма интересным опытом».