— Пусть даже она абсолютно очевидная подозреваемая, пусть даже она убила курицу, несущую золотые яйца! Я повторяю — эта сука пси-хо-пат-ка.
Тара постучала соломинкой по столу, пока та не прорвала белую бумажную обертку.
— Вы слышали, как она запустила банкой диетической колы в голову журналиста Криса Мэттьюза?
— Да как-то…
— Понимаю, это звучит как городская сплетня, но так оно и было. На нашем веб-сайте есть видео.
— Итак, насколько я понимаю, вопрос заключается в том, есть ли у нее алиби.
— Разумеется, есть! — воскликнула Тара. — В тот день, когда убили Китти, Лора выступала в Вашингтоне с обращением к женщинам, объединившимся в борьбе за будущее Америки.
— Ясно, — кивнула я, записывая информацию.
— У меня тоже есть алиби! На случай, если у вас возникнут вопросы, — произнесла Тара, скорчив кислую рожицу. — Не знаю, как вы, но копы интересовались.
— Ну, еще бы, если у вас сайт «Умри, Лора Линн Бэйд».
Взрыв смеха Тары раскатился по залу и заставил даму с зеленой фасолью бросить на нас укоризненный взгляд.
— Извините, — пробормотала она, — неужели вы думаете, что я бы так выставила себя напоказ?
Хороший вопрос.
— Да и сам факт, что у Лоры есть алиби, еще не доказывает ее непричастность.
— Но как же так?
— Может, Китти захотела получить свою долю, — заметила Тара, складывая обертку от соломинки до тех пор, пока та не превратилась в тоненькую полоску. — Потребовала долю от зарплаты Лоры… Или чтобы ее имя появилось на материалах. А может, она угрожала рассказать миру не только то, что Лора писала эту поганую колонку не сама, но также раскрыть ту простую истину, что теснее всего с собственным сыном Лора Линн Бэйд соприкасалась во время фотосессий.
— Итак. — Сложила я части головоломки вместе. — Вы полагаете, будто Лора Линн Бэйд наняла кого-то для убийства Китти Кавано.
— Вот именно. Она могла помахать пачкой в десять тысяч долларов без налогообложения перед носом какого-нибудь «молодого республиканца», оказавшегося на мели с кучей долгов по кредитам. Почему бы и нет?
Она откинулась на стуле, удовлетворенно поглядывая на официантку, несущую наши бургеры.
— И ведь Лора Линн Бэйд была активисткой движения за право на рождение — ох, прошу прощения — сторонницей прав нерожденных американцев. Как вам это нравится? Нерожденные американцы. Интересно, а кто же тогда мы с вами — рожденные или родившиеся? Неважно. Борцы против абортов и фанаты права на оружие — в этой диаграмме Венна[16] область перекрывания достаточно велика. И Лора Линн Бэйд их святая покровительница.
Тара кивнула и принялась за свой бургер.
— Представляю, как она обращается к кому-нибудь из этих спецов по убийствам, показывает фото Китти и говорит: «Эта женщина — враг неродившихся американцев». Или что она угрожает Лоре Линн Бэйд. Или что она занимается сексом с контрацептивами. — И она снова задохнулась от смеха. — Я прямо вижу, как все это было.
— А как насчет Китти Кавано?
— Вы пишете о самоуничтожении? — поинтересовалась Тара, и я кивнула.
— Тогда она то, что вам надо. Документальных свидетельств о ней немного. Выросла в Кейп-Код. Окончила Хэнфилд в девяносто первом, а потом я ничего не могла найти о ней до девяносто пятого года, когда она начала писать для больничного вестника. В девяностые опубликовала кое-что в женских журналах — «Редбук», «Космо». В основном на темы здоровья, типа истории о молодых женщинах с раком груди или «Десять диет для крепких костей». Никакой политики, насколько мне известно. Вскоре вышла замуж, переехала в Коннектикут, а потом начала писать для Лоры Линн Бэйд.
Тара откусила от бургера, вытерла губы и посмотрела на меня.
— А вы, вообще-то, знали ее? Верила ли она сама во всю эту чушь или просто сочиняла ее?
— Я не знаю, — ответила я и положила бургер.
Мне показалось, что сейчас я меньше знаю о таинственной Китти Кавано, чем когда думала, что она просто одна из тех супермамочек Апчерча, чье существование вселяло в мою душу комплекс неполноценности.
— А хотите, я вам скажу кое-что? — произнесла Тара. Она уселась поудобнее, пригладила лацканы своего пиджака и продолжила: — На фотографиях она выглядит… какой-то милой. Не то что Лора Линн Бэйд, та всегда выглядит так, будто готова плюнуть тебе в лицо. Китти же выглядела так, что хотелось стать ее подругой, правда?
Я кивнула, вспоминая свои встречи с ней: Китти в парке, Китти в супермаркете, Китти кивком здоровается со мной на футбольном поле или накрывает стол на выставке-продаже поделок в нашей «Красной тачке», там у нее всегда находилось доброе слово для каждого ребенка. И разве не была она всегда дружелюбной ко мне… и к моим детям? Китти всегда улыбалась.
Я-то считала, что она самодовольно ухмыляется, глядя на мою дешевую одежду, на моих непоседливых деток, на то, каким хаотичным был мой образ жизни по сравнению с ее жизнью… А вдруг ее улыбки были просто улыбками? Вдруг моя собственная неуверенность в себе помешала нам лучше узнать друг друга и, может, даже стать подругами?
— Китти ведь раньше жила в Нью-Йорке?
— Да. В разных местах, — ответила Тара. — В Парк-Слоун, потом в Челси, затем в Уэст-Виллидж.
Я перевернула страничку блокнота, и в ушах у меня прозвучал голос Китти по телефону: «У нас есть общий друг…»
— Вам встречалось имя Эван Маккейн в связи с Китти? Или с Лорой Линн Бэйд?
Тара покачала головой.
— Нет, а кто он?
— Да так, никто, — сказала я и захлопнула блокнот.
После того как я прикончила свой бургер, показала Таре фотографии своих детей и полюбовалась на ее снимки, поблагодарила за то, что она уделила мне время и поделилась своими догадками, я вышла из ресторана, достала мобильник и наконец ответила на звонок Эвана Маккейна.
Мое сообщение было коротким и любезным: «Эван, это Кейт Кляйн. Мне нужно поговорить с тобой». Потом мой номер телефона. И в конце: «До свидания».
Я сунула телефон в карман и огляделась вокруг: людской водоворот вихрем несся по булыжной мостовой Гансвурт-стрит. Все выглядели на двадцать лет моложе меня, их умная болтовня взлетала к беззвездному черному небу, как снежинки, которым вдруг вздумалось лететь снизу вверх. На юношах были вязаные шапочки с помпонами на макушке — еще одно модное веяние, прошедшее мимо меня. А девушки обмотали вокруг шеи узкие полосатые вязаные шарфы двойными и тройными узлами.
Я посмотрела на себя: шерстяное пальто трехлетней давности, свитер Джейни, холщевая торба вместо сумки, поношенные черные ботинки. Потом вздохнула и направилась в центр, чтобы встретиться с отцом.
Глава 19
— Птичка моя, — сказал папа, открывая дверь служебного входа «Метрополитен-опера» и заключая меня в объятия, пахнущие средством от моли.
Затем он отодвинул меня на расстояние вытянутой руки и осмотрел с ног до головы. А я улыбалась под его испытующим взглядом.
— Великолепно выглядишь. Пошли.
Пока мы шагали к метро, он размахивал футляром с гобоем. Потом провел меня по своему проездному билету, дважды приложив его к считывающему устройству.
— Хочешь есть? Ты обедала?
— Да, но составлю тебе компанию, — ответила я.
Войдя в квартиру, я осторожно убрала со стола в гостиной бритвенные лезвия, которыми он обычно правил мундштук в своем гобое, и повесила пальто на спинку стула. Здесь никогда ничего не менялось. На рояле лежали все те же ажурные дорожки, а на них стояли все те же фотографии в рамочках; стены слабо освещенной комнаты были по-прежнему увешаны портретами моей матери — рекламные кадры и снимки, где она на сцене в костюме и гриме.
Я сбросила пальто на бархатный розовый маленький диванчик и сняла со стола кипу газет и меню обедов с доставкой на дом, накопившиеся за два месяца. Папа накрыл на стол. Я достала посуду из посудомойки и проверила холодильник на наличие в нем необходимых продуктов, присутствие которых убедило бы меня, что отец не умирает с голода. В холодильнике я обнаружила засохший пакет дели из мяса индейки, банку оливок, подернутых голубой плесенью, два кусочка окаменевшего хлеба и пакетик соды.
— Я ел в буфете, — пояснил отец. Он снял пиджак и галстук-бабочку. Подтяжки повисли до колен. — И еще молоко есть. Вот видишь?
Отец помахал пакетом с молоком, и я кивнула. Снизу позвонил консьерж. Папа подошел к двери, и несколькими минутами позже на кухонном столе исходили паром свиные ребрышки, клецки, курица с брокколи, острая зеленая фасоль и обжаренный рис.
— Как продвигается расследование? — поинтересовался он, забрасывая в рот водяной орех.
— Пока что полиция никого не поймала, — ответила я.
Пока отец ел, я, прихлебывая воду из стакана, ввела его в курс дела. От сегодняшнего поедания чизбургеров с Тарой и далее назад, в прошлое, вплоть до исполненного отчаяния вопроса Филиппа.
— Он хотел знать, была ли она счастлива, — повторила я слова Филиппа.
— А ты как думаешь? — Отец посмотрел на меня из-под очков.
Я рукой разломила печенье.
— Не знаю. Она всегда казалась цельной натурой. А теперь я считаю, что Китти могла испытывать то же чувство затерянности в Коннектикуте, что и я. Вероятно, у нее был роман. Или роман был у ее мужа.
Отец потыкал в рис одной палочкой для еды. Когда он поднял голову, в его взгляде мелькнула тревога.
— Почему ты постоянно думаешь о ней? Потому что нашла ее?
— И поэтому тоже. — Я собрала кусочки печенья в ладонь. — Кстати, она немного напоминает мне меня. Китти тоже писала и жила в Нью-Йорке.
Я разломила еще одно печенье и рассказала отцу все, что услышала от Тары Сингх.
— Фактически она жила в том же районе, что и я. Могла быть знакома с Эваном Маккейном.
— С твоим другом Эваном?
Я встала из-за стола и стала закрывать контейнеры с едой. Слышать это имя, произнесенное человеком, который очень любит меня, мне было больно.
— Наверное, он никак не связан с ее убийством. Может, они были просто старыми друзьями. Или Китти наняла Эвана, чтобы узнать, не изменяет ли ей муж.