Я разворачиваюсь кругом, чтобы вернуться к себе в комнату, и Марго следует за мной по пятам.
– Вернись обратно! – кричит она.
– Нет! – я пытаюсь закрыть дверь перед ее лицом, но она придерживает ее ногой. – Убирайся!
Я прислоняюсь к двери спиной, но Марго сильнее меня. Она проталкивает себе путь и запирает за собой дверь.
Она продвигается ко мне, а я отступаю от нее. В ее взгляде появился опасный огонек. Она в праведном гневе. Я чувствую, как начинаю сжиматься, съеживаться.
– Лара Джин, откуда ты знаешь, что у меня с Джошем был секс? Он сам тебе рассказал, пока вы двое встречались за моей спиной?
– Мы никогда не встречались за твоей спиной! Это было совсем не так.
– Тогда как это было? – требует она.
Рыдание вырывается из моего горла.
– Мне он первой понравился. Он нравился мне в то лето, перед девятым классом. Я думала… Думала, что я тоже нравлюсь ему. Но потом в один прекрасный день ты заявила, что вы встречаетесь, так что я, я просто проглотила это. И написала ему прощальное письмо.
Лицо Марго искажается в усмешке.
– И ты серьезно полагаешь, что я пожалею тебя сейчас?
Нет. Я просто пытаюсь объяснить, что произошло. Он мне перестал нравиться, клянусь. Я никогда не думала о нем в этом смысле. Но потом, после того как ты уехала, я поняла, что глубоко внутри у меня все еще остались к нему чувства. А когда мое письмо было отправлено и Джош все узнал, я начала притворяться, что встречаюсь с Питером…
Она покачивает головой.
– Просто прекрати. Я не хочу этого слышать. Я даже не знаю, о чем ты прямо сейчас говоришь.
– Мы с Джошем поцеловались только разок. Один раз. И это было огромной ошибкой, я даже не хотела этого делать вообще. Ты та, кого он любит. Не я.
Она отвечает:
– Как я теперь могу верить в то, что ты мне говоришь?
– Потому что это правда. – Дрожа, я продолжаю: – Ты понятия не имеешь, какой властью обладаешь надо мной. Сколько значит для меня твое мнение. Как сильно на тебя я равняюсь.
Лицо Марго морщится, она сдерживает слезы.
– Знаешь, что мама всегда мне говорила? – она поднимает выше подбородок. – «Позаботься о своих сестрах». Вот это я и делала. Я всегда старалась ставить тебя и Китти на первое место. Ты хоть представляешь, как было тяжело находиться так далеко от вас? Как было одиноко? Все, что я хотела, – просто вернуться домой, но не могла, потому что должна быть сильной. Должна быть. – она с трудом сглатывает воздух, – хорошим примером. Я не могу быть слабой. Я должна показать вам, как быть смелой. Потому что… потому что мамы нет здесь, чтобы сделать это.
Слезы скатываются по моим щекам.
– Знаю. Тебе не нужно мне этого говорить, Гоу– Гоу. Я знаю, как много ты для нас сделала.
– Но потом я уехала, и, похоже, что вы больше во мне так сильно не нуждаетесь, как я думала, – ее голос срывается. – Вы прекрасно обходитесь и без меня.
– Только потому, что ты меня всему научила! – выкрикиваю я.
Лицо Марго смягчается.
– Прости, – плачу я. – Я так сожалею.
– Ты мне нужна, Лара Джин.
Она делает шаг мне навстречу, и я шагаю по направлению к ней. Мы падаем в объятия друг друга, рыдая. Облегчение, которое я испытываю, неизмеримо. Мы сестры, и нет ничего, что она или я могли бы сказать или сделать, чтобы это изменить.
Папа стучится в дверь.
– Девочки? У вас все в порядке?
Мы смотрим друг на друга и одновременно произносим:
– Все хорошо, папочка.
Глава 71
КАНУН НОВОГО ГОДА.
Канун Нового года всегда был для нас домашним праздником. Мы делаем попкорн и пьем игристый сидр, а в полночь выходим во двор и зажигаем бенгальские огни.
Несколько друзей Марго из средней школы устраивают вечеринку в коттедже в горах. Она заявила, что не собирается ехать и лучше останется с нами, но мы с Китти заставили ее. Я надеюсь, что Джош тоже поедет и они поговорят. И кто знает, что произойдет дальше. В конце концов, это же канун Нового года. Ночь для новых начинаний.
Мы отправили папу на вечеринку, устроенную кем– то из больницы. Китти выгладила рубашку, а я выбрала галстук, и мы выпроводили его за дверь. Думаю, бабушка права; не хорошо быть папе одному.
– Почему ты до сих пор грустишь? – спрашивает меня Китти, когда я насыпаю для нас попкорн в тарелку. Мы на кухне; она сидит на табурете у барной стойки и болтает ногами. Щенок свернулся клубочком под ее стулом, смотря на Китти полными надеждой глазами. – Вы с Марго помирились. Чего горевать-то?
Я собираюсь отрицать, что грущу, но потом просто вздыхаю и говорю:
– Не знаю.
Китти хватает горсть попкорна и роняет несколько хлопьев на пол, которые тут же проглатывает Джейми.
– Как можно не знать?
– Потому что иногда ты чувствуешь грусть, но не можешь ее объяснить.
Китти склоняет голову набок.
– ПМС?
Я отсчитываю дни с момента последних месячных.
– Нет. Не ПМС. Просто потому, что девушке грустно, еще не значит, что это имеет какое-то отношение к ПМС.
– Тогда почему? – не унимается Китти.
– Я не знаю! Может быть, я по кому-то скучаю.
– Ты скучаешь по Питеру? Или Джошу?
Я колеблюсь.
– По Питеру. – Несмотря ни на что, по Питеру.
– Так позвони ему.
– Не могу.
– Почему нет?
Не знаю, как ей ответить. Все так неловко, и я хочу быть той, на кого она может равняться. Но Китти ждет, ее маленький лоб сморщился, и я знаю, что должна рассказать ей правду.
– Китти, это был обман. Абсолютно все. Мы никогда в действительности не были вместе. Я ему никогда по-настоящему не нравилась.
Китти морщится.
– Что ты имеешь в виду? Что значит «это был обман»?
Вздыхая, я отвечаю:
– Все началось с тех писем. Помнишь, как пропала моя коробка из-под шляпы? – Китти кивает. – Внутри были письма. Письма, которые я написала парням, которых любила. Они должны были быть личными и никогда не должны были быть отправлены, но потом кто-то их разослал, и все пошло кувырком. Джош получил одно и Питер, и я была настолько унижена… мы с Питером решили притвориться, что встречаемся, чтобы я могла сохранить репутацию в глазах Джоша, а Питер мог заставить ревновать свою бывшую. Потом все вышло из-под контроля.
Китти нервно покусывает губу.
– Лара Джин… если я скажу тебе кое-что, ты должна пообещать мне не злиться.
– Что? Просто скажи мне.
– Сперва пообещай.
– Хорошо, обещаю, я не буду злиться. – Мурашки пробегают по спине.
В спешке Китти выпаливает:
– Я – та, кто разослал письма.
– Что? – вновь вскрикиваю я, но менее громко. – Китти, как ты могла так поступить со мной?
Она опускает голову.
– Потому что я была зла на тебя. Ты дразнила меня тем, что мне нравится Джош. Ты сказала, что я собиралась назвать собаку в честь него. Я была так зла на тебя. Поэтому, когда ты спала… я пробралась в твою комнату и украла твою коробку. Я прочла все твои письма, а затем отправила их. Я сразу же об этом пожалела, но было уже слишком поздно.
– Откуда ты вообще узнала о моих письмах? – кричу я.
Она украдкой поглядывает на меня.
– Потому что иногда я перебираю твои вещи, когда тебя нет дома.
Я собираюсь еще раз накричать на нее, а затем вспоминаю, как сама прочла письмо Марго от Джоша, и прикусываю язык. Так спокойно, как только могу, я произношу:
– Ты хоть знаешь, сколько хлопот ты мне доставила? Как ты можешь быть настолько недоброжелательной ко мне?
– Извини, – шепчет она. Крупные слезы образуются в уголках ее глаз, и одна плюхается, словно капля дождя.
Мне хочется обнять ее, чтобы утешить, но я все еще злюсь.
– Все хорошо, – говорю я голосом, который далек от этого. Ничего бы этого не произошло, если бы она не разослала письма.
Китти вскакивает и бежит наверх. И я думаю, что она отправилась в свою комнату поплакать наедине с собой. Знаю, что должна сделать. Мне следует пойти и утешить ее, по-настоящему ее простить. Теперь моя очередь быть хорошим примером. Быть хорошей старшей сестрой.
Я собираюсь уже пойти наверх, когда она прибегает обратно на кухню. С моей коробкой из-под шляпы в руках.
Когда были только мы с Марго, мама покупала все в двух экземплярах: голубое для Марго и розовое для меня. Одеяла, чучела животных, пасхальные корзинки – все в двух разных цветах.
Все должно было быть по-честному. У нас должно было быть одинаковое количество морковных палочек или картофеля фри, или шариков, или ластиков в форме кексов. За исключением того, что я постоянно теряю свои резинки или слишком быстро съедаю морковные палочки, а потом выпрашиваю одну у Марго. Иногда мама заставляла ее поделиться, что (даже я понимала) было нечестно; Марго явно не должна была быть наказана за то, что слишком медленно ела или не следила за своим ластиком. После рождения Китти мама старалась покупать голубые, розовые и желтые вещи, но намного труднее найти одну и ту же вещицу в трех разных цветах. К тому же Китти была младше нас, так что нам не хотелось тех же игрушек, что и ей.
Коробка из-под шляпы, возможно, была единственным подарком от мамы, который был только для меня. Мне не нужно было делиться ею – она была моей и только моей.
Когда я открыла ее, то ожидала найти там шляпу, может быть, соломенную шляпку с мягкими и гибкими полями, или кепку мальчишки, доставляющего газеты, – но она была пуста.
– Это для твоих особенных вещей, – сказала она. – Ты можешь положить сюда самое ценное, самое любимое, самое сокровенное.
– Что, например? – спросила я.
– Все, что поместится внутрь. Все, что захочешь сохранить лишь для себя.
Маленький заостренный подбородок Китти дрожит, и она произносит:
– Мне очень жаль, Лара Джин.
Когда я вижу, как дрожит ее подбородок, то не могу больше злиться. Просто не могу даже чуть-чуть. Так что я подхожу к ней и крепко обнимаю.
– Все в порядке, – говорю я, и она от облегчения обмякает. – Ты можешь оставить коробку. Положи в нее все свои секреты.