– Иными словами, у тебя огромный штат прислуги и помощников, но вся информация стекается к твоему управляющему, который ее обрабатывает, а также делит на два лагеря: для леди Зорганы и тебя. И уже непосредственно тебе отчитывается и приносит на подпись документы и счета…
Я так и не поняла, что мне в этом не понравилось. Нет, я уверена, что князь и сам вникает в происходящее на его земле, к тому же без помощников не обойтись. И мне еще предстоит набрать свой штат прислуги, которой я смогу доверять. И все же, что-то меня царапнуло на уровне интуиции. Вот только что?
– Надин, я помогу тебе во всем разобраться, но давай не будем о работе сегодня? У нас первый месяц супружества и…
– Медовый месяц, которым молодые должны наслаждаться и стараться зачать наследника, не так ли? Макс, ты ведь уже понял, что я не намерена рожать в ближайшее время? Мне нужно привыкнуть к этому миру, к тебе. И пока я сама не буду знать достаточно, новую жизнь давать не намерена. Знаешь ли, быть слепым котенком мне не хочется. И отдавать своего ребенка на поруки нянькам тоже, я желаю принимать активное участие в воспитании, конечно же, при помощи учителей. Но что это за мать, которая своему ребенку не в состоянии рассказать о мироустройстве, даже о самом элементарном?
И пусть думает, что хочет. Вон как взгляд потемнел. Дети – больная тема?
– Но ты не отказываешься от рождения детей? – осторожно спросил Макс. Точно больная тема! – В будущем. Пусть далеком…
– Нет, конечно.
Я не стала уточнять, насколько далеким мне это будущее видится. Когда-нибудь я точно захочу снова стать матерью и постараюсь не допускать тех ошибок, которые совершила с Эдиком.
– Кстати, а сколько мне лет? Точнее, сколько лет было Самире, когда ты ввел ее тело в стазис?
– Двадцать, тебе сейчас двадцать по человеческим меркам.
– А отец Самиры, как давно он умер?
– Очень давно, Надин.
– И других родственников у меня не осталось?
– Близких точно нет, ты была единственной ребенком. Да и твой отец к тому моменту, как ты родилась, остался единственным в своем роду мужчиной. Конечно, я могу выяснить, в ком течет его кровь и кто жив, но это будет очень и очень дальняя родня.
– Понятно, не нужно, я просто спросила. Я все равно не помню отца Самиры. Однажды только сон приснился о ней…
Я поежилась от ветра, который стал холоднее. Усталость этого дня как-то разом навалилась.
– Кажется, мне пора спать, – произнесла я и зевнула, прикрываясь ладонью. – Проводишь меня?
Я надеялась, что мы не вернемся в зал, где еще шумели гости. И мои надежды оправдались. Князь мягко притянул меня к себе, призывая тьму и перемещая нас из беседки к двери моей спальни.
– Сегодня я провел самый чудесный день в своей жизни, – прошептал супруг, не разжимая объятий. – Спасибо тебе за него и за откровенность! Сладких снов, Надин.
И прежде чем я успела ответить, меня поцеловали: трепетно и нежно, ласково проведя пальцами по щеке, даря ощущение тепла и покоя.
– До завтра, Надин!
Не успела я опомниться, как супруга и след простыл. То ли себя искушать еще больше не стал, то ли уже на пределе, потому и смылся. В любом случае его уход – правильное решение.
Я зевнула и толкнула дверь спальни.
К моему удивлению она не была пуста и темна. Горели свечи, в окружении цветов в кресле в неудобной позе спала Таша.
– Таша? – позвала я. – Что ты тут делаешь?
Девушка открыла заспанные глаза и посмотрела на меня, а через секунду вскочила и сделала книксен.
– Простите, княгиня! Простите меня, ждала вас, чтобы помочь переодеться… Так велел князь. Мне нет прощения… я…
– Просто устала и уснула. Ничего страшного. Я не сержусь, а помощь мне и правда нужна. Сама ни за что не вытащу все эти шпильки…
Я улыбнулась и тут же спрятала зевок в ладонь. Все-таки устала основательно.
– Конечно, ваше сиятельство!
Таша тоже несмело улыбнулась и мигом оказалась возле меня. Складывалось впечатление, что это не она тут минуту назад сладко спала, а я только что разбужена. По сравнению с ней мои движения были заторможенными.
С помощью девушки я не только избавилась от платья, украшений и прически с драгоценностями, но умылась и переоделась. И я бы не сказала, что прошло много времени. Помощь Таши оказалась неоценимой и своевременной. А ведь это князь позаботился о том, чтобы я не оказалась наедине с зашнурованным платьем и не ожидала, пока на мой зов откликнутся слуги.
– Спасибо, Таша, – поблагодарила я девушку, садясь на кровать, и улыбнулась ей. – Ты тоже беги спать. И не задувай все свечи. Не хотелось бы в поисках дверей в ванную снести пару ваз с цветами.
– Да, ваше сиятельство.
– Спокойной ночи, Таша.
Служанка поклонилась и оставила меня одну.
Я с наслаждением потянулась и забралась под одеяло. Немного поворочалась, ища удобную позу, и наткнулась на бумажку под подушкой.
Я же записку вроде выкинула, а не под подушку спрятала…
Пришлось сесть и протянуть ее поближе к свету. Текст был совсем иным.
«Дочь моя, ты ослушалась голоса разума! Тьма поглотит твою душу, и ты никогда не увидишь света! Одумайся, пока еще есть время! Сделай то, что должна!»
Подписи, как и в прошлый раз, не было. Я задумалась. Если это отец Таши такие гадости пишет, то на что он дочь подбивает? А если не он автор и мне какой-то придурок послания строчит? Во что все это может вылиться? Нет уж, надо расспросить Ташу и поговорить с Максом. Странные письма. Нужно разбираться. Но утром. Утро, как известно, вечера мудренее.
Я вернула записку под подушку и вновь легла, заснув, кажется, мгновенно.
Глава 24
Я брела в полной темноте. Тьма вокруг была словно живая, осязаемая, но выставленные вперед ладони ничего не могли нащупать. И никаких ориентиров. Не знала даже, что под ногами, звуков шагов не было слышно. Понятия не имею, как оказалась в этом месте, но в голове билась единственная мысль: «Хочу домой. Домой!»
И вдруг до моего слуха донесся плач младенца. Жалобный, настойчивый:
– Уа-а-а, уа-а-а!..
Ноги сами понесли туда, и постепенно плач из едва слышного становился все громче и громче.
Тьма рассеялась неожиданно, словно кто-то отдернул занавес. Я увидела свою комнату, в которой жила на Земле. Ночник в форме мишки давал тусклый свет, однако я заметила, что в комнате все изменилось. Исчезли мои личные вещи, фотографии со стен – мои и тетины, а на месте швейной машинки теперь стояла детская кроватка с голубым балдахином. Вместо круглого стола у стены появился комод с откидной крышкой для пеленания. Сама смотрела на такие в магазине и думала купить, когда появится малыш…
Я приблизилась к кроватке, заглянула в нее и увидела младенца, лицо которого покраснело и сморщилось от крика. Так на Эдика в детстве похож! Те же пухлые щечки, чуть вздернутый носик. Защемило сердце.
Руки сами потянулись взять ребенка, но у меня не было тела, я могла лишь наблюдать. Открылась дверь, и вошел заспанный сын. Волосы взлохмачены, в одних трусах, зевая… Точно только встал. Взглядом я жадно пробежала по его фигуре, отметив, что он похудел и стал сильнее сутулиться.
Пройдя рядом со мной, Эдик наклонился и взял ребенка на руки.
– Что же ты не спишь, Богдан, – пробурчал он и пошел из детской.
Я незримой тенью последовала за ним в зал.
– Люда, – потряс он за плечо спящую жену.
– Отстань, дай поспать, – огрызнулась она, натягивая на голову одеяло.
– Люда, сына покорми! – требовательно произнес Эдик, стягивая с нее одеяло.
– Я сцедила молоко, сам покорми! – не открывая глаз, морщась от крика, ответила Люда. – Унеси его, дай поспать!
– Мне на работу вставать, я тоже спать хочу. Дай грудь, быстрее будет, не надо молоко греть.
– Я спать хочу! – завизжала Людочка.
Ребенок от ее крика пуще прежнего зашелся.
– Ты чего орешь, дура! – набросился на нее Эдик, укачивая малыша.
Раньше он с ней в таком тоне не разговаривал.
– Я день с ним, могу хоть ночью поспать? – соизволила его жена открыть глаза.
– А я работаю, и живем мы на мою зарплату! Хочешь, чтобы меня уволили? Корми давай!
Он сунул к ней под бок ребенка.
Людочка нехотя спустила лямку рубашки, обнажила грудь и приложила к ней младенца.
– Иногда мне кажется, что твоя маразматичка специально сдохла, чтобы нам насолить!
– Не смей так говорить о моей матери! – вскинулся сын.
Неожиданно. И даже приятно стало. Ненадолго.
– Если бы ты не пилила меня насчет квартиры, то она была бы жива. И пенсия ее капала бы, и помогала бы нам с ребенком, и на похороны тратиться не пришлось бы.
– Закопал бы в лесу, и все, – пренебрежительно фыркнула Людочка, дернув плечом.
От движения сосок выскользнул изо рта младенца, тот обиженно запищал. Люда раздраженно сунула его обратно, и ребенок зачмокал.
Мне стало понятно, от кого Эдик наслушался про лес, когда кричал мне в пылу ссоры, что закопает как собаку. В душе поднялась горечь, и тени словно сгустились, надвигаясь из углов к кровати и стоящему сыну.
– Умная сильно? – зло зашипел Эдик. – Мне бабка бы этого никогда не простила. Родственники из деревни понаехали, нужно было сделать все по-людски. Бабка мне и раньше говорила, что дом отпишет, потому что не прогуляю наследство как другие детки. Она меня самым путевым считает, а на родню остальную злится. На похоронах пообещала, что сделает это, чтобы и ее достойно похоронил. Так что, когда в следующий раз в деревню поедем, нос сильно не криви. Нужно узнать, отписала ли, а если нет, нотариуса привезти, чтобы все оформить.
Ого! Для меня стало откровением, что Эдик общается с бабкой. Я со всеми прервала отношения. Сначала меня вся родня осудила из-за развода и не хотела видеть. Но слетелись как воронье после смерти тети, узнав, что она отписала мне квартиру. Уговаривали продать ее и вернуться в деревню. Помочь с ремонтом дома. И у всех братьев и сестер тут же образовались денежные затруднения, которые они хотели решить за мой счет. Ведь несправедливо, что мне все наследство досталось.