я нет зрения, нет совсем, с детства, с двух лет. Мне и легче и тяжелее, чем вам. Легче потому, что я ничего не помню, не знаю ни света, ни цвета, тяжелее потому, что мне трудно ходить. Я не могу уйти одна в лес, на речку, не могу заглянуть в глаза маленькому сыну, не могу найти упавшую из рук книгу, хотя руки у меня есть. Но самое страшное то, что я не могу читать. Я вот университет и аспирантуру закончила и диссертацию защитила и все с помощью посторонних людей. Кто-то помогал, а кто-то отвергал. Было и тяжело, и обидно Но что делать? Надо жить! Я ненавижу страдания и смерть. И в число самоубийц никогда не попаду. Доберусь все-таки как-нибудь до леса, а цветы можно различать по запаху. Мой маленький сын играет на пианино, а я так люблю музыку.
Приезжайте ко мне с семьей летом, если вам захочется и если у вас будет время. В нашем городе много солнца
Извините, я плохо пишу. Видимо, расшатались нервы. Я ведь не могу перечитать и исправить то, что пишу. Пишущей машинкой я владею сама. Вот видите, все не так уж и мрачно. Мир цветет, несмотря на боль и потери. И Маяковского я не люблю как раз за его последний шаг. Неудобно для революционного поэта и просто для мужчины.
Еще раз желаю счастья. Хорошо, что вы оба все-таки живете на земле.
С искренним уважением Л. М. Процанова, г. Тирасполь".
Письмо было в одной пачке, рядом с письмом Валериной мамы. Еще раз перечитав оба, я задумался. А что же все-таки такое человеческое мужество? Продукт общественного воспитания, черта характера или мировоззрение человека? Я думал об этом и когда читал следующее необычное письмо.
"Уважаемый гражданин Титов!
Мы, осужденные 5-го отряда, прочитав вашу повесть, были глубоко тронуты патриотизмом ее содержания. Общественность нашего отряда с большим удовлетворением встретила включение в программу читательских конференций обсуждение вашей повести.
Ваша повесть вызвала у нас чувство жгучего стыда за наши преступления перед Родиной и советским народом. Мы еще с большей ясностью осознали, что, совершив преступления, сами втоптали себя в грязь, потеряли право носить гордое имя советских людей "товарищ". И теперь проводим свою молодость и жизнь за колючей проволокой. Горько сознавать, что мы свернули с дороги, по которой идет весь советский народ, совершили преступления, причинили людям горе, нанесли материальный ущерб государству. И теперь, когда весь советский народ трудится с огромным энтузиазмом, мы стремимся своим трудом и безупречным поведением внести свой посильный вклад во всеобщее дело торжества идей социализма и коммунизма. Мы хотим вернуться в дружную семью советских тружеников обновленными людьми, достойными гражданами страны Великого Октября.
Заверяем вас и в вашем лице весь советский народ, что к позорному и грязному прошлому возврата не будет, что честный труд и полезность нашей Отчизне станут отныне для нас путеводной звездой в жизни.
По поручению общего собрания осужденных: член совета воспитателей О. Ромашковская, председатель совета Жовтяк, культорг Борщ, старший культорг колонии М. Шпак".
Мой отец Андрей Антонович Титов вернулся с фронта в конце лета 1945 года. Мама птицей спорхнула с лавки, и не успел я еще понять, что же произошло, как она со стоном повисла на шее у крепкого, широкоплечего сержанта с дюжиной блестящих медалей на груди.
— Андрюшенька, родной мой!
Мы, все четверо, заревели в один голос я вцепились в материну юбку. Губы отца были тугие, соленые, борода и щеки колкими, от выгоревшей гимнастерки густо пахло табаком и потом. Война для нашей семьи кончилась.
А в тяжелом, голодном 1947 году я впервые видел, как плакал отец. Солдат Великой Отечественной, трижды раненный, не раз смотревший смерти в глаза, плакал не оттого, что было жалко тех семисот рублей, которые вор вытащил у него из кармана, и даже не оттого, что его четверо опухших от голода детей опять останутся без крохи хлеба, а от какой-то жгучей, непонятной обиды. И он никак не мог понять, как это так можно — залезть в чужой карман и украсть
— Андрюша, хватит. Андрюша, перестань, дети видят, — уговаривала его мама.
А он только вздрагивал всем телом, мотал головой и срывающимся голосом выкрикивал:
— Ну как же так! Как же так!..
"Фашист — это понятно, — думал я. — На то он и фашист. Они не люди, их всех на войне постреляли. Ну, а как же это свой, русский? Кто же он?"
"Здравствуй, дорогой Слава!
Только что закончила со своим классом коллективное чтение твоей повести и сейчас вместе с учениками пишу письмо. Я хочу, рассказать тебе о том впечатлении, которое произвела на меня и на ребят твоя повесть.
После того как я закончила читать, в классе стояла необыкновенная тишина. (А мой 8-й "Б" далеко не ангелы!) Они сидели затаив дыхание, а потом разом наперебой стали высказывать свои мнения.
Нина Жиганова. Спасибо за такую книгу. После того как я ее прочла, мне хочется оглянуться назад и задать себе вопрос: правильно ли я поступаю? А смогла бы я быть такой, как Таня, Сергей? Я должна быть такой. Разве могут по-другому поступать наши советские юноши и девушки!
Петр Дуганов. Мне запомнился Егорыч. Это чудесный человек. С таким другом не пропадешь. Спасибо ему за то, что в трудную минуту он ободрял Сергея, не давал падать духом.
Лида Буданцева. К повести можно поставить эпиграф: "Я люблю тебя, жизнь!" Сергей Петров — это еще один Островский. Он очень близок нам и понятен. Повесть учит нас любить жизнь, никогда не унывать, все время стремиться вперед, искать лучшее, не останавливаться на достигнутом, до конца бороться с любыми трудностями. Несмотря на нечеловеческие муки и страдания Сережи и Тани, в каждой строке звучит победная музыка жизни.
А вот что говорит Саша Федоров; "После прочтения книги у меня было очень много всяких желаний. Каких, я даже не мог как следует разобраться. Единственное, что я почувствовал ясно, — буду врачом и именно таким, как Григорий Васильевич Кузнецов. Я бы день и ночь колдовал у постели больного".
А мне лично хочется сказать много теплых слов в адрес Тани. Я надеюсь, что когда-нибудь увижу ее. Таня, милая, дорогая, какая же ты молодец!
Дорогой Слава! Я забыла представиться тебе. Галина Дмитриевна Летведенко. Ты знаешь меня под фамилией Ярикова. Работала я библиотекарем в Добринской библиотеке и очень хорошо помню тебя.
Очень просим прислать нам свои фотографии. Мы оформляем альбом, а у нас ничего нет. И еще просим приехать к нам в гости, встретиться с моими мальчишками и девчонками",
Родина… Дурманящим запахом донника пахнуло от строк обратного адреса, степным разнотравьем плеснуло в глаза, и не поднять головы от письма, и сердце застучало где-то у самого горла. Вот она, как живая, стоит перед глазами Галина Дмитриевна: и деревянное здание районной библиотеки, и двухэтажная школа, и шум и гам класса, и голоса друзей, и огромное синее небо над бескрайними полями хлебов…
— Ну что ты, дурачок… — говорит Рита и треплет за чуб. — Летом поедем в Добринку, прогони ты свою ностальгию. Ну хочешь, завтра соберемся и поедем?
— Надо работать. Видишь, катода завал писем. На каждое хочется ответить. А время с каждым днем как шагреневая кожа. И новая повесть стоит на месте. Черт!.. Думал, что после первой пойдет все как по маслу, а оно наоборот. Будто и писать никогда не писал.
"Дорогие мои земляки! Дорогая Галина Дмитриевна!
Огромное вам спасибо за ваше письмо, за добрые, теплые слова, которые вы нашла, для меня. Мало сказать — а рад, Я счастлив от того, что моя повесть и ее герои понравились вам. Туда, откуда более четырнадцати лет назад ушел я, теперь пришел герой моей книжки Сережка Петров. По-моему, он неплохой парень. Мне бы очень, хотелось, чтобы, вы. ваяли его себе в, друзья. И если кому-нибудь из нас когда-нибудь на дальних и ближние жизненных тропах станет трудно, позовите его, вспомните его, он покажет. Когда повесть выйдет отдельной книжкой, я обязательна пришлю, ее вам, а пока, примите журнал с моим автографом. Как поживает ваша старенькая школа? Сад, наверните, уже оброс листвой и скоро зацветет. Как здоровье Клавдии Алексеевны Чеботаревой? Зои Николаевны Париновой?
От всего сердца желаю вам отличных успехов в учебе, веселых игр, хорошего настроения, доброго здоровья и самого большого, самого настоящего счастья, борьбы и побед".
"Дорогой Владислав Титов!
Мы живем в маленьком городке Игрень Днепропетровской области. Сейчас нам по 15–16 лет. Это прекрасное и трудное время, это время, когда особенно много думаешь о том, как жить, что значит правильно жить, что значит быть настоящим человеком. Все эти вопросы волнуют нас, и мы ищем на них ответы в жизни, у друзей, в книгах.
Совсем недавно мы прочитали, вашу повесть "Всем смертям назло…". Ее читали все ребята нашего 8-го "А" класса, и каждый из нас не только высказывал свое отношение к героям произведения, но и написал отзыв об этой повести. Вот о чем в основном написали ребята в своих сочинениях)
"Повесть заставила о многом, задуматься. Мы задаем сами себе вопросы; "А смогли бы мы пережить все то, что пережили эти люди? Хватило бы у нас столько, мужества? Как бы поступил каждый из нас, очутись он на месте Сергея Петрова?" Не все однозначно ответили на эти вопросы.
Всем без исключения понравились прекрасные образы Сергея в Тани. Их воля, стойкость, мужество, верность достойны, подражания. Они навсегда останутся в наших сердцах, потому что учат нас честности, стойкости, настойчивости в достижении намеченной цели.
Мы обращаемся к вам с большой просьбой. Понимаем, что теперь у вас очень много работы, много забот, что каждая ваша минута на учете, но все равно очень просим вас ответить нам. Расскажите о своих мечтах, дальнейших творческих планах. Вы даже не представляете, как это нужно нам".
"Здравствуйте, Слава!
Я понимаю, что у вас много работы, много таких писем, но, может быть, найдется время прочесть и мое. Достать журнал "Юность" очень трудно, еще трудней было читать вашу повесть. На глаза наворачиваются слезы, но это вовсе не слезы жалости, нет-нет, это слезы гордости за человека, за его силу духа, за то, что есть на земле всепобеждающая сила любви.