— Что значит все?
— Банковский договор, копии документов на кредит и Ленкин паспорт.
— А сама-то она где, Наташка эта?
— А саму-то ее Митькой звали. Кто же знает, где ее черти носят?
— Так надо розыск объявлять, пока она все деньги не растратила!
— Вот и мы говорим, а тетя Валя, Ленкина мама, ни в какую. Не хочет с дочерью судиться и сор из избы выносить. Позор, мол, и все такое. А чего скрывать? И так уже все, кому надо, знают. Другое дело, что денег-то уж все равно не вернуть.
— Пятьдесят тысяч! — покачала головой Фаина. — Где ж они такие деньги возьмут? Занять легко, отдавать трудно. Да с двумя-то детьми!
— Считай, уже с тремя. Да все дыры, которые залатать собирались, так теперь навечно дырами и останутся. Но тут еще вот в чем фокус. Стали мы договор читать, который у Натальи нашли, а там вместо тридцати пяти тысяч (Ленка кредит на тридцать пять тысяч оформляла) стоит сумма в шестьдесят две с половиной. Мы думали, это Наташка кредит увеличила, а оказалось, нет: банк ежемесячно начисляет еще два процента дополнительно к девятнадцати заранее оговоренным, понимаете?
— Нет, — честно призналась Фаина. — Не понимаю.
— Ну, в общем, она взяла кредит под девятнадцать процентов, а банк в договоре указал еще два за какие-то свои услуги. Ясно? Ленка под такие грабительские проценты, может, и подписываться бы не стала. А Наташке-то что? Подмахнула не глядя и была такова! Да еще пени набежали!
— А в чем же фокус-то, ты сказала? — совсем запуталась не искушенная в банковских премудростях Фаина.
— А в том — это нам один юрист подсказал, — что если сразу, прямо сейчас, кредит погасить, то не придется хотя бы эти ежемесячные два процента выплачивать. Понимаете? А это семьсот рублей в месяц! Представляете, какая сумма набежит за два года? То есть он сказал, платить придется по-любому — договор-то подписан, но можно хотя бы существенно снизить сумму, не шестьдесят две с половиной тысячи выплачивать, а плюс-минус пятьдесят, которые и надо срочно найти.
— Это что же получается? Ленка с матерью жилы рвать станут, а воровка жировать безнаказанно? — все никак не могла смириться с несправедливостью Фаина.
— Ну, хватит вам, теть Фай! — нетерпеливо отмахнулась Ольга. — Это уже вопрос решенный. Что зря воздух-то сотрясать? Вы лучше скажите: деньги дать сможете?
— Да нету меня таких денег, и не было никогда. Я же думала, тебе рублей пятьсот надо или тысячу на крайний случай. А ты — пятьдесят!..
— Ой, беда, беда! Ведь и мы с Вероникой попали, как курицы в ощип. Если Ленка не расплатится, банк за нас возьмется. Мать моя, как узнала, такой вой подняла, хоть из дому беги. «Ты, — говорит, — права не имела без нашего ведома последним имуществом рисковать!» У нее сбережения-то есть. Но разве она даст?! И слушать ничего не хочет. Вообще теперь со мной не разговаривает, как будто я у нее кошелек украла. Может, она, конечно, и права…
— А у Вероники-то неуж нету? Ведь у нее мужик небедный. А Ленка, ты же знаешь, отдаст. Полы мыть будет, а рассчитается.
— Вот-вот! Ей сейчас только полы и мыть! Скоро пузо на нос полезет! У Вероники, конечно, деньги есть. В смысле у стоматолога. Но ведь как получается? Она, выходит, без его ведома распорядилась. «Все, что было нажито непосильным трудом», под удар подставила. Что он о ней подумает, если это откроется? Ведь она ему даже ничего не сказала!
— Откуда же ей было знать, что так получится?
— Вот то-то и оно! Мы ж с ней думали, так, простая формальность, поручительство это. А тут вон как все обернулось. Может она у него пятьдесят тысяч просить под такое дело? Нет, конечно. В общем, все мы теперь в говне — и Ленка с тетей Валей, и я с матерью, и Вероника со стоматологом. Одна только Наталья в шоколаде. Что делать, тетя Фая?
— У наших денег нет, — сказала Фаина. — А если и есть у кого, хрен дадут. Мыслимое ли дело — пятьдесят тысяч! Да и Ленка бедная как церковная мышь. Все же понимают, чтоб такую сумму вернуть, им не есть, не пить, не одеваться, только бабки отдавать. Не-ет, тут нужен другой вариант.
— Да нет никакого другого варианта! Юрист сказал…
— Погоди ты со своим юристом! Я тут, знаешь, что подумала?.. — понизила она голос. — Может, нам этого ее тряхануть?
— Какого «этого»? — тоже невольно перешла на шепот Ольга.
— Какого! — передразнила Фаина. — Того самого! Папашу.
— Да он умер давно! В смысле пропал без вести.
— Найдем! — уверенно пообещала Фаина. — А то действительно все в говне, а он в пенсне на белом облаке.
— Да вы кого имеете в виду? Ленкиного отца?
— Да не отца я имею, а заезжего молодца! Ну что ты рот-то открыла? Разве это не справедливо? За удовольствие платить надо, а то, ишь ты, отряхнулся и пропал без вести! Такую девку испортил! Что ему эти пятьдесят тысяч? У него одна машина стоит в десять раз больше. Я видала! Он и не заметит! А Ленке-то какое облегчение! Гора с плеч! Ты только подумай! А может, он еще и ребенка признает под это дело, а, Оль?
— Тетя Фая! — оглянулась на дверь Ольга. — Да если Ленка узнает…
— А зачем ей знать? — удивилась Фаина. — Мы ей ничего не скажем. Получится — хорошо, а на нет и суда нет.
— Если Ленка узнает, она нам этого никогда не простит!
— Бедная, но гордая, — понимающе покивала Фаина. — Только ей сейчас о детях надо подумать. Их гордостью не накормишь.
— Ну как же… Я даже не знаю… Можно, конечно, попробовать, поднять историю болезни, посмотреть адрес. А если он не поверит? Он, может, и разговаривать с нами не станет!
— А чего ему с нами разговаривать? Мы на него Палыча натравим. Он мужик правильный. Вот пусть своему приятелю мозги и прочистит.
— Викентий Палыч?! Я к нему не пойду! Я даже не знаю, как ему и сказать…
— Не ходи, — разрешила Фаина. — Я сама пойду. Я и как сказать знаю, и терять мне нечего…
15
Викентий был мрачнее тучи. С его приближением все разговоры мгновенно смолкали и медперсонал, как пугливые мыши, разбегался в разные стороны — кто куда. Больные в тихом ужасе замирали под его тяжелым взглядом, послушно выполняя отрывистые команды, как солдатики на плацу.
— Викентию Палычу отвечать надо быстро, — шутили практиканты, но остроты стихали, едва грозный профессор появлялся в пределах видимости.
Доктор Черемушкин, которого Викентий прямо в гипсе заставил встать к операционному столу, с трудом выдержав полуторачасовую экзекуцию, поставил шефу окончательный диагноз: весеннее обострение. И «травма» единодушно согласилась — совсем озверел начальник, кидается на людей как пес цепной.
Не боялась заведующего только Фаина. Впрочем, она давно уже никого и ничего не боялась, жила по принципу «Господь либо выручит, либо выучит». А чего ж в таком случае и бояться? Живи себе да радуйся, постигай науку бытия.
— Здорово, соколик! — сказала санитарка, распахивая дверь начальственного кабинета, и лучезарно улыбнулась в ответ на хмурый профессорский взгляд. — Чего глядишь, будто три дня не евши?
— Чего тебе? — набычился Викентий. — Поговорить захотелось?
— Захотелось, — не стала отрекаться Фаина. — Больше-то мне не с кем. Только с тобой…
— Настроение хорошее? — догадался Викентий. — Так я быстро… поправлю.
— У тебя не заржавеет, — согласилась Фаина. — Да ты меня глазами-то не пугай, я уж пуганая. Не знаю, чем уж ты так маешься которую неделю, а только пора бы остановиться. Гляди, сколько ты народа вокруг себя баламутишь! А в Библии сказано: «Вы в ответе за малых сих». Это, стало быть, начальники за подчиненных.
— Я Библию не читаю, — отмахнулся Викентий.
— Это, конечно, не Донцова, — согласилась Фаина. — В троллейбусе не полистаешь — не так увлекательно. Но ты все же загляни когда-никогда, очень тебе советую. Многие, не глупее тебя, через эту книжку другими глазами на мир глядеть стали.
— Слушай, Фаина, чего тебе от меня надо? — устало спросил Викентий.
— Много надо, Палыч, ой, много! Ведь ты за своими напастями ничего вокруг не замечаешь. А у нас худо. Помощь твоя нужна.
— У тебя есть пять минут. Коротко и ясно, без подробностей и предисловий. Самую суть.
— Э нет, соколик…
— Не называй меня соколиком! — взорвался Викентий. — Ты что? Хлорки нанюхалась?
— Ладно, Палыч, ты только регламентов мне не устанавливай. Речь-то пойдет о человеке.
— О ком?
— О Ленке Силантьевой.
— А что с ней такого приключилось?
— Беременная она.
— Иди ты!
— Мне ходить не за чем. Я уж везде побывала.
— И знаешь, от кого?
— Знаю. И ты его знаешь.
— Слушай, давай без спецэффектов, ладно? — занервничал Викентий. — Кто он.
— Дружок твой.
— Не может быть…
— Может, Палыч, может. В жизни чего только не бывает. Лежал тут у нас, ни рукой, ни ногой двинуть не мог. А вот поди ж ты…
— Ну, для этого дела руками двигать не обязательно, иху мать! И что она, Силантьева, аборт делать собирается?
— Нет, не собирается. Ребенка оставила и к папаше никаких претензий. Но это, Палыч, пока цветочки. Так сказать, преамбула.
— Ни фига себе цветочки! А что же тогда ягодки? Не отделение, а театр сатиры какой-то, честное слово!
— Ты погоди, — остановила намечающийся монолог Фаина. — К отделению это никакого отношения не имеет. Это дело конфиденциальное. Я сама случайно узнала и тебе вот на хвосте принесла.
— Ну, давай рассказывай…
— Значит, Ленкину ситуацию ты знаешь, — издалека начала Фаина.
— Знаю, знаю, — нетерпеливо перебил Викентий Палыч. — Ты давай без экскурсов. К ягодкам переходи.
Но сбить санитарку с толку было не так-то просто.
— Вдвоем с матерью поднимают двоих племянников. Бедность там хоть и благородная, но великая, сам понимаешь. Все в доме рушится. Вот и решили они взять кредит в банке — тридцать пять тысяч на два года под девятнадцать процентов. Ты сейчас поймешь, зачем я тебе так подробно рассказываю, — увидела она его нетерпеливый жест. — Бумаги-то все Ленка оформила, а тут выяснилось, что беременна, про кредит и думать забыли за новыми-то заботами. А сестра ее, чьи дети, узнала, документы с паспортом Ленкиным выкрала и в банке денежки получила.